Ян Блейк
Эгейская компания
Британский комитет начальников штабов заслушивал премьер-министра со смешанным чувством обреченности и негодования. Пробыв более трех лет у кормила власти, старик не изменил своим привычкам и снова выдвигал неосуществимый проект. Неосуществимый в данном случае потому, что в нем не были заинтересованы их большие американские друзья.
Первый лорд адмиралтейства (министр военно-морского флота) напомнил собравшимся о том, что основные силы выведены из восточной части Средиземноморья для оказания поддержки предстоящей высадке на территории Италии. Начальник королевского генерального штаба отметил, что Британия несет тяжелое бремя в итальянской кампании, а начальник штаба военно-воздушных сил лишь вынул трубку изо рта и покачал головой.
Так что операция «Акколада» (обряд посвящения в рыцари), какой бы привлекательной она ни выглядела, скорее всего, была обречена на провал.
Черчилль угрюмо посматривал на собравшихся сквозь клубы сигарного дыма. Жаркий летний день в Канаде не улучшил его самочувствия, и конференция в Квебеке представлялась утомительной и безрезультатной. Пришлось долго спорить, прежде чем американцы в конечном счете согласились с расширением британского участия в войне на Тихом океане, но у них не поубавилось скептицизма в отношении намерения Черчилля вовлечь Турцию в конфликт и нанести удар в подбрюшье Германии через Балканы.
На предшествовавшем заседании конференции британская делегация подчеркнула преимущества захвата оккупированных Италией Додеканесских островов под самым носом у немцев, чтобы подтолкнуть Турцию к вступлению в войну. Однако американцы были непреклонны: если британцы решили следовать этим курсом, их никто не собирался останавливать, но и не следовало ожидать помощи от США. К тому же ни в коем случае нельзя было допустить ослабления усилий союзников в целях осуществления великого плана, намеченного в другом месте.
Короче говоря, британцам дали ясно понять, что они окажутся в полном одиночестве, если станут настаивать на своем, и заседание никак нельзя было назвать дружественным или эффективным.
– Согласитесь, господа, – говорил Черчилль, – что нам необходимо содержать на Ближнем Востоке особую группировку войск, которую можно быстро перебросить на эти острова и удержать их до прибытия главных сил, которые могли бы там разместиться на постоянной основе. Итальянцы с минуты на минуту капитулируют и не окажут нам сопротивления. Мне не нужно напоминать вам, какие огромные выгоды мы можем получить, если Турция, которой некогда принадлежали эти острова, наконец вступит в войну.
Начальник королевского генерального штаба неохотно раскрыл лежавшую перед ним папку. Как обычно, сведения, которыми он располагал, не только давали полную картину, но и рисовали ее в мельчайших подробностях. В общем, в этом досье учитывались все варианты и можно было отразить любой капризный выпад со стороны Черчилля.
– У нас есть такое подразделение, господин премьер-министр. Оно называется Специальный лодочный дивизион.
Черчилль удовлетворенно хмыкнул и подытожил:
– Вот и хорошо.
Премьер-министру стало ясно, что наконец-то дело продвинулось в нужном направлении.
– По-иному, – заметил он, – такое подразделение и не может называться. Оно должно быть специальным.
Его шутку не оценили.
– Кто командует этой группой? – поинтересовался Черчилль.
Начальник королевского генерального штаба вновь взглянул на досье.
– Джерретт, господин премьер-министр. В прошлом офицер Специальной военно-воздушной службы.
Черчилль вновь удовлетворенно хмыкнул. В первую мировую войну он был первым лордом адмиралтейства и потом некоторое время занимал тот же пост, поэтому очень хорошо знал отца Джерретта. Для полноты картины генеалогия настоящего воина имела чрезвычайно большое значение.
– А как мы сможем перебросить Джерретта и его людей?
Бульдожье лицо повернулось в сторону первого лорда адмиралтейства, а тот в раздумье сложил губы бантиком и свел руки кончиками пальцев. Ему не требовалось еще раз знакомиться с бумагами, лежавшими перед ним на столе. Он и без того помнил каждое слово. Однако колебался. Нужно ли ему вступать в спор или лучше воздержаться? Чувство долга возобладало над здравым смыслом.
– Я вынужден заявить протест, господин премьер-министр. Если мы будем действовать в одиночку, у нас не хватит сил и ресурсов. Реакция итальянских гарнизонов непредсказуема, а у них есть аэродромы на Родосе, которые немцы, по всей вероятности, захватят. Кроме того, у них есть силы на Крите, а ближайший имеющийся у нас аэродром находится на Кипре. Немцы легко могут перебросить подкрепления с Крита и из Афин. Кроме того, если мы не обеспечим господства в воздухе, наши военно-морские силы окажутся перед серьезной угрозой.
