– А что потом? Бросить вас на какой-нибудь голой скале?
– Да.
– Вы с ума сошли. Что вы станете делать?
– Пусть это вас не волнует.
– Лодка еще не спущена на воду, – покачала головой Мэри. – И причал тоже не на воде.
– Как не на воде?
– Зимой его приходится вытягивать на берег, иначе могут унести льды. Пару раз за зиму бухта замерзает.
– Но разве он не закреплен?
– Речь идет о тоннах льда. Когда он начинает подтаивать и вдобавок наступает прилив…
– Но сейчас нет льда.
– Сейчас нет, но… – Она глубоко вздохнула и продолжила: – Думаю, мы могли бы спустить причал… И до берега я вас доставлю.
– Больше я ничего не прошу.
– Хорошо. Так и сделаем.
Ласситер долго смотрел в огонь. Неожиданно он повернулся к Мэри:
– Можно мне вас спросить?
– Боже мой! – рассмеялась она. – Вы совсем как Джесси.
– Нет, серьезно, – продолжал Ласситер. – Насчет клиники. Все женщины, которые погибли, прошли одну и ту же процедуру, и мне интересно… почему вы выбрали именно ее.
– Что вы имеете в виду? Пересадку донорских ооцитов?
– Да. Я хочу сказать, в вашем возрасте… это несколько необычно. Остальные женщины, как Кэти, например, были значительно старше. Вы же еще могли… – Он поднял глаза к потолку и закончил: – Боюсь, я лезу не в свои дела.
– Почему не сказать, – произнесла Мэри немного шаловливо, – коль скоро все остальное я вам уже поведала? В моем случае бесплодия не было, и я могла иметь детей. Я очень хотела иметь ребенка, но понимала, что генетический материал должен быть не моим.
– Почему?
– Синдром Дюшенна.
Ласситер тупо взглянул на нее:
– А что это такое?
– Это поврежденный ген… – Она отвернулась. – Он бывает у женщин и передается потомству, хотя сами женщины этим синдромом не страдают. Он поражает только мужчин.
– И что происходит?
– Это результат повреждения Х-хромосомы, как при гемофилии, только в отличие от последней синдром Дюшенна не лечится. Все больные погибают. Мой брат умер в тринадцать лет.
Ласситер вспомнил рассказ Мод о том, что мальчика переносили в катер на руках, завернув в одеяла.
– Сочувствую, – проговорил Ласситер.
Мэри, откинувшись на спинку кресла, с отрешенным видом поведала ему, что болезнь эта не что иное, как прогрессирующая мышечная дистрофия. Начинается ниже икроножных мышц и постепенно карабкается вверх. Вначале походка становится неуклюжей, затем затрудненной, потом ноги атрофируются, а болезнь ползет выше, пока не доберется до диафрагмы. Больному тяжело дышать, и он совершенно не может кашлять. В конце концов он погибает от остановки дыхания, пневмонии или других болезней.
– В двадцать лет я сделала анализ, и выяснилось, что я – носитель.
Ласситер не знал, что сказать. Но в конце концов все-таки решился:
– И ваши дети обязательно должны унаследовать болезнь?
– Нет, – ответила Мэри, покачав головой. – Шанс, что мой сын получит синдром Дюшенна, – один к четырем.
– Но это же не так плохо…
– В «Русской рулетке» шансы еще выше. Кроме того, в отличие от «Русской рулетки» вы ставите на кон жизнь другого существа, которое вам дороже всего на свете.
– Я хотел бы сказать, что сожалею, – произнес Ласситер, – но…
– Это не имеет значения. У меня есть Джесси… и я не могла бы никого любить больше, чем люблю его.
– Понимаю.
– Нельзя сказать, что я впала в отчаяние, узнав о возможной болезни. У меня в то время никого не было, и я не думала о ребенке. Дверь закрылась, но я даже не собиралась в нее стучать.
– И что же заставило вас изменить свои взгляды?
– Не знаю. – Мэри пожала плечами. – Я жила в Миннеаполисе. Это было своего рода тайное существование. Я чувствовала себя одинокой, мне казалось, что все мои личные связи оборвались. Я задумалась о ребенке, понимая, что обычным путем завести его не смогу, а усыновление невозможно. Ужасно много шума… из-за Каллисты и всего прочего. А потом я увидела статью о новом методе с использованием донорских яйцеклеток и решила действовать. Два месяца спустя я уже летела в Италию, а еще через два месяца забеременела.
