Две девушки жили отдельно от нас и обучение окончили на две недели раньше. Татарка Венера, в прошлом медсестра, перворазрядница по волейболу, и биатлонистка Таня, русская, крупная девица лет двадцати пяти. Общались они в основном между собой. А нам и не до баб было. Нас так основательно гоняли, что к вечеру с трудом до койки доползали…
Инструкторы нас не жалели. Основные дисциплины (разведка, наружное наблюдение, уход от «хвоста», а также «методы результативного общения», оперативную психологию и «методы воздействия на другого человека») вел моложавый спортивный мужик лет тридцати пяти. Именовался Игорем Степановичем. По слухам – окончил школу КГБ и около десяти лет отпахал в органах. По слухам… Подрывному делу нас обучал седенький, морщинистый дядя, офицер инженерных войск в отставке. Неторопливо все объяснял, обстоятельно. Стрельбе отводилось особое место – высокий, лупоглазый снайпер с гладко выбритым черепом гонял нас до изнеможения… Ну а остальному – в том числе рукопашному бою – обучались друг у друга.
Таким образом, за четыре с половиной месяца мы сносно овладели стрельбой из всех видов автоматического оружия, приемами ближнего боя в экстремальных условиях (голыми руками, нунчаками, ножом, палкой… даже авторучкой). Нас научили стрелять с обеих рук по движущимся мишеням, на звук, навскидку, в условиях плохой видимости, в падении и по нескольким мишеням сразу. Особое внимание уделяли работе со снайперским оружием и миниатюрными автоматическими системами (типа «узи» и «бизон»).
Мы могли теперь изготовлять самодельные бомбы, начинять взрывчаткой автомобили, незаметно подкладывать и подбрасывать бомбы в подъезды домов, маскировать их в офисах и производить взрывы на расстоянии. Овладели мы и способами маскировки в лесу и в городе, блокировки зданий (чисто армейские дисциплины). Ну само собой – вождение автомобиля, мотоцикла. Для воспитания жестокости тренировались на свиньях, специально содержащихся в «подсобном хозяйстве» именно для этих целей. Это, конечно, не то, что на человеке, но все-таки… Живые, как-никак. Мне их даже жаль было. Но ничего не поделаешь…
В недолгое свободное время отдыхали, как и везде – пели песни под гитару, иногда даже выпивали слегка, это не возбранялось, в отличие от наркоты. Не знаю для чего, но прошли мы и парашютную подготовку – три раза ездили в местный аэроклуб и прыгали с «кукурузника». «Руководство» договорилось…
А само «руководство» мы увидели только в день выпуска. Серьезные такие, плотные дяди. Немолодые уже, но в хорошей форме. У одного из них пальцы татуированы перстнями, но это еще ни о чем не говорит. Я один раз настоящего прокурора видел с таким перстеньком… Поздравили нас скромно и пожелали удачи. Сделали нас, если называть вещи своими именами, террористами широкого профиля. И разъехались мы кто куда, получив на прощание сведения о системе связи – сугубо индивидуальные для каждого, пароли, документы, а кое-кто – и конкретные задания.
Общее у нас было только одно, одно на всех – все мы четко сознавали, что на крючке до конца жизни, что люди, которые нашли и отследили каждого из нас, собрали в одно место и обучили нашему ремеслу, всегда сумеют снова найти и снова отследить каждого, где бы он ни был. Осознание этого руководит моими действиями и сейчас – став «осведомленным», я не могу отказаться от выполнения задания, не могу просто сбежать, скрыться, спрятаться – меня найдут. Чтобы остаться в живых, надо выполнить задание. Чтобы выполнить задание, надо остаться в живых, для начала нейтрализовав эту жуткую бабу…
… Будь прокляты те, кто подсадил тогда ко мне этого неприметного дядечку. Впрочем, теперь-то чего рассуждать… Не все так скверно, господа. Да и не мыслил я уже свою жизнь по-другому…
– Здравствуйте! Это я, Антон… Можно войти?
– Добрый вечер! Проходи, раз пришел… Чаю хочешь?
– Ой, спасибо… Вы просто моя спасительница! Я не знаю, как вас благодарить! Я бы чего-нибудь холодненького выпил…
– Минеральная есть, если желаешь.
Да, да, вот такой вот я. С соломенными мозгами и добрым сердцем, рассеянный, забывчивый… Интеллигент из провинции. Она видит такого в первый раз.
– Мне нравится здесь, – проговорил я, неторопливо наливая себе стакан минеральной. – Главное, что я ценю в квартирном интерьере, – отсутствие лишних вещей.
– Я, как видишь, тоже… – Кажется, она не прочь переброситься со мной парой фраз. – И называй меня на «ты», – неожиданно заканчивает она.
