еды али тарыбарынья открывает. По таким сразу видно, что бездушный.
– Как тебе здесь живется? – начал я.
– Тебя магнаты послали? Я не разговариваю с посланниками магнатов, мне не нужны непрятности!
– Меня никто не посылал. И ты вопросом на вопрос отвечаешь!
Рудокоп посмотрел недоверчиво:
– Скажи им, что мне здесь хорошо. Я доволен тем, что получаю.
Сообразительный попался. Только жаль не видит меня, да не разумеет.
К вечеру стало прохладнее, из редких труб повалил дым. Печки имели немногие, и чаще их пользовали для приготовления пищи.
Мне хорошо – Истопник рядом: надо – мясо жарь, грейся, пока тот сидит на лавочке.
Но грелся-то я раньше. Ноне как самокрутку сварганю после грибочков, так и не холодно. Ходишь по лагерям и весям – как летаешь.
Спать не хотелось, – вообще этого можно было не делать, – потому решил наведываться к охотнику. Глядишь, чего и расскажет. Только выудить надо.
Я только подходил, а Финниган уже прищурился и первым разговор начал:
– Опять ты своих грибов нажрался…
– Only для попыток познать бытие!
– Я с тобой разговаривать не хочу. Ты чудной после грибов.
– Я в норме.
– Норма – понятие относительное.
Началось!
– Помнишь, прошлым разом, ты было начал говорить про миры, в каких побывал?
– Не помню.
– Да вчера это было! Кто из нас болотник курил, ты или я?
– Ну и чего?
– А то, что ни про один мир так и не поведал.
– Потому что не помню.
– Ты обещал – настаивал я.
Повисла пауза.
– Это очень сложное занятие, – сказал Финниган. – Видать, среди возникших есть народ, кто такое говорит, да не я.
– Ну ты хоть что-то помнишь? Может, сны тебе снятся, как мне?
– Сны вообще могут быть о чем угодно. Не обязательно о прошлых мирах. Надо думать, было бы просто таким способом трактовать все, что в башку приходит.
– Что-то подсказывает, Финниган, мне снятся именно прошлые миры.
– А и пусть! – махнул он.
Вот и разговор!
Я снова кивнул:
– Позволь стать сильнее!
– Позволяю!
Nuggets –
Strength +1
– Позволь стать сильнее
– Позволяю!
Nuggets –
Strength +1
В теле я почувствовал некоторую уверенность. Хлынул прилив сил, и хотелось найти ему применение. Покопавшись в инвентаре, я отыскал меч, который прежде был не по руке.
Я переместил меч на пояс, но доставать из ножен не стал – голубчики всполошатся. Не хотелось тревожить людей.
– Финниган…
– Опять?
– Нет. Что ты с рудой делаешь?
– То же самое, что и все.
– Например?
– Еда-питье-оружие. – быстро проговорил он.
– Еликсиры-кушанье-компот? – рассмеялся я.
– Какой кам-поот?
– Да так, – я засмущался, будто сказал дурное – вспомнилось что-то…
– Аа… – понимающе протянул Финниган.
В тот момент мне захотелось поделиться с охотником довольно занятным диалогом, который случился с одним из возникших пару дней назад.
Я, как обычно, шмыгая по делам, наткнулся на Слака, голубчика из Лагеря Бродяг. Он славился простодушием и был единственным из членов Бродяг, кто собирался на Поляне у Дуба.
Броня на нем была синяя, «бродяжная» – говорили у нас в Лагере; стойкая, и как мне тогда казалось – весьма практичная.
А волосы у Слака рыжие, глаза голубые, добрые. В целом – довольно сносный, приветливый возникший, который не рвался вперед и не тянул других в сомнительные дела.
День выдался солнечный. Искря литыми частями доспеха, Слак то и дело отвлекался на природу:
– Соловейчик-то, погляди – как пространство румянит!
– И дышать сладко, – согласился я.
– А то!
– Слушай, ты когда еще в Дикий Лес пойдешь?
– Не скоро. Тута делов полно.
– Да каких еще таких делов? Тебе здесь не скучно?
– Бывает, но, понимаешь, нужно тут дела доделать… в общем занят я неописуемо.
