Казаком нужно родиться! Казаком нужно стать! Казаком нужно быть!
Тогда обретешь Царствие Небесное и Славу в потомках!
Закончив лечение и получив документы о выписке, Сербин немедленно явился на курсы "Выстрел". Не известно по какой причине, но при выписке профессор-ортопед изменил свое решение и поставил ему отметку "годен к дальнейшей службе"...
В строевом отделе ему дали десять суток отпуска для обустройства в московской квартире, и семья усиленно занялась созданием уюта в пустой казенной квартире.
А затем начались занятия на курсах "Выстрел"...
Три года Сербин усиленно грыз гранит военной науки, постигая стратегию и тактику, баллистику и картографию, военную историю и научный коммунизм. Особое внимание уделялось изучению немецкого языка...
Но отдельной его специальностью, которой посвящалась большая часть учебного цикла стала разведывательно-диверсионная деятельность в тылу врага. Он изучал оружие и различные минно-взрывные средства, как производимые в СССР, так и в странах возможного противника. Он изучал тактику партизанской войны, способы закладки тайников с оружием на захваченных врагом территориях, создание партизанских баз. Уже в ходе занятий ему пришлось подбирать людей из числа младшего и среднего начсостава для этой деятельности и обучать их тому, что изучал сам на отведенной для этих целей специальной базе в лесу под городом Лосино-Петровский. Скоро там был оборудован целый партизанский городок с блиндажами, скрытыми ходами сообщений, складами и арсеналами. Окончив занятия в «Выстреле», Сербин каждый день в 14-00 на выделенном ему авто мчался в свой городок и продолжал занятия там… База была строго засекречена, и лишь несколько человек в наркомате обороны знали о ее существовании. Все организационные вопросы, связанные с функционированием базы решал лично начальник разведывательного управления. Он же принимал у разведчиков-диверсантов выпускные экзамены…
После сдачи экзаменов несколько разведгрупп были выброшены с самолетов под видом учений в глухие леса на границе с Польшей, где разведчики заложили несколько тайников с оружием, боеприпасами и продовольствием. Они не вышли из лесов, легализовавшись по поддельным документам в ближайших населенных пунктах…
Окончив курсы «Выстрел» и получив аттестат об окончании, в «корочках» цвета крови, Леонид получил десять суток отпуска и приказ прибыть в наркомат после отпуска для получения назначения в войска. Но до этого Леонид имел долгую беседу с начальником разведупра, на которой обсуждались весьма серьезные вопросы, связанные с надвигающейся угрозой войны.
- Кое-кто в высших эшелонах власти напрочь отвергает возможность нападения Гитлера на СССР, - сказал, завершая беседу, начальник разведуправления. – Но мы-то с тобой знаем, что война неизбежна. И должны быть готовы к ней сами и держать в полной боевой готовности наших людей. Списки твоих людей засекречены и сданы в архив. Каждый из них дал подписку о неразглашении государственной тайны. Это будет ударный кулак на случай войны, армия в тылу врага, которая способна будет разрушить все его коммуникации, сорвать все планы…
Они тепло попрощались, еще не зная, чем обернутся для них их планы подготовки партизанских отрядов и закладки тайников в лесах Белоруссии и Украины…
В тот же день, быстро собрав в дорогу чемоданчик с вещами Фросеньки и детей и вещмешок Сербина, семья помчалась на присланном из наркомата авто на Курский вокзал, где им уже были заказаны проездные документы до станции Иловайское.
Когда за окнами вагона потянулась бескрайняя степь, украшенная острыми курганами терриконов, насыпанными из шахтных пород, Леонид встал у окна в тамбуре и со щемящей тоской смотрел на родные места, узнавая и не узнавая их.
Степь изменилась за тридцать лет его отсутствия. Там, где стелились по ветру ковыли, появились высокие трубы заводов и копры шахт. Там, где вручную добывались жалкие тонны угля и ютились около шахтного ствола ветхие бараки шахтеров, привольно раскинулись целые поселки в рощах серебристых тополей и белоствольных березок. На месте пыльных степных шляхов пролегли ровные, мощеные скальным сланцем дороги, обсаженные по сторонам абрикосой и акацией…
Громыхая колесами на стыках рельс и пыхтя облаками пара, паровоз наконец вкатил состав на станцию Иловайское.
