В мире инвестиций даже одно только упоминание «толпы» сопровождается сильными отрицательными коннотациями. Вы не хотели бы быть частью толпы, так как толпа глупа и всегда ошибается. Правилом для хедж-фондов стало требование избегать чрезмерно популярных в среде инвесторов операций и направлений: «Играйте против рынка!» Они считают, что рынок лишен рассудка. Разумеется, временами данное утверждение справедливо для отдельных фрагментов рынка. Однако я могу посоветовать внимательно «слушать рынок» большую часть времени.
Хайек писал о «неявном знании». Это интуитивное знание индивидов или знание, полученное благодаря опыту либо образу жизни. Так как оно является интуитивным и инстинктивным, его нельзя с легкостью обобщить или передать; на деле те, у кого оно есть, могут и не знать о его наличии. Однако это очень ценное знание, так как оно отражает жизненный опыт индивидов по всему миру. Фондовый же рынок, как предполагается, через механизм ценообразования сводит воедино всю подобную информацию и все знания – его динамика теоретически отражает надежды, страхи и суждения всех его участников. Наполеон как-то сказал, что «единственный, кто мудрее любого, – все».
Недооценивается то, что когда членов толпы просят выносить суждения независимо и рационально, средние результаты оказываются впечатляющими. Джеймс Шуровьески в книге The Wisdom of Crowds[75] приводит ряд примеров поразительной коллективной мудрости, когда множество людей самостоятельно принимают просчитанные решения о самых разных вещах, начиная от того, за кого голосовать на выборах, до того, сколько конфет в банке. Необыкновенные результаты деятельности Iowa Electronic Markets («Электронные рынки Айовы») отсылают, помимо прочего, к известному соревнованию[76], в ходе которого среднее значение 800 предположений о весе быка на английской сельской ярмарке оказалось лишь на фунт меньше реального значения (1197 против 1198).
В моменты рефлексии я готов доказывать мудрость и дальновидность фондового рынка. Его разумность связана не с мелочами, а с глубоким пониманием момента крупных событий. Рынок представляет собой весьма разноплановую, мотивированную и в достаточной степени разумную толпу. Уже сам факт, что у нее достаточно денег для инвестирования, предполагает наличие механизма естественного отбора. Динамика рынка в кризисные для цивилизации времена, в 1930–1940-е, весьма впечатляет. В марте 2009 года, когда даже лучшие эксперты поддались глубокому пессимизму, рынки почувствовали начавшееся восстановление мировой экономики.
Итак, что же могут чувствовать сейчас рынки? На мой взгляд, возможны несколько сценариев. Первый – восстановление мировой экономики имеет более широкое основание и более устойчиво, чем принято считать. А вдруг реальный ВВП к концу лета будет расти со скоростью более 5 % в США и порядка 4 % в Европе? Если так, то корпоративные прибыли существенно превзойдут ожидания, возможно, совокупная прибыль на акцию компаний из S&P 500 даже превысит 100 долларов. Развивающиеся экономики в принципе здоровы. При таких темпах глобального роста начнется несколько позитивных циклов. В то же время при значительных незадействованных трудовых ресурсах и производственных мощностях инфляция будет лишь понемногу ползти вверх, и доходность 10-летних казначейских облигаций США может остаться ниже 5 %. Не сможет ли P/E S&P 500 достичь при таких условиях 15 или 16, благо сам индекс устремится к былым максимумам?
Другой сценарий выстраивается вокруг революций на Ближнем Востоке, которые могут оказаться особым событием для нашего мира. Коррумпированные, неэффективные диктатуры, богатевшие за счет народа, заменяются демократиями, которые в конечном счете смогут обеспечить рост всеобщего благополучия, повышение уровня жизни и возникновение новых больших потребительских рынков. Революции «арабской весны» можно сравнить с падением Берлинской стены и трансформацией восточноевропейских обществ из коммунистических деспотий в капиталистические полудемократии. Разумеется, это случится не в мгновение ока – процесс будет медленным и болезненным, но он будет продолжаться. Более того, возможно, что новые демократии и распространение богатства снизят привлекательность терроризма и ослабят «Аль-Каиду» и «Талибан». Люди, которые могут голосовать, имеют работу и видят перспективы для себя и своих детей, обычно не склонны становиться террористами-смертниками.
