Ашот нагнулся над третьим прибором. Капюшон куртки на лоб сполз. И только хотел его откинуть, как два удара, один сильнее другого, с ног сбили. Он схватился за голову. В глазах темно. Рядом визг. Что это? Кто кричит? Глаза не видят. Пелена. Он протер глаза. Чуть просветлело. Но голова гудела и заболела шея. Встал вслепую. На ощупь дерево обхватил. Тошнило. Тугой, колючий комок дышать мешал. Ашот посмотрел под ноги. Увидел сук, упавший с дерева. Как он отломился, такой большой? И именно на Ашота. Будто ждал. Хотя что мудрого? Отжившее, гнилое отпало. А это? Теперь понятно. Рысь уже сдохла. Это она прыгнула на сук, чтобы… Но сук не выдержал. Сухим концом живот рыси пропорол. Вошел глубоко. Хотела Ашота погубить, да сама сдохла…
Теперь прошло. А тогда невзлюбил тайгу. Стал бояться ее. Проситься в город начал. Повезло. Взяли. И даже в городе неприязнь к тайге долго жила. Потому не любил вспоминать о работе в геологической партии. Отмалчивался. И всегда сочувствовал тем, кто в тайге работал. Помня свое, старался не давать их в обиду. Защищая, выгораживая изо всех сил…
Сейчас Ашот работал главным геологом управления. И когда случалась возможность — забирал из тайги геологов в управление, а молодых специалистов посылал на их место. Набираться опыта. Закалку пройти.
Геологи всех партий и отрядов уважали Ашота. И чуть что где случится — шли сначала к нему. Знали, он заступится перед начальником управления. Отстоит. Ну а наедине — от него все можно стерпеть. Что скрывать, умел Ашот любому мозги вправить. Да так, что добавить к тому нечего. Но предпочитал это делать с глазу на глаз. При закрытых дверях и окнах. Кое-что из таких бесед долетало до ушей секретарши, о чем она предпочитала помалкивать. И, зная характер главного геолога, никогда в такое время не входила в кабинет. Раз пошел геолог с опущенной головой к Ашоту, значит, будет буря. Но она начиналась и заканчивалась в кабинете.
«Но этот, как там его, Никодим, ко мне жаловаться не пойдет», — злился Ашот. — А к кому? Хорошо, если к начальнику управления! Выговором можно будет отделаться. Через полгода снимут. Не беда. Ну а если всю партию лишат премии и годовой прогрессивки? Как тогда? Хотя… Ведь серьезных мотивов нет. Жаловался на березки, срубленные топографами. Так и что? Особого ущерба нет. А и не Ценная порода, эти березы! Хотя мог их в разговоре со мной пустить, как пробный шар. А в запасе иметь и посерьезнее. Не попрется же он из-за одной такой мелочи в Оху», — думал Ашот.
Он решил поговорить с начальником базы. Узнать о претензиях старика. Чтобы на всякий случай быть готовым к защите.
Ашот миновал последний поворот. Сейчас он спустится с сопки и выйдет через небольшой распадок на прямую, ровную дорогу. По ней до базы можно хоть на боку катиться. И, оглянувшись назад, довольно улыбнулся. Вон какой угол срезал! Двенадцать километров — в три уложил. Хорошо, когда тайгу знаешь…
Вот и дорога. Как легко идти по ней! Ашот представлял свое внезапное появление на базе среди общего веселья. Разговор — потом. Сначала новость выложит. Ведь теперь у геологов работы немного осталось. Переедут на другую площадь. А сюда бурильщики придут. Хотя бы это время продержались ребята, не вызывая жалоб. Ведь новая площадь куда как ближе к городу. Каждый выходной можно ездить. Но если будут неприятности, тогда ее отдадут другой поисковой партии. А эту снова отправят в глушь. Жаль Терехина. Все же вместе много работали. И всего не везло… Все глубинки да заброшенки ему достаются.
Ашот вышел на базу и удивился: «Странно. Почему так тихо? Ведь праздник! А ни голоса. И света уже нет. Что случилось? Может, беда у кого?»
Ашот хотел было повернуть в землянку, где останавливались приезжие из управления. Но тут же передумал: «Пойду к Терехину. Ночь в неизвестности — вечностью покажется. Хоть и неловко в такое время, ну да ничего».
— Испорчен нам праздник. Кто ж думал, что так получится? Приперся лесник и ляпнул не к месту. Про медведя своего. Черт бы его побрал в самом деле! Разве кто хотел? Ведь не нарочно! А он на жалость надавил. Мол, все равно что дитя отняли. Ну и, сам понимаешь, расползлись все потихоньку. Так-то вот. Я с Нинкой — последние. Такой праздник! И тот испортил, — виновато оглянулся Терехин на спящую дочку.
— Медведь, говоришь? Да, история. Ну а если бы на его месте охотник оказался? Человек?
— Сигнал давали. Трижды. Да и все люди вокруг знают, что мы тут работаем. О взрывах оповещены. А после взрывов откуда ж здесь зверь появится? Значит, и охотнику тут делать нечего, да и кто в такую глухомань доберется? — махнул рукой Терехин.
