Ознакомительная версия.
Но расстановку основных сил в городе и на комбинате Женька все же взялся объяснить — хотя бы в виде схемы. Кто справа, кто слева, а кто посередке и к кому тянется.
Итак, сперва о генеральном директоре. Алексей Минаев — по всем показателям «варяг». Предыдущий гендиректор Юрий Кобзев не сумел, или не захотел, справиться с ситуацией на комбинате. А она была весьма непростой. Дело в том, что продукция комбината была всегда окружена плотной завесой тайны. Тот, кто думал, будто «Сибцветмет» — как можно предположить из названия производственного объединения — занимается изготовлением золотых цепей или перстней для «новых русских», сильно ошибается. Продукция комбината всегда шла на те сложнейшие производства, которые связаны с закрытыми, чаще всего научными, разработками. Тут тебе и ракетостроение, и радиотехника, и электроника, и вообще космос и так далее: перечислять — значит открывать госсекреты.
Девяностые годы, которые войдут в историю как годы становления демократии в России, историки, естественно, постараются представить и временем всеобщей приватизации, уходя при этом от главного вопроса: следовало ли проводить данную приватизацию столь скоропалительно, грубо и без оглядки? Ответ напрашивается сам. Конечно, надо было, но — по уму. А вот с последним вышло, как в старом одесском анекдоте насчет денег: или их уже есть, или нет!
При прежнем директоре Кобзеве до приватизации уникального производства, слава богу, дело не дошло. Но пользы предприятию не принесло тоже. Да что предприятия! Разваливались целые отрасли, где востребовались редкоземельные элементы, а тем, которые оставались на плаву, совсем не нужны были порошковый рутений или родий.
Нет нужды в продукции — нет и заказов. А нет заказов — нет зарплаты. Нет самого производства. Но зато, как всегда в подобных ситуациях, «имеют место быть проявления массового воровства», говоря дубовым языком протокола.
И вот на этом фоне гендиректор Кобзев решил покинуть комбинат, который ничего, кроме головной боли, лично ему не приносил, а на свое место предложил способного молодого человека из Москвы, который время от времени, по просьбе все того же Кобзева, проводил на комбинате некоторые экономические исследования. И с обреченностью постороннего человека без устали пытался доказать, что причина плохой работы в данном случае кроется не в неумелых или ленивых работниках, а в том, что рабочим никто не объяснил их задачи и не создал нормальных производственных условий. Но кому это надо было? Кто слушал глас вопиющего? А никто. Вот поэтому и предложил мудрый Кобзев на свое место своего же самого гневного критика.
Заняв руководящий пост, Минаев прежде всего занялся… приватизацией. Да, именно ею, но как? Он сделал дело таким образом, что пятьдесят один процент акций достался трудовому коллективу, причем практически за символическую плату. Остальные акции продавались на аукционах.
Экономист по образованию и по призванию, Минаев уже видел, какому напору извне в самое ближайшее время может подвергнуться предприятие, и постарался предусмотреть и этот вариант.
Минаевым и его другом, тоже грамотным экономистом, была создана дочерняя фирма при комбинате, которая занималась тем, что скупала акции комбината и выполняла роль посредника в реализации продукции «Сибцветмета». Таким образом, крупные пакеты акций, из-за которых могла бы начаться самая настоящая грызня, не уходили на сторону. Четверть процентов всех акций дочерней фирмы, именуемой «Рассвет», принадлежала предприятию, остальные акции — Минаеву с Игорем Журавлевым.
— Погоди, — перебил Елисеева Гордеев, — чтоб потом не возвращаться и не вспоминать фамилий… А этот Журавлев, он что?
— В самый корень! — обрадовался Елисеев. — Игорь является любимым племянником своего дядюшки, который, как ты правильно подумал, и есть наш замечательный депутат в Государственной думе — Владимир Яковлевич. И для встречи именно с ним и прибыл из Белоярска Алексей.
— Это все? — спросил подуставший от обилия слов адвокат и поморщился, глядя на часы, которые показывали третий час ночи. Или — утра, если бы дело происходило летом.
— Почти, — согласился Женька. — Но осталась очень важная мелочь. И без нее просто никак нельзя, ты уж извини.
— Извиняю, — безнадежно вздохнул Гордеев. — Валяй, но все-таки постарайся закончить свой монолог до рассвета.
— Я писал обо всем этом, понимаешь, Юра… И про то, какое именно воровство случалось прежде на «Сибцветмете», и кто им конкретно занимался. Да про что я только не писал! — воскликнул журналист с изрядной долей патетики.
