Я улыбнулся, сел за руль и повернулся к Наталье, скромненько притулившейся на переднее сидение.
– Говори, куда едем, подруга.
Это же супер! Она и правда очень красивая. Мне повезло. Я бываю порой чертовски фартовым.
***
Оказалось, что мы с ней почти соседи. Если брать по прямой, то от дома, который в этих местах арендовала Наташа, до моей дачи было где-то около четырех километров – сперва через лес, потом через поле.
«Может, чуть больше, может, чуть меньше, – прикинул я, останавливаясь у древней невзрачной избы, притулившейся на околице небольшой деревушки, – но если приспичит, доберусь в гости к ней не более чем за час. Если по пути не потопну в грязи. Впрочем, можно доехать досюда и на машине. По кочкам, по кочкам… по ровненькой дорожке… опять по кочкам, по кочкам… и в постельку к красавице – бу-у-ух! Итого километров восемь пути… Тьфу, что за пошлые мысли лезут в дурную башку! Причем здесь постелька? Почему, стоит только помочь симпатичной девчонке, отбить ее от хулиганья, так сразу мозговая извилина разворачивается строго в сторону секса? А именно: теперь эта девочка мне обязана, она моя должница, и будет последней стервозой, если не рассчитается, раздвинув пошире стройные ножки. Пусть не сразу – сейчас мне просто некогда, – а скажем, вечером. Или ночью. Или завтра. Или на днях. Когда героически преодолею четыре километра пересеченной местности, разделяющей наши дачи. Через лес, через поле.
Не потопнув при этом в грязи.
Не застряв в непроходимой чащобе».
– Вот в этой развалине я нынче и обитаю, – кивнула на избушку Наталья.
– Одна? – Я изначально почему-то держал в подсознании мысль о том, что у этой малышки здесь нет никого. Ни папы, ни мамы, ни мужа, ни друга. Ни даже любящей бабушки. Почему мне так казалось, судить не берусь. Возможно, снова не обошлось без моей хваленой интуиции человека, привыкшего жить вне закона. Возможно… А ни все ли равно! Главное то, что я сразу предположил, что Наташа здесь одинока. И не ошибся. – Нет, правда? Совершенно одна?
Она утвердительно кивнула:
– Совершенно одна.
– И не страшно?
– Чуть-чуть, – призналась Наташа. – Но вокруг все спокойно. Если сравнивать жизнь в мегаполисе и в этой глуши, то неизвестно, где скорее можно быть изнасилованной. Или даже убитой.
– И все же…
– Для маньяков и татей у меня кое-что припасено. Есть чем их встретить, если вдруг заявятся в гости.
– Надеюсь, это не скалка, – съязвил я.
– И даже не бейсбольная бита, – подхватила Наталья. И следующей фразой повергла меня в самый что ни на есть шок. – Арбалет.
– Боевой? – ошарашенно вылупился я на свою пассажирку, которая совсем не спешила вылезать из машины и вместо этого принялась увлеченно рассуждать об оружии. Вернее, о своем арбалете.
– Боевой? Ну-у-у, пожалуй, такого понятия нет. Скорее, спортивный. Хотя это как посмотреть. Угробить кого-нибудь из моего «Саксона» проще, чем из ружья. Кевларовый броник стрела пробивает, как промокашку.
– Откуда такие познания? – продолжал я лупить буркалы на это неземное создание, которое с нескрываемой любовью распространялось об убойной силе своего арбалета. И умело им пользоваться! И где-то ведь раздобыла столь экзотическое оружие!
– Познания… – Наташа на секунду замялась, похлопала густыми ресницами, и у меня создалось впечатление, что она никак не может взять себе в голову: как это можно не знать элементарных вещей об арбалетах «Саксон». – Из книжек. Из фильмов. От папы. Вообще-то, этот арбалет папин. Он просто выдал мне его на всякий пожарный, когда не получилось отговорить меня поселиться на месяц в этой глуши. Говорит: «Будет хоть чем отбиваться от пьяных колхозников».
– А у папы откуда?
– С Афгана. Он там служил, еще когда я не родилась. Ну и навез всякого барахла. Остался лишь арбалет. Сколько помню себя, он всегда лежал под кроватью. В разобранном виде. Пылился…
– А собирать-то умеешь? – перебил я.
– Конечно. И собирать, и стрелять. Каждый вечер тренируюсь за домом. Луплю прямо по стенам. Даже специально затупила наконечники у нескольких стрел. А то ведь втыкаются так, что мне их не вытащить, – пожаловалась Наташа. И – сама непосредственность – вдруг предложила: – Хочешь его посмотреть?
