– Но он опасен! Из-за него моя жизнь превратилась в ад! Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Знаешь, мне очень непросто кому-то довериться. Я могу прямо сейчас вызвать полицию и заявить на него – при условии, что ты меня поддержишь. Но ты ведь этого не сделаешь?
– Кларисса, не истери. Он же наш гость! У тебя точно что-то с головой. Я лично собираюсь узнать его получше.
– Ты понятия не имеешь, на что он способен! Он использует тебя, чтобы шпионить за мной.
– Ты эгоистка, каких поискать!
Ты возвращаешься. Вместе со своей ухмылкой.
– Персиковый «Беллини»! – гордо объявляешь ты. – Коктейль дня. Здешний бармен просто великолепен, поэтому я и предложил сюда пойти.
Ровена снова расцвела:
– Обожаю «Беллини»!
Ты и правда вскружил ей голову. Пытаюсь увидеть тебя ее глазами. Генри называл тебя фигляром, хотя и признавал, что студентки время от времени на тебя западают. Сегодня ты пришел в черных джинсах и темно-синей рубашке навыпуск. Ночная синь. Мой любимый оттенок синего. Мне действительно нравится, как ты одет. Я вдруг понимаю, что иногда так одевался Генри. Ты копируешь его, причем вполне осознанно.
Ты ставишь на стол два коктейля. Себе ты принес бутылку французского пива.
– Почему бы нам всем не повеселиться как следует?
Ну, ты-то сам уже вовсю веселишься. Такого веселья у тебя, наверно, с ноября не бывало.
– Надеюсь, тебе коктейль тоже понравится, Кларисса.
Ты смотришь мне в лицо и тут же переводишь взгляд на рисунок, который висит у нас над столом. Обнаженная женщина сидит на табуретке; колени сведены, иначе это выглядело бы вульгарно. Весь ее наряд составляют чулки с поясом и туфли на высоких каблуках. На коленях лежит хлыстик. Ты указываешь на картину, изобразив на лице крайнюю степень смущения:
– О, простите. Я совсем забыл, какой здесь антураж.
Мы оба знаем, что тебя заводит эта прилюдная порнография. Что ты теряешь голову, когда видишь меня в окружении подобных картин. Вот почему ты предложил сюда пойти.
– По-моему, это очень красиво. Изысканно, – говорит Ровена и протягивает руку к бокалу.
Я снова спрашиваю себя, что за вино ты дал мне выпить тогда, в ноябре.
– Ровена, не пей!
Пытаюсь схватить Ровену за руку, но она уворачивается. Пытаюсь еще раз – и получаю болезненный шлепок по запястью. Бокал уже у нее. Начинается неловкая возня, и мне удается вылить весь ее персиковый «Беллини» в корзинку с подсушенными кусочками багета.
– С ума сошла?? Не могу поверить, что ты это сделала! – восклицает она.
– Думаю, Кларисса плохо себя чувствует. Ей требуется наша поддержка и понимание, – отвечаешь ты, сделав скорбное лицо.
– Врачебная помощь, вот что ей требуется!
Забираю второй бокал с «Беллини». Нельзя оставлять его на столе: из-за меня Ровена решила выпить его во что бы то ни стало. Хватаю со стула сумку и пальто. По твоему примеру – и по твоей вине – я тоже стала держать свои вещи рядом, чтобы иметь возможность ускользнуть в любой момент. Что делать – сбежать из ресторана? Ты кинешься следом, и в конечном итоге я окажусь наедине с тобой на темной улице. Есть только одно место, где я смогу спрятаться, вызвать такси и спокойно его дождаться. За несколько секунд у меня созревает примерный план действий. Придется еще раз самой с тобой заговорить. Но сейчас это не опасно. И потом, другого выхода я все равно не вижу: ведь здесь Ровена.
Ты тоже начинаешь подниматься. Предостерегающе выбрасываю вверх ладонь, как полицейский:
– Не смей меня преследовать!
Мой запрет ты, разумеется, проигнорируешь. По-другому просто не бывает. Я говорила слишком громко; на нас уже смотрят. Полушепотом прощаюсь с Ровеной. Она не отвечает. Бросаюсь к винтовой металлической лестнице, которая ведет на нижний этаж, к уборной.
Перед входом в туалет висит очередная порнография – все в том же стиле псевдо-ар-деко. На этот раз женщина и мужчина изображены вместе: намек на то, что туалет общий. Оба обнажены, как на всех этих картинках. Он стоит, глядя на нее сверху вниз; она опустилась на колени, лицом к нему и спиной к зрителю. Ее голова загораживает середину его туловища.