– Хорошо, Лена, с удовольствием.
– На ужин картошка и сосиски, клади себе сам.
– Я тоже всего принес… Давай по восемь капель за знакомство! За то, что не задавила!
– Ну давай, недодавленный ты мой…
Поллитровка пустела медленно, и в основном моими стараниями – Елена глядела на меня с насмешкой, пила мало, но заметно раскраснелась, ее телеса все больше распирали спортивную безрукавку, от бедер волнами шло тепло – или это мне казалось? Похоже, выпивка действовала на меня больше, чем на нее…
Невостребованная женская плоть… Да еще такая совершенная! На это я и делал главную ставку. Если и есть где-то ключ к этой неприступной крепости, то только здесь – другой слабины у такого «особо доверенного лица» может вообще не быть… Однако после Кати слишком резкий контраст. Ничего, сейчас по-быстрому перестроюсь.
Главное – не ошибиться насчет слабого места, ахиллесовой пяты. Цинично, конечно, но захочешь жить – ляжешь в постель с кем угодно. И не надо мне возражать. Интуиция мне подсказывала, что Елена Гордеева, охранник, штангистка, каменная баба, – все же прежде всего женщина. Красивая? Нет, конечно же, но… Эта плоть! Эта плоть возбуждала самые низменные инстинкты, только инстинкты… Но что есть инстинкты?! И кто нам их даровал?
…Меня она просто пугает своим штангистским телосложением. Она чудовищно сильна и может свернуть шею практически любому мужику. Она в прошлом сержант МВД. Она…
…Но у нее великолепное – нет, просто величественное тело, его много, и я стану его обладателем… Она, конечно же, не может стать женой или эффектной подругой, с ней невозможно найти общего языка, поэтому нас с ней свяжет только плоть… Плотский инстинкт… А когда нет этой возвышенной иллюзии под названием «любовь» (которую частенько поэтизируют импотенты), то все получается еще лучше…
Меня «отпустило», кажется, я настроился на нужную волну… Плоть начинала звать. Однако тело и конечности непривычно отяжелели…
Никогда ничего не пей и по возможности не ешь в доме врага. Тем более – женщины. Тем более – если у женщины такой взгляд… Но я и выпил-то немного, грамм двести, – ничто для тренированного мужика…
Я не помню, как оказался в постели, и провалился в небытие, едва голова коснулась подушки. Я так и не знаю, что за дрянь она мне подсыпала в минералку, водку или в еду, а может, и не подсыпала. Может, это был какой-то гипноз, но такого паралича воли я не испытывал никогда раньше.
…Я видел дивный сон… Не буду его пересказывать, бессмысленная смесь эротики и русской сказки о Елене Прекрасной. Сон был не в цвет – я оказался в царстве Елены… Ужасной. И отнюдь не сказочной. Придя в себя и разлепив веки, я чуть не зажмурился снова. Она возвышалась надо мной абсолютно голая. Это было как продолжение сна. Огромная бело-розовая глыба. Великолепное, упругое, прекрасно тренированное тело. Тяжелые ручищи, литые плечи. Ступни сорок третьего размера, накачанные бедра, икры… Однако мощные шары грудей, таз, не уступающий по ширине плечам, и треугольник густых темных волос на выпирающем лобке выдавали в ней женщину. Точнее – бабу. Ее плоть, казалось, пульсировала от переполняющей ее женской темной силы, тянула как магнитом к себе, в себя… Я почувствовал ее запах – не духов и не пота, нет, самого ее тела, ее соков, и понял, что готов ее любить, как жеребец кобылу, терзать, разрывать, протыкать насквозь… Я потянулся к этому телу – и с ужасом понял, что не могу двинуться – мои руки были заломлены за голову и прикованы к штанге, лежавшей на полу у изголовья, а ноги, враскоряку, – к ножкам дивана. Я был распялен на своем диване, как на дыбе, – только в горизонтальном положении…
…Что чувствовала она, я не знаю. Я поднял глаза – и все наваждение пропало. Взлохмаченные после сна волосы, челка лезет на глаза, а сами глаза, маленькие, светлые, с острыми, как буравчики, зрачками, смотрели на меня в упор, не мигая, с жесткой насмешкой. Этот взгляд! Опять этот взгляд… Он сковал меня льдом. Пожалуй, если бы даже я не был обездвижен наручниками, то все равно не смог бы пошевелить ни рукой, ни ногой. Просто гипноз какой-то!
Диспозиция, впрочем, была ясна. Я – пленник, она тюремщица. Судя по всему – это основная роль в ее жизни. Даже не роль, а подлинная сущность. Родилась она такой.
– Ну, чего молчишь? – произнесла наконец она.
– Жду… – хрипло произнес я.
– И чего же ты ждешь?