— И про воровство писал? — удивился Гордеев. — Ей-богу?
— Да ладно, не лови на слове… — почти не смутился Женька. — Меня уже давно застрелили бы в подъезде собственного дома, если бы я только рот открыл. Про общую ситуацию — да, писал. И много! Мало кому там нравилось!
— А чего ж это губернатор Гусаковский, как человек требовательный и прямолинейный, допускал подобное воровство? Не пресекал с генеральской решительностью? Или у него самого рыльце в пушку?
— А это было и до него, при старом губернаторе, и позже.
— При том, которого, как я слышал по телевизору, замочили-таки в подъезде?
— При нем самом. А собственно акция состояла в том, что в обход государства умные банкиры реализовали за рубежом что-то около трехсот тонн порошкового палладия. Это примерно на три миллиарда долларов. Как ты считаешь, бывший директор с нынешним губернатором оказались в стороне? Сказать по секрету?
— Что, еще? Тебе уже мало рассказанного? — недовольно вопросил постепенно доходящий до точки кипения адвокат.
— Да я не про них, я про себя.
— Что, и тебе отстегнули тоже? — сыронизировал Юрий.
— Ага, — усмехнулся Женька. — Как в той байке: дали, потом догнали и еще добавили. Я когда копнул то дело про три миллиарда (а Минаев обещал мне помочь, если сумею раскрутить), сразу натолкнулся на бетонную стену. Ездил ведь специально и к покойному нынче Валерию Петровичу Смирнову, и к Юрию Александровичу Кобзеву… И с Гусаковским пробовал беседовать. Но все они делали огромные глаза: откуда, мол, у вас эта бредятина? Разговоры так и не состоялись, но зато меня подкараулили недалеко от ихнего «Хилтона», где я проживал во время наездов в Белоярск. Минаев в таких случаях не скупился, быт хорошо оплачивал. В общем, подкараулили и ласково предложили уматывать в Москву. А чтоб крепче запомнил — вот! — Женька потрогал свой затылок и наклонил голову к Гордееву: — Не бойся, пощупай, чуешь вмятину? Вот это они. Для памяти.
— И что же?
— А ничего. Отвалялся две недели в их клинике, а потом сразу подался в Москву. Минаев тогда сказал: «Ну и не надо, обойдемся без скандала». И меня к себе с тех пор без острой надобности не вызывает.
— М-да… — протянул Гордеев. — Нравы у вас, однако… Я уж и не уверен, что имею желание браться за ваши дела, ребята. Мне собственная жизнь, честно говоря, дорога… как память. Зачем искушать судьбу?
— Ага! — ухмыльнулся Женька, указывая на залепленную пластырем макушку Юрия. — А сегодня ты полез из каких соображений?
— Из соображений защиты личной собственности. Она мне тоже бесконечно дорога. Ну ладно, я бы пошел и поспал маленько…
— Ну еще пять минут, и я уеду, — заныл Елисеев.
— Куда ж ты поедешь в таком виде?
Все-таки полторы бутылки коньяка они оприходовали.
— Доберусь как-нибудь, — неуверенно заметил Женька.
— Есть другой вариант. Я сплю обычно здесь, но в той комнате имеется примерно такой же диван. Вот вались на него, а утром, кстати, надо будет подумать, как добраться до твоего приятеля. И вообще поехать посмотреть, как и где происходили события, чтобы иметь представление. Опять же узнать, кто следователь по его делу. Женька, ты зря думаешь, что у вас все получится просто, если, скажем, я возьмусь за дело. Пока твои рассказы ни в чем меня не убедили. Скорее, наоборот.
— Да ты чего, с ума, что ли, сошел? — возмутился Елисеев. — Алексей Минаев — честнейший человек!
— И тем не менее.
— Ну ладно, тогда я еще два слова буквально, и давай спать. Завтра действительно беготни… Короче, он прилетел, чтобы встретиться с нашим депутатом. А стал оным Владимир Яковлевич опять же с помощью Алексея. Вернее, это его Игорь сумел уговорить поддержать финансово своего дядьку. Мол, будет у нас в Москве вот такое лобби! — Женька показал большой палец.
— Сумма?
— Чего — сумма? — опешил Женька.
— В какую сумму обошлось предприятию это депутатство?
— Понимаешь, Юра…
— Отлично понимаю, — перебил Гордеев, — оттого и спрашиваю.
— Вообще-то… словом, чего темнить? Пятьсот.
— Я так понимаю, что счет шел в баксах?
— Вот именно, — вздохнул Елисеев. — Пятьсот тысяч…
Ознакомительная версия.
