же здорово обладать камнем телепортации. С такой штукой весь мир на ладони. Только знай себе заряжай камешек да перемещайся, на сколько силы хватит. А у магов полным-полно силы.
Однажды старатель поведал, мол чародей, не помню от какого лагеря, на глазах у других использовал заклинания ветра двадцать три раза кряду. Толи рудокоп оплошно насчитал, толи настолько я слаб – любые заклинания ветра давались мне с великим трудом.
Тем временем тропинка вывела к берегу звонкой реки. Не торопясь, я зашмыгал вдоль, поглядывая по сторонам.
«Где бы ты ни находился за пределами лагеря, и какой бы локация ни казалась безопасной – сомневайся. Сомневайся и остерегайся. В любую секунду появится зверь и нападет. Самые безопасные места – открытые». Так учил Финниган.
Я перебрался через покатый и невысокий холм, стал подходить к Лагерю у Болота.
Поселение стояло у края купола. Хмельным или дурным там никто не гулял. Чуть заблудишься, свернешь в ложную сторону, и опомниться не успеешь, как ноги доставят прямо в стенку барьера.
Потому никто не ходил там, кроме обитателей the лагеря: те собирали траву на болоте, дома обустроили в ближайшем лесочке, на деревьях.
Необычность и самобытность приумножались храмом, который был высечен в скале, неподалеку от обжитого леса. Там пребывала знать и видные члены общины. Это обстоятельство дюже напоминало Родной Лагерь.
Примечательным было и другое. The Лагерь вместе с лесом и храмом находился вблизи берега. Забравшись на дерево повыше, получалось наблюдать за водной гладью сквозь прозрачный купол.
А по вечерам устроиться у берега и глядеть, как море поигрывает синевой, блестит под светилом и хочет что-то рассказать, уставшее от груза тайн.
Как Бард вещал:
«И робкий шепот волн
Поведает им тайну,
Что скрытая в веках,
Носилась вместе
С рваным чайным ветром,
И все не видела преград.»
Вечерело. На главном входе встречала пара стражей. Лица светились игристыми огнями свежезачатых факелов. Один из стражников сладко зевнул и окинул взглядом поросший короткой травой покатистый склон, с которого я пришел.
Меня здесь знали, потому пропускали без расспросов. Здоровые детины в диковинных доспехах праздно кивнули и деловито уставились каждый в свою точку, пребывая без разговоров.
Выглядели те значительно: в наплечниках с подкладкой на голую кожу, чешуйчатых доспехах, добротных наручах и расписных железных пластинах, расходящихся юбкой до колен; на ногах обычная обувь. Бывало, ходили в сандалиях или даже босиком, если погода теплая. Будто обувь не была частью одеяния, и это казалось странным.
Лагерь у Болота давно полюбился. Я бы никогда не вступил в ряды обитателей, но пойти отвести душу – блаженное, угодное дело. Думаю, Лагерь у Болота будет стоять вечно, как и остальные. Эта та часть нашего мира, без которой он видится неполным, незаконченным.
Болотная трава, которой богата округа, расходилась по всему миру стремительно, точно пироги с мясом. Обитатели лагеря употребляли траву сотней способов. Сушеной добавляли в еду как приправу, подмешивали в табак, пекли булочки, и даже заваривали в качестве чая. О приготовлении настоек умолчу!..
Потому, едва заступив на знакомые тропинки поселения и почуяв аромат травки – в голове загуляло.
– Чего нового в лагере, старина?
– Все как обычно… – спокойно ответчал дородный господин в сером халате с зеленой вышивкой и набедренной повязкой поверх цвета свежей оренжуры. – Нынче урожай небогатый, не то, что в прежние времена. Видать, изводят травку-то…
Оран, как звали обитателя, всегда преуменьшал урожай травы, и по наитию предлагал купить свеженькой, только просушенной, за плату, выше принятой. Я не покупал. Пару раз даже подворовывал, но господин только повышал цену, не понимая моих намеков.
Воровать больше не хотелось. Я окинул взглядом поселение: в домах на деревьях суетились, внизу сновали, общались, уходили на Болото, готовили траву. Вдалеке слышалось сиплое дыхание кузнечных мехов.
В Родном Лагере тоже есть, берусь судить – получше. Но скучна там кузница, в закутке средь хижин надоевших и знакомых. А здесь природа! Недалеко птички щебечут, соленый запах моря и плеск волн доносится. Красота!
Я побыл возле кузницы, где остывали свежие клинки. Потом было отправился смотреть на волны, но передумал в последний момент. Близился вечер.
В один из дней я ходил смотреть, как изумрудно-голубые валы с белопенными шапками набегают на резкий, обрывистый берег. Прогулку ту запомнил крепко, до глубины души.
Пришлось обогнуть поселение через дремучий темный лес, под завязку набитый опасностями, миновать холм, и уставшим повалиться на обрывистом берегу, что вечно точимый беспокойными волнами. Травка там не выжженная, а сочная и мягкая, отдыхать на такой приятно. Мир вокруг казался совсем безобидным, пусть я находился на обрыве, который подбивал рокочущий прибой. Ведь было на что поглядеть – вдалеке не шумные волны, а ровное дыхание воды и чистое закатное небо, на котором рано проступали звезды. Возвращался тогда глухой ночью. Потому сейчас, ранним вечером, решил не уходить.
За раздумьями не заметил, как солнце закатилось, и синева небес уступила нежной позолоте, медленно переходящей в янтарь.
Вскоре накрыла ночь, лес приутих. Многие забрались на деревья и устроились на ночлег в домах. Теперь Лагерь вел беседы тихими голосами.
На душе уже спокойно, пускай и дивные звуки да тени проснулись – ночь вступила в полную власть и заиграла своим обаянием, зашептала что-то неслышно.
Свежо стало – ветер шел с берегов, а потом – когда я расположился в доме для гостей – и вовсе прохлада пришла. Все же близость к берегу давала знать.
Я укрылся пледом и уснул.
Утро началось с похода в храм, где я пытался выведать чего новенького.
Поднявшись по широким, вытесанным из камня ступенькам, и пройдя мимо знакомых стражей, я попал в комнату к старейшинам, где было заметно прохладнее, чем снаружи.
Свет в комнате вырабатывался факелами, которые почти не коптили – самые лучшие вещи всегда достаются тем, кто рангом выше.
Сидя за каменным, из плит, столом, старейшины ничего нового не поведали. Только известные факты из жизни лагеря и набившие оскомину советы. Впрочем, все как обычно.
Дальше надо было разговаривать с Кухеном, местным торговцем, который жаловал приличными кустами и сбавлял цену на товар, как постоянному покупателю.
Я помнил наказ Финнигана, на Поляне он сказал:
– Только не говори, что от меня, а то не допросишься. Он человек своеобразный…
– Что привело тебя, путник?
Кухен всегда говорил со мной странно, будто видел в первый раз.
– Есть у меня вещица одна, тебя заинтересует.
Я достал трубку из инвентаря и дал посмотреть.
У торговца вдруг загорелись глаза. Он заулыбался, и сразу сообщил:
– Обязательно продай мне!
– Трубка мне без надобности, но что предложишь взамен?
– Договоримся.
– Тогда предлагай.
Кухен выставил ладонь, будто успокаивая покупателя:
– Есть товар, тебе понравится.
Торговец вынул из мешка комок мятой бумаги с пол-ладони и протянул.
– Что это?
– Бери, не пожалеешь.
Я взял сверток и понюхал. Пахло болотной травой.
– Во много раз ценнее трубки, что ты принес. Никто другой столько
