– Случаем.
– Рядом с чем случай? Нефть? Газ? Труба?
– Какая тебе разница, Олег? С алмазами не сложилось, жалованье Хургада не выплатил по причине безвременной кончины, а капитала я не нажил. Поступил на службу.
– А мечта о солнечной Австралии?
– Мечта как и сказка: греет, но не кормит.
– Почему к Головину? «Нефтьинвест» порекомендовал?
– Это тебе интересно, Данила?
– Мне интересно другое: зачем похищали Дашу?
– Кто – тебя не интересует?
– Нет. Ответ на этот вопрос не позволяет понять причину. Пока нет понимания причины, опасность остается. Почему ты в опале?
– Я возглавлял у Головина службу охраны. А Даша пропала.
– Как ее охраняли?
– Обычно – два человека. Но девушка тяготилась, да и Александр Петрович считал, что человека начинают доставать, когда он что-то делает «не так».
Головин все делал «так». Не было причин для наезда, не было причин для похищения, не было причин и для усиления охраны.
– Какой ты умный и резонный, Зубр.
– Данила, я возглавлял не службу безопасности корпорации, а личную охрану.
– Кто возглавляет службу безопасности?
– Сам Головин. Туда входят и аналитики, и разработчики. К тому же империя Головина – часть системы здешнего про-мышленно-иерархического феодализма. Если большой напряг – Головин пользуется услугами и ВД и СБ. Не так мало. Но...
– Но?
– У него есть полностью теневая структура.
– Кто руководит?
– Не знаю. У нас его называют Практик.
– Практик?
– Да.
– И «с детства связан был с землею»?
– В каком смысле?
– "Привез он как-то с практики два ржавых экспонатика и утверждал, что это – древний клад..." Имя Сергея Оттовича Грифа тебе ни о чем не говорит?
– Говорит. Возглавлял невнятную контору...
– Возглавлял? – перебил Зуброва Олег.
– Да. До сегодняшней ночи. Пока не умер.
– Ты меня очень разочаровал, Зубр, – после паузы произнес Данилов.
– Грешил на Грифа?
– Да. Так все показалось просто...
– "Мир не прост, совсем не прост", – напел Зубров. – Да, практик из Грифа первоклассный. Но – слишком заметен.
– В театре «Глобус» было три сцены. В жизни их куда больше. Как и возможностей выбирать амплуа.
– Теоретизируешь?
– Думаю. А когда думаю, заполняю эфир ничего не значащими фразами. Так кто его?
– Без комментариев. И никто их тебе не даст. Будет и официальный некролог.
Запишут – сердце. Благородно и без излишеств. Ты никогда не задумывался, Данилов, почему смерть от инфаркта представляется людям не такой страшной, как, скажем, от какой-нибудь мучительной хрони?
– Как в бою. Жил – и нет. И еще... Нет унизительного прижизненного существования в немощи.
– Кажется, мы обсуждали это когда-то...
– Это было давно. В прошлом веке.
– М-да... Звучит фатально. Сказать – вся твоя жизнь была в прошлом веке – это как черта. Чувствуешь себя очень старым. Вспоминается лозунг моей ранней юности: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым». – Зубр рассмеялся:
– Мы пережили даже коммунизм.
– Брось. Он еще в середине девятнадцатого был дохлым. И сшивался по Европе бесплотным призраком.
– У нас его сделали зомби.
– Вот видишь, Зубр. Африканский опыт дал хоть что-то.
– Честно, Данила? Там было хорошо. Там было чертовски хорошо. Но временами жутко. Как на чужой планете.
– А ты уже нашел свою?
– Нет. Как и ты.
– Твоя правда. Так где мне разыскать господина Головина?
– А пес его знает. Ты оценил мою скромность, Данила?
– Ты скромен?
– А то. С утра твою персону показывают по ящику, трижды прокрутить успели, пока лавочку прикрыли, а я? Беседую с тобою о добре и зле. И о призраках, что бродят по Европам.
– Да уж. Ты сделался какой-то вялый, апатичный...
– Зато Папа Рамзес кипит энергией.
– Не подскажешь мне его телефончик?
– Не знаю, Олег. Честно. Головин крепко осерчал, когда увидел передачку.
Куда-то звонил и умчался. – Пауза на этот раз была долгой. – Надеюсь, Данила, ты знаешь, что делаешь.
– Я тоже надеюсь.
– Ты действительно нашел... эту девчонку?
– Да.
– Данилов, знаешь... История вторично не всегда повторяется фарсом.
Возможно, что и новой трагедией, куда более жестокой, чем первая.
– Я не фаталист.
– Очевидно. Кстати, я полагаю, эти наши вселенские рассуждения по вольному эфиру перехватываются и пишутся. Тебя не смущает?
– Нам же нечего скрывать от народа, Зубр. Да и... Не успеют.
– Чего не успеют?
– Ничего. События, запущенные как валун с покатого холма, имеют тенденцию ускоряться. А уж кого угробит буль-ник – это бог весть.