Сербины вышли из вагона и сразу попали в вокзальную сутолоку большой станции. На путях стояло сразу несколько пассажирских поездов, и люди сновали около них, как пчелы около ульев. Вокзальные торговки наперебой предлагали крупные, налитые сладким соком вишни, черешни, клубнику, накрытые чистой холстиной кринки с вареной картошкой, связки лещей и красноперок, вяленных на солнце, толстые шматки сала, украшенные рядами мясных прослоек, густо пересыпанные крупной солью. Шустрые мужички торопливо показывали из-под полы запотевшие кварты с прозрачной, как слеза, горилкой… Все это людское сборище непрерывно перемещалось вдоль вагонов, кричало, гудело, копошилось в необъятных корзинах, выуживая заказанную пассажирами снедь, создавая неповторимый колорит южно-русского вокзала.
Расспросив у милиционера в белой накрахмаленной гимнастерке дорогу к военному комиссариату, который находился, как оказалось, метрах в ста от вокзала, Сербины поднялись по скрипучим деревянным ступеням на мост, раскинутый над густой сетью железнодорожных путей, и спустились с него на привокзальной площади.
Тут же к ним подбежали возницы стоящих во множестве на площади двуколок, тачанок и подвод, наперебой предлагая отвезти хоть в Ростов, хоть в Харьков….
Сербин лишь ухмыльнулся в усы и направился вместе с семьей к приземистому, чисто выбеленному строению, на стене которого висела красного цвета вывеска с надписью «Военный комиссариат ст.Иловайское»….
Комендант – пухленький, лысый мужичонка с вислыми казацкими усами, одетый в несвежую гимнастерку, постоянно утирая блестящую лысину огромным платком, давно потерявшим свой изначальный цвет, ругался с тремя молодыми командирами.
- Да я вам, что – начальник вокзала, что ль? Нет больше на Москву мест, понимаете вы это, или нет! Вся бронь, что была у меня, роздана до вашего появления! Ну, где я вам места возьму?!
- Да не шумите вы, товарищ комендант, - уговаривал его один из командиров. – Поймите, у нас предписание….
- Засуньте его, знаете куда?…. – заорал комендант и вдруг осекся, увидев вошедшего Сербина. Взгляд коменданта уперся в нашивки высшего комсостава на рукавах коверкотовой гимнастерки и два ордена Красного Знамени на груди.
– И-извините, хлопцы, погуляйте пока. Я что-нибудь придумаю для вас, - залепетал он, поднимаясь с кресла, которое жалобно вздохнуло, избавляясь от непосильной тяжести.
- Ничего-ничего, - сказал Сербин, присаживаясь на колченогий табурет у стены. – Заканчивайте с ребятами, я подожду.
Комендант, крутанув ручку телефона, враз охрипшим голосом, закричал в трубку:
- Любочка, соедини меня с начвокзала, пожалуйста! – и, дождавшись соединения, - Степаныч! Ну, дай ты мне еще три места для командиров в Москву! Да! Да, Степаныч! Да хрен с ими, что на верхних! Давай, дорогой мой, давай! Ну, спасибо, Степаныч!
- Идите, ребята, в воинскую кассу, оформляйте проездные документы, - уфнув так, как будто отпахал вручную версты три пашни, комендант упал в кресло, которое протяжно застонало, принимая груз комендантского тела.
С уважением поглядывая на Сербина, командиры вышли, поблагодарив коменданта, и Леонид присел к столу.
- Ты чего ж так орешь, товарищ, на нашу смену молодую? – спросил Сербин.
- Извините, товарищ комполка, - залепетал комендант. На его платок жалко было смотреть, настолько он промок.
- Ладно! – хлопнул ладонью по столу Сербин. – Ты мне скажи, есть ли у тебя пролетка на день? Мне на хутор Сербино съездить надо. Родню проведать….
- Так ведь…. – комендант замялся. – Нет там больше никого, на хуторе-то….
- Как нет? – Сербин заволновался. – Там ведь жили люди….
- Так раскулачили их. Кого убили при сопротивлении продотряду. Кого сослали в Казахстан. Я почему знаю – эшелон готовил для ссыльных, потому и списки у меня были. С хутора Сербино, насколько я помню, около двадцати человек было.
