а ключик к таким людям подобрать. Разузнать, что интересует, отчего забота на душе. Если сделать верно, развлекут тебя на добрые пару часов. Нагородят без умолку, не взирая на время суток и погоду. Рты у стражи, едва отворились, ставнями дубовыми не задвинуть.
Я направился в сторону торга, по дороге встречались сонные обитатели, слева курили, справа жаловались друг другу. У торга жарили на вертеле кухольня.
Болтает в лагерях безобидно не каждый. Бывает, сочинят. Закладут, будь здоров! Наволокут столько вранья и хвастанья, потом неделю не подойдешь – противно. Про таких говорят – припистошивает.
Припистошивателей достаточно, но все ж не руда. В Лагере Бродяг таких меньше. Зато больше шансов угодить в лапы настоящего мошенника, который наврет, только бы выгоду получить. Мошенники разные бывают. Кто обманет на пару наггетов, кто в проблемы затейные втравит – не отделаешься.
У торга собирались со всех лагерей, предлагали свои товары, обменивались опытом, да чего скрывать – выпивали часто, а рядом еще кто на гитаре поигрывает, перебор душевный затянет. Загляденье!
Я общался с торгашами, приценивался к свиткам, щупал клинки, даже штаны рудокопа захотел примерить, но передумал в последний момент. Зачем?
Разговорился с парнем, который продавал болотную траву. Парень курил, и меня приманивал. Не удержался, купил кулечек на вечер. Приятный малый.
С Лагерем у Болота проще: припистошивателей меньше, а мошенники – не мошенники вовсе. Толи врать навыка не имеют, толи философия какая. Проще бы сказать, что курят много – вот и отучились. Не правда. Члены Лагеря у Болота на деле не лихие травакуры, как про них плетут. Больше курят любители, из других лагерей. Всенародное заблуждение.
– Ты ведь знаешь старейшину? – поинтересовался малый, что продал кулечек. Его звали Мелл.
– А то!
– Можешь передать отчет по продаже, а то я немного провинился перед своим ментором, если до старейшины дошла такая весть, лучше на глаза не попадаться.
– Передать можно, – я замер, вопрошая.
– Десять наггетов.
– Идет.
Во всех лагерях обожают отлынивать. Любое мало-мальское дело, случается, отдают на выполнение постороннему. Снизят выгоду себе порядком, отдав за поручение не лишнюю горсть наггетов, совсем сдуру – свитками, эликсирами ценными прельстят. Сделают больше, чем сама награда за поручение, лишь бы не работать.
Я рассматривал товары, а краем уха уже слышал – близились напевы:
…
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
Как жаль, что ты соседская,
Как жаль, что Коли Загорецкого!
…
Бард делал обход. Рано он сегодня! Я внимательнее стал слушать:
…
Ему из хижины видна,
А мне – из замка только фигу разглядеть.
Кого винить, кого мне ненавидеть?…
Остаётся лишь от наггетов балдеть!
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
Пойду я по наклонной,
Осушу я кубок свой бездонный.
А чтобы слезы начисто отсечь,
Придется в небо больше не смотреть.
Эх, радуга ты, радуга.
Веселишь меня!
Эх, радуга ты, радуга.
Жаль, что не моя!
…
Бард часто и шумно разгуливал по Лагерю, отношение к нему держалось неоднозначное. Частенько наскучивал, раздражал, прерывал тихие разговоры, порой вносил разлад в неторопливые думы.
Но бывало, слушали в радость. Простенькое, ненавязчиво рассказанное, приходилось по сердцу народу.
Потому гнать, не гнать, вопрос не подымался.
…
Полный день скитался на природе –
Каждый уголочек прошерстил!
Не нашел я Грозный Меч,
Вернулся, кажется, с другим.
…
Бард близился к торгу, другие стали привычно глазеть. Чего напоет? Али изречет?
Была занятная особенность. Словоплет надевал высокий черный котелок на голову, из тканей, каких не было нигде. Откуда взял – не говорил. Так и оставили с котелком, ничего не предложили. А он радостный.