– А говоришь, не фаталист.
– Нет. А вот ты – что-то сник.
– Укатали сивку. А если уж по полной правде... Жизнь в Княжинске под крылом Папы Рамзеса шла у меня тихая и покойная, как вяленая рыба. Я уж и квартиркой обзавелся, и с женщиной познакомился. И стал строить планы. Я ошибся, Данила. В нашей профессии нельзя строить планы.
– Строить планы – любимое занятие всякого русского человека. Планы, которые он вовсе не собирается выполнять.
– Твое – тоже?
– Нет. Загадывать сейчас не то что на будущее, на час – слишком большая роскошь. А мечтать – пожалуйста.
– Вот и я про то. Ты вроде соскочил... Журналист, экономический обозреватель... И – что? Есть в нашем деле какой-то рок, фатум: только решишь, что ты ушел от войны, как в дверь стучится случай. А ты к нему уже не вполне готов. Выручают рефлексы. А оттого – чувствуешь себя подопытной скотиной. И так – всю жизнь. Пока не забьют.
– Да ты пьян, старина!
– Есть немного. Самое приятное времяпрепровождение при «домашнем аресте».
Дожидаться на трезвую голову какого-то... практика – пошло. Ха! Ты знаешь, Данила, он представляется мне серым, усыпанным перхотью пигмеем. Даже если он призрак. Эпоха гениев и авантюристов прошла. Настает время серых воротничков.
Ну что ж... В такое время стареть даже приятно. Рассадить яблони и вишни, цветы, много-много цветов. – Зубров вздохнул. – Когда-то, лет пятнадцать назад, самым важным для таких, как мы, был идеал победы. А сейчас становится очевидно, что победить – это далеко не все.
– Но это лучше, чем потерпеть поражение. Ты ждешь его?
– Практика? Или – призрака? Впрочем, это одно и то же. Все мы его ждем. Но иногда ожидание становится нестерпимым.
– Ты постарел, Сашка.
– Да, Олег. Но не ссучился. Помни об этом.
– Буду.
Данилов нажал клавишу отбоя и отключил телефон. Голова была мутной, тяжелой. Олег словно физически ощущал ее: огромной, как баскетбольный мяч, и такой же резиновой. Пришла шалая мысль: если стукнуть себя хорошенько по лбу, он лишь упруго прогнется и оранжевая голова станет бестолково скакать по плечам.
Данилов усмехнулся. Придет же дурь в трезвую голову! Где заблудилась Даша с кофе? А что, если... Оглянувшись по сторонам, Олег стукнул себя тыльной частью ладони по темечку, нахмурился, потер ушибленное место. Нет, голова не резиновая. Хоть с этим разобрались.
Данилов подошел к оконцу. Оно выходило на внутренний дворик купеческого дома. Угол у забора плотно зарос вольными лопухами, там же приютилась чахлая крапива. Солнышко нежило котенка, устроившегося на свежей сосновой лавочке, а вновь разбитая клумба у окошка была заботливо ухожена и украшена величественными георгинами, благородными ирисами, россыпью синих, сиреневых, алых цветов, каким Данилов и названия не знал. Наверное, здесь поселился сторож при компьютерном клубе. Не спасается, не ищет в блеске отточенных камней бессмертия, не жаждет власти... Живет.
Хотя... Чужая жизнь часто кажется раем, да и то в такой вот погожий день.
А за окошком может таиться и тоскливое, как слякоть, одиночество, и уголья прогоревших амбиций, припорошенные едкой солью зависти, и грусть о непрожитом... Всяко бывает.
Да и не о том он теперь думает. А о чем нужно? О покойном Грифе? Или о Зуброве? Возникло ощущение, что они с Дашей стоят под невидимой тонной скалой, удерживаемой стальным тросом, но некто примостился уже и пилит этот трос каленой ножовочкой, пилит методично и монотонно. Ох как муторно! И как непросто идти к победе, не зная врага! Впрочем, знание есть заблуждение. «Все мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем...»
Так кто же работает против Головина, используя и Данилова, и Дашу жертвенными пешками? И почему сам Папа Рамзес еще не вычислил наглеца? Всей полнотой информации обладает только он один. Ему бы и карты в руки: банкуй – не хочу.
Олигарха связали пропажей дочери. Кто? Зачем, зачем, зачем?! Это вечное «зачем»! Должен же наш полудержавный властелин был прочесть у Макиавелли о том, что рядом с властителем должен стоять друг. Но еще ближе – враг. Кто-то очень близкий стоит рядом и играет рисково и азартно. Что это? Своя игра? Вряд ли Головин допустил близко к себе человека или людей, способных на «свою игру», но... И на старуху бывает проруха, а что варится в мозгах целеустремленного математика Головина?.. Схемы. Теории. Просто, чтобы стать очень богатым, он заменил цифры, которыми игрался, на денежные знаки. И исчисляет теперь не геометрические прогрессии, а финансовые потоки. В тех же прогрессиях. Головин – теоретик, а при нем есть практик!