На следующее утро, когда прибыл катер береговой охраны, Ласситер и Джесси гуляли в самом дальнем конце острова. Они были в «исследовательной испидиции».
Стояла не по сезону теплая, почти весенняя погода. В верхушках деревьев еще висели клочья тумана. Ласситер, следуя за мальчиком, шагал по толстому ковру сосновых иголок, устилающему узенькую тропу. Их первым пунктом назначения оказался «порт», где высоко на камнях, на подстилке из разбитых ракушек, покоились две лодки. Они были перевернуты и с помощью тросов прикреплены к стволу дерева. Одна лодка оказалась яликом, примерно пятнадцати футов длины, а вторая – плоскодонкой. Рядом находился небольшой ангар, в котором хранилось «все, что надо нашим лодкам». В сарайчике обнаружились укрепленный на козлах подвесной мотор, канистры с горючим, спасательные жилеты, весла, багры, якоря, блесны для ловли рыбы и много другого добра. «Портовое сооружение» состояло из настила, часть которого была закреплена на скале выше верхнего уровня подъема воды, а другая – подвижная, заканчивающаяся небольшим плотиком, – сейчас лежала на берегу и ждала момента, когда ее снова опустят на воду.
Ласситер брел вслед за Джесси от одной бухточки к другой. Они освободили пару крабов, по недоразумению угодивших в верши для угрей, и Ласситер выразил удивление, когда Джесси показал ему дуб, проросший через старую металлическую кровать. Дерево почти полностью поглотило металл. В последний раз они остановились в бухте на дальней оконечности острова, там, где когда-то был лодочный причал, о чем свидетельствовали посеребренные инеем остатки ангара.
– Раньше здесь хранили катера, – объяснил Джесси, – но теперь… – Мальчишка вдруг замер и, прислушавшись, поднял палец.
Ласситер напряг слух, и до него донесся отдаленный гул мотора.
– Береговая охрана, – объявил Джесси.
Шум машины усилился и вдруг оборвался. Вскоре послышался более высокий звук другого, не столь мощного двигателя.
– Это их маленький катер, – объяснил Джесси. – Он у них надувной. – Взглянув на Ласситера, он спросил: – Я тебе еще не показывал свой форт?
– Нет.
– Пошли.
Мальчик взял Ласситера за руку и повел по упругой тропе к небольшой поляне среди зарослей низкорослых елей и пихт.
Здесь, используя сушняк, Джесси соорудил несколько помещений или, скорее, выложил деревом план нескольких комнат. Проведя Ласситера в «гостиную», мальчик уселся на гнилой ствол – «кушетку» – и, подождав, пока гость сядет рядом, продекламировал басню о потерявшемся тюлененке и искавших его людях.
Это была весьма необычная история, и в тот момент, когда она завершилась, сквозь лес долетели гудки. Ласситер узнал мелодию: «о-о-им-о-о-им-мы-ухо-о-одим». Береговая охрана явилась, и береговая охрана удалилась.
– А как насчет Роджера?
– Они его не нашли, – покачала головой Мэри. – Но найдут… в конце концов. Течение все приносит в Наббл, так что…
– А обо мне они спрашивали?
Мэри кивнула и пояснила:
– Они сказали, что Роджер кого-то вез ко мне. Кроме того, в Кандис-Харбор осталась ваша машина.
Ласситер отвернулся и пробормотал:
– Чтоб им…
– А затем они поинтересовались, не знаю ли я человека по имени Ласситер.
От отчаяния он даже застонал:
– Почему вы не сказали им, что я здесь?
– А вы хотели, чтобы я это сделала?
– Конечно, нет.
– Да потому что… в них было что-то не так. Во-первых, у них должна быть спасательная шлюпка, а во-вторых… не все они принадлежали к береговой охране.
– Что вы хотите сказать?
– Двое были в штатском.
– Как они выглядели?
– Большие… – пожала плечами Мэри.
– Вы думаете, это – копы?
– Вполне возможно.
– Но может быть, не так?
– Не исключено, – ответила она. – Как раз это меня больше всего и обеспокоило.