Два других начальника штабов согласно закивали. К сожалению, приходилось признать, что без американской поддержки никак не обойтись.
Черчилль проигнорировал возражения и резко потребовал:
– Какими военно-морскими силами мы располагаем?
Первый лорд адмиралтейства сдался. Он сделал все, что мог.
– В настоящее время у нас, возможно, имеется шесть эсминцев, не более того.
– Но если представится случай, мы можем направить подкрепления?
– Естественно, господин премьер-министр, но...
– И у нас есть силы на побережье?
Первый лорд адмиралтейства кивнул. Он знал, что, когда на Черчилля находило, ничто не могло его остановить. Во всяком случае, министр военно-морского флота не намеревался брать на себя эту роль.
– Еще что-нибудь есть?
Первый лорд адмиралтейства понимал, что его усилия можно сравнить с попыткой выжать кровь из камня, но все же сказал:
– Командующий эскадрой Левант и командование сил в Восточном Средиземноморье информировали меня, что в соответствии с проводимой вами политикой с целью захвата Додеканесских островов, в первую очередь Родоса, он уже сформировал небольшую группу для осуществления этого плана. В состав группы вошли люди, принимавшие участие в тайных операциях на этих островах, так что они знакомы с местностью.
– Как называется группа?
– Флотилия шхун Леванта, господин премьер-министр.
– И они способны быстро перебросить специальный отряд на острова, как только получат приказ?
Со вздохом адмирал признал:
– Да, господин премьер-министр.
Лицо херувима оживилось:
– Значит, господа, все в полном порядке. Можно начинать операцию «Акколада». Еще одну проблему мы решили.
И создали новую, еще более серьезную.
Тишину нарушал лишь плеск воды о брезентовые борта небольшой легкой лодки, продвигавшейся по темному руслу реки. Весла беззвучно разрезали водную гладь, оставляя за собой светящиеся в темноте водовороты, исчезавшие через секунду-другую, но быть беде, если бы это заметил бдительный немецкий часовой.
Создавалось впечатление, что лодку неумолимо затягивает в воронку вечной и непроглядной ночи. Темнота сжимала с двух сторон и выдавливала лодку вперед, в тупик, западню, из которой невозможно выбраться, даже двинуться.
Он чувствовал на лбу обжигающий пот, капли пота стекали и из-под мышек по бокам. Потел он не от напряжения, а от страха, потому что знал, что может с ним произойти, и понимал, что ничего не может с этим поделать.
Внезапно, как будто нарочно, все так и случилось. Его ослепил луч прожектора, взвыла сирена, раздались крики на немецком: «Руки вверх! Руки вверх!», и громко зачастил пулемет. Полетели щепки с деревянного днища, и одна пронзила ему щеку. Пули ударили по веслу и вырвали его из рук.
Лодка накренилась, и в этот момент перед его глазами на долю секунды, но очень четко, высвеченное в луче прожектора, встало измазанное черным лицо Мэтта. Пулеметная очередь развернула его изрешеченное пулями тело, и навсегда запомнились мертвые глаза, широко распахнутый рот с разбитыми зубами и два крохотных черных отверстия во лбу, из которых уже сочилась кровь.
В следующее мгновение он оказался в воде под лодкой, и ему на грудь ужасно давили и мешали дышать темнота и днище лодки. Он отчаянно бил руками по воде, но, казалось, не мог двинуться и был уже мертв.
Было холодно. Холодно, как будто его обложили льдом.
Сержант королевской морской пехоты Колин Тиллер по прозвищу Тигр вышел из кошмара, который не первый раз приходил к нему во сне, и обнаружил, что лежит на полу, обливаясь холодным потом. Он немного полежал, как обычно делал в таких случаях, чтобы прийти в себя и убедиться, что не умер. Он лежал на холодном каменном полу в казармах Истни в Портсмуте и был живее всех живых.
Но лицо Мэтта по-прежнему стояло перед глазами, и сержант тихо выругался, задавшись вопросом, оставит ли этот кошмар его в покое когда-нибудь или, может быть, со временем утратит свою болезненную остроту. Как можно было сохранять в себе так долго это воспоминание в столь живых деталях? На этот вопрос он не знал ответа, как не знал и старший хирург, единственный человек, с которым он поделился.
