Гость по имени Глеб не проявлял к дискуссии ни малейшего интереса. Он только что вежливо попросил Витька вернуть CD-плейер и теперь, лежа на спине, внимал оперной музыке.
– Пусть объяснит, зачем он нас искал. Просто из человеколюбия? Добрые дяди еще остались, но что-то я не видел добреньких с таким процентом попаданий одиночными из «калаша».
– А все остальное ты уже видел? – усмехнулся Воскобойников. – И гору Килиманджаро?
– Не дави образованием, майор. Гора есть гора, с места не сдвинется. А вот насчет нашего гостя…
– Уважаемый, – Барсков вежливо дотронулся до плеча Глеба, и тот освободил от наушника одно ухо. – Ваша помощь оказалась как нельзя кстати. Сделайте еще одно одолжение: нам бы хотелось знать мотивы.
– Нормальные, эгоистические.
– Решил, что с нами безопаснее? – уточнил Бубен.
После облавы на лагерь это звучало иронично.
Глеб отключил плейер, обмотал вокруг него провод с наушниками.
– А вы? Разве каждый из вас уверен, что вместе действительно безопаснее? Есть и другие вещи.
Надоедает одиночество, когда другие не могут тебя понять, когда им до фонаря твои проблемы.
Воцарилось молчание, перебиваемое только плеском воды. Каждый хорошо понимал, что имеет в виду человек в потертых джинсах.
– А здесь, думаешь, лучше? – мрачно усмехнулся Бубнов, – Думаешь, мы все братья по крови? Понимать друг друга понимаем, но все равно, как пауки в банке.
– И еще один момент, – добавил Воскобойников. – Наше братство добровольно только наполовину. Войти в него можно, но вот покинуть куда сложней. Сам оцени, сколько лишнего ты увидел и узнал только за половину сегодняшнего дня.
Дальше больше. И как тебя потом отпускать?
«Попробуй удержи такого, – подумал летчик про себя. – Связали крепко, а толку?»
– Если ты сам ничего на Кавказе не натворил, тогда у нас не так уж много общего, – в сумерках палатки было видно, как Бубен двумя пальцами прихватил на лбу комара.
– Да это был треп насчет брата, – Самойленко звучно прихлопнул насекомое на своей мускулистой руке. – Когда Ильяс говорит насчет брата, я ему верю. Этому ни на грош. У такого стрелка много чего в собственной биографии накопилось.
– Ты по логике должен нас ненавидеть. Как ненавидит невиновный человек реальных убийц, с которыми мотает срок, – тронув щеку, Воскобойников кровососа не обнаружил.
– По логике… Вы здесь от безделья пристрастились слишком глубоко ковырять в носу, – ответил Глеб. – А это вредная привычка.
– Извините, подвиньтесь, – вступил Барсков. – Любой из ребят подтвердит, что я человек без комплексов. Но речь идет о нашей безопасности. Таких сюрпризов, как сегодня, нам еще не подкидывали. Один, потом второй. Лично я отношусь к вам вполне нормально. Но тоже хотел бы яснее себе представлять вашу трудовую биографию.
– Конечно, я выдумал про копченое ухо. Могу еще сочинить, если вы тут сильно заскучали. Что касается правды… Вот правде вы уж точно не поверите.
– Так бы сразу и сказал, – Барсков вполне удовлетворенно откинулся на свой спальник.
– Зачем было лапшу вешать? – огорчился Воскобойников.
Он ведь купился, голосовал «за».
– Вы же все икру метали. Теперь другое дело, теперь хорошо сидим. Могу просто сказать, что мои дела – это мои дела, а не ваши.
Человек в потертых джинсах вел себя так спокойно и независимо, что приставать к нему в самом деле казалось глупым. Ну не хочет он говорить о себе. Свой характер уже доказал не только на словах. Такого легче убить, чем заставить плясать под свою дудку. Ди Каприо, вон, тоже о себе ничего не рассказывает, однако же никто к нему не пристает.
Течение было не слишком быстрым, но плот безостановочно продвигался вперед. Его мерное покачивание на волнах могло бы убаюкать кого угодно, только не тех, кто плыл сейчас вниз по Енисею, медленно остывая после боя.
Дождь затих, точней остался позади. Но облака не рассеялись, по-прежнему плотно закрывали небо. Наводили на мысли об осени – календарного лета осталось меньше месяца, а дальше наступит тяжелый период, когда придется проводить большую часть времени в четырех стенах.
Никаких подозрительных звуков они не слышали. Только однажды вверху послышался гул самолета. Оба летчика сразу же определили пассажирский аэробус «ИЛ-62», едва начавший снижение.