Заговорил он странно – точно скрывал что-то.
– А Финниган, с тобой будет?
– Да… То есть… Не знаю. Ты у него сам поинтересуйся!
Слак встал истуканом, прервав разговор. Сначала я решил – под болванчика косит – был такой грех за голубчиками в личном разговоре – но затем понял – перебирает вещи. Невежливо отвлекать от этого дела, но и разговор прерывать нехорошо. Чуть обождав, я потревожил:
– Послушай, твое нахождение там, возле дуба, оно тебе что-то дало?
– Ты даже не представляешь! – Он хлопнул в ладоши – Я бы и тебе советовал, но, пойми, бывает, что часто туда наведываться не имеет смысла. Разок сходил, и достаточно. Я думаю, тебе двух раз – за глаза!
– Скажи, а ты пробовал синюю болотную траву?
– Не слыхал о такой…
– Ну-ка, глянь!
Я достал свежий, не начатый кулек и сунул ему в руку.
– А!
– Что такое?
Слак расплылся в улыбке:
– Точно! Пробовал я!
– Ну и как?
– Да ничего особенного. Похорошело, это да, полегче шлось, но и только. Помню, правда, как не мог взять в толк, отчего это небо такое… – Слак запнулся.
– Какое?
– Ненастоящее… – медленно проговорил он и тяжело уставился на меня.
Я спросил со всей серьезностью:
– Нарисованное?
– Да! Хотя… Нет!
Он замотал головой, будто сказал что-то ужасное.
– Слак!
– Чего?
– «Да» или «Нет»?
– Да какое оно нарисованное!? – отмахнулся он, нервно хихикая – Обычное небо. Движется!
Но разговор я запомнил.
– Ты что, завис? – Финниган въедливо уставился на меня своими карими глазищами, поглаживая перчаткой кустистые усы.
– Финниган, скажи. Ты видишь, что небо нарисованное?
– Кто ж тебе такое сказал?
– Слак. Только он сам не уверен.
– А! – отмахнулся Финниган. – Пустобрех. Возникший. Что с него взять?
– Я думаю – много чего.
– Не слушай его. Время не трать.
– Но как можно не обращать внимания на такие вещи?
– Небо и солнышко тебе путь освещают и греют, дарят рассветы, закаты, звезды расстилают перед тобой, а ты так говоришь – нарисованное… Нехорошо!
– Но Финниган…
– Ты грибы ел?
– И что?
– А то, что не нужны они тебе. Не-нуж-ны.
– А что мне нужно?
– Ничего. Тебе душа укажет путь.
– Финниган…
– Ты должен сам все понять. – сказал он, отвел взгляд и молча уселся у костра.
Я постоял, помялся, но затем спросил:
– Почему ты всех, кто много говорит, называешь пустобрехами? Это же информация!
– Потому что смысл тает в океане фраз.
Теперь замолчал и я.
Финниган, по моему разумению, в последнее время говорил противоречивые вещи. В один день призывал задуматься, облепить себя вопросами, а в другой – пойти поспать и ни о чем не думать. Время от времени, из-за противоречивых наставлений, авторитет охотника блекнул в моих глазах, а порой думалось, будто он вообще ничего не знает. Но последняя фраза не оставляла никаких сомнений в легитимности Финнигана как наставника, ментора.
Это не было четким руководством к действию, советом или рекомендацией. Он раскрывал секреты бытия, казалось бы, такого неприступного и недосягаемого.
А что, в итоге, мне делать? Наверное, нельзя без всякого основания и повода решиться думать, и не думать непозволительно – так я заключил. В духе Финнигана.
***
Уснул я сладко, глубоко видать провалился, и пока грезы не досмотрел, с постели не вставал: деваться было некуда, убежать из сна не получалось.
И грезилось, что боги управляют мной, через машины, каких не видывал. Велят что делать, говорить. Будто я – не я вовсе, а отражение их желаний.
А сами – исполины, больше меня и всякого, больше мира, за которым наблюдают. Следят через громадные оконца своих машин, и все отстать не могут.
Создают меня боги каждую секунду, а прекратят – мир