…
Мой корабль поднялся́ над водной гладью, запарил под небеса.
Выбираясь из стальных объятий
Я изрек создателям – пока!
…
Часто пел о странствиях, землях неведомых, все о каких-то мирах да морях. Мы ему – пой проще, вокруг что видишь, то и пой. А он все о морях да о мирах.
…
Непонятными стали враги,
Мир глядит неприветливо.
Я не устану с дороги – с тоски
Я разучился уставать, я продолжу! Немедленно!
Дайте время – дойду до финала доски!
Не пугай меня мир непонятный,
Я давно уже пуганный, давно уже свой.
Пришел к тебе, я – гость безоглядный,
Соловьем заливаюсь, мчусь я, грозой.
Я не выучил слов таких, правильных.
Чтоб тебе поугоднее,
Чтоб тебе по чутью.
Я дойду до конца – не маленький.
Пройду этот мир, я тебя победю!
…
Из толпы доносилось: «Во лапочет, во заливает!», «Что за хриндилюнина, Бард?», «Веселова штоле нет?»
– Я сейчас! Гармошка моя остывает!
– Мы те ща наденем на голову! Гармошку твою!
Торг дружно заржал. Кажется, ржали навесы и товары, земля под ногами тряслась.
Бард, понятно дело, обиделся, ушел восвояси. Я не дразнил, но и против коллектива идти – не правильно.
После песнопений Барда, я решил ободриться и направился к местному повару ухватить ежедневную порцию стряпни. День только начинался.
Готовку почуял за версту. Жителей Лагеря ждал забористый супец из дикой марошки и плодов кулябиня.
Бульон традиционно из мяса бурдука. А что, ходовая пища, охотники частенько приносят.
Повар готовил супы. Все, он считал, были разными. На деле же напоминали один о другом.
Но это не важно. После стряпни я чувствовал прилив сил, до полудня он не иссекал.
Олли, местный повар, готовил для людей попроще. Твердо, будто на поле брани, стоял на раздаче у котелка, ожидая наплыва голодных fellas.
Поварской фартук, когда-то белый, выносил многие подробности готовки. На голову Олли надевал синюю фуражку, и я не мог взять в толк, почему именно синюю. Но спрашивать стеснялся. Обиделся повар – не видать супов, прибавку силы до конца полудня.
Олли был рослым, плотно сбитым мужчиной с опрятной бородкой. Невозможно представить его фигуру без дымящегося котелка позади: точно котелок ходил за поваром.
Всех наших приветствовал традиционным «Как поживаешь? Вот твоя порция супа». Даже не спрашивал, хочешь суп или пришел говорить. Миска сразу оказывалась в руках.
– Как поживаешь? Вот твоя порция супа.
Не долго думая, я осушил миску.
На вкус супец оказался таким же, как вчера. Бульон чуть водянистый, не наваристый, но с отличным ароматом свежей бурдучины. И марошка с кулябинем не подвела. Кулябинь чуть сладковатый, как нужно, марошка волокнистая, мягкая, точно с куста. Скушаешь – миску до последней капли оближешь. А ему приятно: глядит, улыбается.
Strength +
– Олли, суп бесподобен!
– Приходи за новой порцией завтра, рецепт останется прежним.
Олли растекся в блаженной улыбке, а я, перебрав несколько вещей в инвентаре, решился, наконец, спросить про кепку. Но как часто бывает, одернул незнакомый Shadow:
– Ты к Лагерю у Болота захаживаешь? – поинтересовался тот.
– Да. Дело есть?
– Еще какое! – приосанился он.
– Выкладывай.
– Нужно кое-что передать кое-кому, – задумчиво произнес Shadow, с короткими паузами через каждое слово. – Интересно?
Я глянул на мужичка, облаченного в красную броню. Голова похожа на ожившую кружку, в какую обычно наливают пиво. Вместо пены, на вершине росла чернявая сосульчатая копна волос, напоминавшая Дикий Лес. Гуща Леса наклонялась вперед, пошатывалась влево-вправо, выглядела как отдельный мир.
– Весь