Там, в воздухе, свободные люди, большинству из которых незачем скрываться в родной стране. Хотя кто в этой жизни свободен по-настоящему?
Ильяс тоже не заметил ничего подозрительного за время своего дежурства.
– Надо было захватить хоть одного из тех сволочей, – вслух пожалел он, вернувшись в палатку. – Хоть узнали бы, кто послал.
Видно было, что он долго обдумывал под дождем эту мысль.
– И что дальше – поехали бы в город на разборки?
– Почему нет?
Большинство присутствующих в палатке позавидовало молодости Ильяса, его настрою на победу.
Одно дело, когда тебя кидают по-черному в двадцать лет, и совсем другое, когда это случается в тридцать или сорок. Волей-неволей приходишь к мысли, что жизнь – полное дерьмо, что в этом бардаке геройские атаки слишком мало решают.
Стало смеркаться. Споров по поводу высадки на берег никто не вел. Никому не хотелось забираться слишком далеко на север, навстречу сырости и дождям. Удобней всего сойти за пару километров до моста, по которому «железка» пересекает реку. По накатанной схеме послать квартирьеров в ближайший городишко.
На этот раз ближе всего Баламаново. Никто там не был, но чего особенного можно ждать от населенного пункта с тридцатью тысячами жителей?
– Может, ты в курсе достопримечательностей этой дыры? – поинтересовались у Глеба.
– Краеведческий музей, памятник Ленину, городская баня… – он сделал паузу, припоминая дальше. – Три школы, дворец культуры, консервный завод и РСУ.
– Это справочная информация или личные наблюдения? – полюбопытствовал Барсков.
– Вроде не имел я счастья посетить… Откуда в голове, не помню.
– Какого хоть года сведения, – Тарасов только что открыл глаза и сам, без посторонней помощи вкатил себе очередную дозу антибиотика. – Может, консервировать давно уже нечего, а народец еще при царе Борисе разбежался кто куда?
– Может, и так, – легко согласился Глеб.
За поворотом реки неожиданно нарисовался мост.
Так скоро его не ждали. До могучих его опор было еще далеко, но все заторопились. Нежелательно светиться перед поездом, даже если это товарняк.
Молча ухватив длинный шест, Ди Каприо глубоко погрузил его в свинцово-серую, испещренную ртутными блестками воду и оттолкнулся от дна.
Плот резко изменил курс. Второй толчок, третий, и он уже царапнул по прибрежной отмели.
Палатку успели свернуть, люди стояли наготове, с рюкзаками и парой спортивных сумок, куда можно было спрятать автоматы, не разбирая.
Соскочили на берег. Тарасов со своими костылями даже ног не замочил. Ди Каприо сошел последним и шестом изо всех сил толкнул плот обратно. Существенно облегченный, плот поплыл гораздо быстрей, чем раньше.
Получилось очень удачно: в момент въезда электровоза на мост плот оказался как раз внизу, под рельсами, и машинист, по идее, не должен был его увидеть. Вероятность, что этого человека опросят, конечно, ничтожна, но все-таки на душе спокойнее.
Ближе к утру двое должны отправиться квартирьерами – подыскать в городе сносную берлогу на девятерых и запастись на первое время продовольствием.
* * *
Когда Кормильцев приехал в Барнаул, у него в голове уже созрел план познакомить Тарасова с обгорелым контрактником Николаичем. Он не сомневался, что заместителя командира полка оправдают или осудят условно. Но из армии попрут – наверняка у него есть серьезные недоброжелатели в штабе, если такой истории вдруг дали ход.
Два человека останутся не у дел, наедине со своими проблемами. Почему бы им не подружиться, не подставить друг другу плечо?
После первых же заседаний суда бизнесмен понял, что скорым окончанием процесса здесь не пахнет. Мурыжить Тарасова будут долго, согласно по пословице: «Поймал ежа, ., не спеша».
Ходатайство обвинения, ходатайство защиты.
Перенос заседания из-за неявки свидетеля, назначение повторной экспертизы. Интервью обоих адвокатов телевидению. Кому нужны эти игры в правосудие? Убедить чеченцев, европейских наблюдателей, поднять армейскую дисциплину? Никого не обманешь этим процессом, все понимают, что на самом деле кто-то сводит с замкомполка личные счеты.
За взятку Кормильцев добился свидания. Увидел перед собой плотного мужика с маленькими васильковыми глазками, бесцветными волосами и двумя металлическими резцами во рту. В зале суда Тарасов говорил мало, односложно отвечал на вопросы. А здесь дал себе волю:
– Чего ты приперся? Гуманитарку в клюве принес? Засунь ее себе в ..!