— Ты мне не втирай! Зверь-то объявился! Не мне слушать! И ты, и я знаем, что зверье от сигналов убегает. Раз этот остался — значит, не было сигналов?
— Этот ручной был. Акимычев.
— Как же сейсмики помех не услышали? — удивился Ашот.
— Может, и слышали. Да разве за всяким набегаешься, кто сигнала не понимает?
— Если только это у старика, тогда бы ладно. Без издержек не бывает. Но больше-то у него ничего нет, надеюсь?
— Кляузник он. Без того жить не может. Ну разве можно таких всерьез воспринимать? Ему дай волю, он бы нашего брата и близко к своему участку не пустил, — кипятился Терехин.
— Ладно. Хватит о нем. Расскажи-ка лучше, как у тебя на базе? Как живешь?
— Ну, сводки мы тебе высылаем. Отчеты. Сам понимаешь, зима — не лето. Труднее. Но к июню, думаю, одолеем эту площадь, — говорил Терехин. И, выжидательно посмотрев на Ашота, продолжил: — А куда дальше — не знаю.
— Эх, Юрка, все я понимаю. Но пока… Ждать надо. В городе мест мало, желающих — много. Придется пока в тайге. Возможно, ближе к Охе. Каждый выходной в город…
— Какая мне разница! Ближе, дальше от города! Мне все площади одинаковы! Куда направят — там и буду! — перебил Ашота Терехин. — Дальше — даже лучше. Начальство реже досаждает.
— Послушай, Юрка, надо еще подождать, совсем немного!
Но Терехин о своем думал, молчал.
Ашот пил чай, искоса наблюдая за Терехиным. Тот еще злился. Ведь должность в управлении ему обещают давно. И все что-то мешает.
— Трудно работать становится, Ашот. Ты меня знаешь, вкалывать умею. И все ж… Время теперь другое. Со всех сторон — одни шишки. Прислал ты мне осенью молодежь. Восемь человек. А где они теперь? Ушли. Переманила их нефтеразведка. Там условия лучше. Вот и сбежали. Как ты говоришь — ближе к городу. А мне по-прежнему то от тебя, от начальника, то от своих достается. То этот Акимыч. Все грозит в область жаловаться. Вроде смешно. Но именно он в прошлом году мне больше всех неприятностей причинил.
— Это ты все о той прогрессивке? Да хватит. Прошло. Пора бы и забыть.
— Ребята помнят.
— Смотрю я, крепко он вам настроение испортил? — усмехнулся Ашот.
— Не знаю, правильно ли ты меня поймешь, но давай начистоту поговорим. Вот я с большинством ребят много лет работаю. Друг друга знаем. А пришел сегодня Акимыч — и ему посочувствовали. Пусть без слов. Молча. Но разошлись. Вроде я виноват. Ведь так получилось. Даже не верится, что все против меня могли повернуть. Но факт!
— Обидно? Значит, не только в медведе дело? Что-то другое, похоже, с самими ребятами могло случиться? Вот и вспомнили? Сопоставили! — нахмурился Ашот.
— Да, было дело. Лесник дважды останавливал тракторы, идущие на профиль, когда они находились недалеко от места взрыва…
— А почему я не знаю об этом? Почему мне сразу не сообщили? — перебил Ашот.
Но все обошлось хорошо…
— Благодаря Акимычу?! Но могло случиться иначе!
— Не могло! — побагровел Терехин.
— Объясни!
— Все меры предупреждения и безопасности были приняты. Трактор не доехал до опасной зоны, огороженной флажками…
— Эх, Юрий, тебе ли такое говорить? Ты же не рабочий взрывотряда! Твои флажки в темноте никто не увидит. Даже если пешком по тайге пойдет. Я говорил тебе о сигнальных ракетах? Говорил. Выдал. А ты их раздал?
— Не срабатывают они на морозе. И не только, они. И карабины, и мелкашки. При сорока градусах… Сам понимаешь. Смазка замерзает. Боек идет медленно. Удар — слабый. Выстрела не получается, — оправдывался начальник базы.
— Сигнальный костер надо зажигать, если в темноте работаешь! Рабочих где надо расставить. Смоляные факелы им дать. Их далеко видно. А и ракетницы — не за голенищем сапога носить, а в будке держать надо. Там смазка не замерзает. Ты что — мальчик? Вот тебя лесник и высек перед всеми под новогодней елкой. И прав был! — повысил голос Ашот. — Он за каждую срубленную березу, за каждого зверя драться с нами готов. Хоть и старик. А ты о безопасности людей забываешь. Людей! Не потому ли от тебя в нефтеразведку бегут? А? У тебя кто за технику безопасности отвечает?
— Главный геолог базы, сам знаешь, — процедил Терехин.
— Завтра же напишешь докладную об этих случаях. И отправишь с нею своего главного геолога управление. Кто взрывы делал, те — два?