– Хочу, – ни секунды не колебался я. И подумал при этом, что арбалет – это лишь повод. И для меня, и, надеюсь, для моей новой знакомой. Чтобы я сейчас зашел к ней в гости и наше неожиданное знакомство не зачахло в зародыше – это надо обоим. Вот только выпячивать это желание наружу ни я, ни Наталья пока не намерены. Прям как чопорные британцы из высшего общества. Что ж, случается и такое. – Ты собираешься представить мне своего «Саксона», словно какого-то домашнего любимца, – усмехнулся я. – Скажем, породистую собаку или кота.
– Нет, зверей не держу. – Наталья наконец отворила дверцу и принялась не спеша вылезать из машины. – Так что у меня только «Саксон». Хотя есть, что еще показать.
«Уж ни саму ли себя? Это что, можно расценивать как намек? Алло, девушка! Да я ведь не против!» – тут же раскатал губу я и, естественно, обломался.
Тем, что «есть еще показать» оказалась хищного вида, похожая на паука электрогитара, установленная на специальной подставке в красном углу – там, где (только немного повыше) по неписаным канонам убранства русской избы должен располагаться иконостас. Признаться, увидев гитару, я удивился не меньше, чем десять минут назад, когда услышал об арбалете. Как-то совершенно не вписывался этот атрибут экстремального музыкального беспредела в стиле death metal в лубочную картинку неприхотливого деревенского быта.
– А это мой «Ибанез», – проследив мой взгляд, гордо объяснила Наталья. – Двести семидесятый.
– Вижу, что… ебанез, – растерянно пробормотал я. – Именно двести семидесятый, а не какая-то шваль. – И подумал:
«Сначала „Джемини“, по которому разве что не была заказана панихида, потом „Саксон“, о котором говорилось со столь неприкрытой любовью, словно речь шла о домашнем любимце, а теперь гитара, выставленная, словно дорогой экспонат в провинциальном музее. К странной девчонке я сейчас попал в гости. Нет сомнений, что она поклоняется культу ярких игрушек. И это не просто банальный вещизм. Создается впечатление, что Наташа в какой-то мере одушевляет свои нарядные цацки, поскольку называет их исключительно по именам. А дружит ли при этом девочка с головой? – вот в чем вопрос. Вернее, похоже, что здесь без вопросов. Мне последнее время везет на вольтанутых подруг. Они прямо так и становятся в очередь ко мне на прием. Конфетка, Кристина… О, Господи, и когда же я сдохну?!! Когда же все эти бабы меня доканают?!!»
– Ты хоть умеешь на ней играть? – кивнул я на гитару.
– А скажите, зачем же она здесь? – искренне удивилась моему вопросу Наташа, и я чуть не ляпнул ей то, о чем сейчас думал: «Зачем? Для интерьера». Но в последний момент сдержал себя и лишь сказал:
– Я же еще в машине просил тебя мне не выкать. И думал, договорились.
– Извини. Я забыла, – Наташа виновато потупила взор. Она была просто очаровашкой. – Хочешь, Денис, напою тебя чаем? У меня есть черствый батон и засахарившееся варенье, – похвасталась красавица, ослепив меня очередной белозубой улыбкой, которая могла бы парализовать и австралопитека, не говоря уже о простых смертных, вроде меня. Подверженных обычным человеческим слабостям. Из которых так и выпирает наружу, если можно так выразиться, мужское начало.
Еще немного, и я бы растаял, забил бы и на поездку в Курорт, и на предстоящее толковище. Изобрел бы для смотрящего какое-нибудь вранье и, словно алкаш, ушедший в запой, завис бы у Натальи, пока бы меня здесь не вычислили обеспокоенные воры. Или пока меня не выставила бы обалдевшая от моего общества хозяйка.
«Или не подстрелила бы из своего арбалета, – подумал я. – Кстати, она мне его так и не показала. А я, вроде, явился сюда только за этим».
– Я ставлю чайник.
– Нет, – собрал я волю в кулак. Невероятным усилием сбросил с себя наваждение. – Извини, Наташа, но мне надо ехать. Я и так опоздал, а меня за такое могут и поиметь.
– Кто посмеет? – вскинула брови Наталья.
– Есть такие. Так что дела есть дела, и от них никуда не деться. Сначала они, а потом все остальное. – Я постарался изобразить на лице загадочную улыбку и сделал робкий шажок вперед. – А чаем ты меня еще угостишь. Никуда не отвертишься. И поиграешь мне на своем «Ибанезе». И научишь стрелять из арбалета.
«А еще скажи, – тут же принялся тянуть меня за язык бес-искуситель, – что ты ее обязательно трахнешь. Никуда не отвертится! Скажи ей, скажи!!! Позырим, как эта подруга вылупит зенки! Приколемся! Ну! Не будь размазней!».
«Брысь!» – Я затаил дыхание и осторожно положил ладони на стройные бедра, туго обтянутые коротким узеньким платьицем. И как можно было в таком кататься на велике, не боясь при этом ослепить всех местных аборигенов своими трусами?