Освещение по-новомодному тусклое. Я опять почти ничего не вижу. Направляюсь в кабинку, по дороге швыряю бокал с «Беллини» в хромированную раковину. Дверь в кабинке сплошная, от пола до потолка. Ты не сможешь пролезть под ней или заглянуть ко мне сверху. Набираю номер такси. Диспетчер сообщает, что машина будет в течение десяти минут. Я просижу здесь ровно девять.
Выхожу из кабинки и – как и ожидалось – вижу тебя. Ты стоишь, загораживая выход. Тошнотворно-сладко горят ароматические палочки; их дым не дает мне дышать, а ты заслоняешь последние остатки света. В голове стучит – то ли оттого, что приходится напрягать зрение, то ли из-за удушающего ядовитого тумана с синтетическим жасминовым запахом. Успокаиваю себя тем, что водитель такси приедет с минуты на минуту. Он будет искать меня; и потом, сюда и так могут зайти в любой момент. Я подумала об этом, прежде чем спуститься, и знаю, что ты не посмеешь совершить что-то из ряда вон выходящее. И все же я не хочу сидеть здесь до тех пор, пока меня не обнаружат. Эту сцену я продумала очень тщательно. Я оставила себе минимум времени – ровно столько, сколько требуется, чтобы высказать все то, что не предназначено для ушей Ровены.
Приступаю к делу:
– С Ровеной я больше общаться не собираюсь. Можешь обхаживать ее сколько влезет – мне все равно. Ты не сможешь подобраться ко мне через нее.
Я знаю тебя. Я уверена, что Ровене ничего не угрожает. Она сама вешается тебе на шею, а такие женщины тебя не интересуют. Тебе нравятся те, которых от тебя тошнит.
– Я хочу любить все, что любишь ты, Кларисса. Я хочу подружиться с твоими друзьями, хочу помочь Ровене. Ради тебя, Кларисса. Я интересуюсь Ровеной потому, что она тебе нравится. Не надо ревновать!
– Я не… – Твои последние слова настолько нелепы, что я автоматически начинаю спорить. Каким-то чудом мне удается остановиться.
Начинаю снова. Стараюсь говорить предельно холодно и равнодушно:
– Нас с Ровеной больше ничего не связывает. Слишком много времени прошло. Она мне уже не нравится. Более того, теперь она мне даже неприятна.
Не успев произнести эти предательские слова, я уже готова от них отказаться. Но не имею права, как бы мне ни было горько. Сейчас я не могу помочь ей по-человечески, как обычная подруга; и она мне тоже – и все из-за того, что она попала в твои сети. Эти слова – единственное, что я могу для нее сделать. Я должна убедить тебя, что ты больше в ней не нуждаешься, хотя сомневаюсь, что она меня за это поблагодарит.
Делаю шаг в твою сторону:
– Уйди с дороги!
Никакого эффекта.
– Если ты сейчас же не отойдешь, мне придется тебя заставить! – угрожаю я, понимая, как глупо это звучит. Мы оба знаем, что я ничего тебе не сделаю.
– Ты очаровательна, когда злишься, Кларисса, – отвечаешь ты, снисходительно улыбаясь.
Нащупываю за спиной стеклянный флакон с жидким мылом. Он довольно тяжелый и такой же нелепый, как и все остальное в этой идиотской мегаультрасовременной общей уборной, которая, наверно, призвана создавать романтический настрой.
– Обожаю, когда ты меня ревнуешь, Кларисса. Я хочу целовать тебя. Хочу вытащить эти заколки и зарыться пальцами в твои волосы. Покажи мне, что у тебя под платьем, Кларисса.
Угрожающе выставляю перед собой флакон. Ты хохочешь во весь голос.
– Я ведь тебя знаю, Кларисса! Ты никогда не причинишь мне вреда!
Мои пальцы больше мне не подчиняются. Я выпускаю флакон, он летит на выложенный однотонной плиткой пол и разрывается там, как бомба. В ту же секунду дверь распахивается и бьет тебя по спине. Заходит Ровена; потеряв равновесие, ты беспомощно скользишь по мыльно-стекольному месиву. Тебя спасает раковина, за которую ты судорожно цепляешься. До сих пор все происходящее походило на сюрреалистический кошмар, но твой импровизированный акробатический номер, исполненный в дуэте с Ровеной, превратил его в тупое реалити-шоу.