Наконец, третий сценарий заключается в том, что инвесторы, отслеживая S&P 500 и важнейшие европейские фондовые индексы, приходят к выводу, что большие компании, доминирующие в этих индексах, являются глобальными машинами по зарабатыванию денег, не завязшими в зрелых, медленнорастущих, развитых экономиках. Конечно, вполне возможно, что новая норма роста реального ВВП США составляет 2–3 %, однако около 53 % прибылей компаний из S&P 500 поступает извне США, в том числе 30 % – с развивающихся рынков (причем их доля растет). Развивающиеся экономики обеспечивают порядка 40 % мирового ВВП, а растут примерно втрое быстрее, чем мировая экономика в целом. К тому же их валюты, скорее всего, будут укрепляться против доллара и евро, так как повышение производительности в этих странах будет подталкивать обменные курсы к паритету. Соответственно, средние темпы роста прибыли индексов, взвешенных по капитализации, могут составить 6–7 %.
Кто знает? Перечисленные сценарии, возможно, только фантазии. Хотя бы потому, что мы имеем дело с несколькими пугающими тенденциями: падающие цены на жилье в США, дефициты, слишком высокий уровень заимствований, ситуация на Ближнем Востоке и в странах PIGS. Голос с неба продолжает повторять: «Вы не сможете так просто выкарабкаться; дудочник еще не получил свое». Конечно, нам нужно внимательно следить за всеми факторами, но в данный момент я слушаю рынок.
В формировании нынешней непростой ситуации на рынках свою роль сыграли многие обстоятельства. Это сложная головоломка, и нет никакого смысла в том, чтобы пытаться перечислить все позитивные и негативные факторы, препятствия и стимулы. Кажется, что тучи над финансовыми рынками сгустились в последнюю неделю – появилось то, что Эд Хайман именует «петлей негативной обратной связи». Ближний Восток тлеет – цены на нефть повышаются – бензин дорожает – инфляция ускоряется – центральные банки (прежде всего ЕЦБ) ужесточают денежно-кредитную политику – доллар дешевеет – цены на нефть растут дальше – и данный порочный круг сохраняется. Сочетание дорогой нефти и ужесточения политики центральных банков неблагоприятно для мировой экономики и ее восстановления, и некоторые последние макроэкономические данные (но, конечно, не все) уже явно указывают на ухудшение экономической ситуации. Если нефть продолжит дорожать, фондовому рынку такая гремучая смесь не понравится, а тот фарс, который имел место в Вашингтоне в минувшую пятницу[77], вряд ли поможет выправить положение.
Впрочем, как я подозреваю, повышение цен на нефть обусловлено прежде всего событиями на Ближнем Востоке в целом и в Бахрейне и Саудовской Аравии в частности, а не чрезмерным ростом мирового спроса. Предложение нефти остается высоким, а запасы значительными. Считаю, что теперь она должна подешеветь на 10–20 долларов за баррель и уж никак не подорожать, так что я не продаю акции. Впрочем, нельзя сказать, что я в этом абсолютно убежден, так что стараюсь ступать по минному полю с осторожностью.
Я по-прежнему заинтригован Японией и ее фондовым рынком. Опыт Японии в последние 20 лет показывает, как опасно позволять дефляции укорениться в экономике, отягощенной большим грузом частных долгов, которые должники не в силах выплатить. Ошибки Банка Японии и правящей партии усугубили дефляцию и способствовали распространению психологии «не покупать сегодня, потому что потом подешевеет». Соответственно, цены падали, что привело к параличу экономики и политической системы.
Так или иначе, ущерб от землетрясения и катастрофа на АЭС[78] привели к грандиозному дефициту предложения в японской экономике, поскольку многие производственные мощности пострадали и не функционируют. Японские корпорации ранее сокращали долговое бремя, погашая свои долги, и спроса на кредиты практически не было, но сейчас компаниям придется занимать деньги для реконструкции. Землетрясение повлечет рост спроса на кредиты, а сокращение производства уменьшит разрыв между потенциальным и реальным объемом выпуска и, возможно, даже спровоцирует определенную инфляцию.
Я не большой поклонник умозрительных построений, что мощные землетрясения, которые преследуют Японию в течение многих столетий, предвосхищают крупные культурные и социальные сдвиги в этом островном государстве, где очень сильны родственные связи, а культура поистине уникальна. Токийское землетрясение 1855 года, сровнявшее город с землей, обозначило начало окончания более чем 200-летнего периода изоляции и сложной феодальной системы, основанной на производстве риса, когда император правил[79] из Киото (время существования сегуната Токугава, так называемый период Эдо). В результате последовавших вскоре перемен Япония стала промышленной и открытой миру державой, которая смогла победить Россию в великой морской битве[80]. Землетрясение 1923 года сигнализировало о наступлении новой эпохи милитаризма и одержимости завоеваниями в Азии, которые достигли своей кульминации во Второй мировой войне. Банки Моргана выступали ведущими андеррайтерами крупных выпусков суверенных облигаций, которыми были профинансированы реконструкция и перевооружение Японии. Двумя десятилетиями позже император вспомнил о полученной помощи и сопротивлялся началу войны против США.
