– Папа Головин по пропаже дочери взъярился нешуточно, собрал моих орлов и наехал на Грифа, как танк на грабли. Но нетерпелив был Александр Петрович, скор, порывист. Оставил людей прокачать Грифа через «полиграф» и химикалии, а тут Вагин и открыл «сезон охоты».
Перестрелял «ботаников», вывел обколотого шефа через потайную дверцу, посидел-подумал, борясь с искушением, – да и вкатил ему добавку наркоты до полной и сугубой летальности. – Корнилов вздохнул невесело:
– Мир порой смешон до гротеска: эдакого грифона тяпнула платяная тифозная вошь. А ведь не со зла даже тяпнула – такая уж паскудная порода. И он – помер.
– А сам-то папулю Рамзеса на ноль помножил, математик? Это как? Из любви к науке, как практик – теоретика?
– Жизнь заставила. – Корнилов помолчал немного. – Я •разработал схему похищения принцессы, девица она – шустрая и непредсказуемая. А до того запустил дезу в круги – о грядущих неудовольствиях Головина по поводу Трубы и всего, что с нею связано. Гриф клюнул, еще пара-тройка человечков, но Гриф клюнул основательнее других: школа. Прямо скажу: Вагин давно был у меня на контакте, но искренне считал меня «государевым оком» – оперативником Совета безопасности, подрабатывающим на кого-то из олигархов: деньги я Вагину подкидывал немаленькие. Да и тяжко ему было под грифоном, как ящерке под вараном.
Комплексовал. И тут – наша барышня Дарья коленцо выкинула: с тобой познакомилась, герой.
– Уроды в джипе – ряженые?
– Нет, вот злые хулиганы были чистой случайностью, импровизацией природы, тэкскээть. Ну а ты... Насколько я знаю принцессу, а знаю я ее с вот такусенького возраста, – Корнилов показал расстояние от пола, – произвел ты на нее впечатление. Поскольку характером она в папу, а нежностью и жизнелюбием – в маму, алгоритм ее дальнейших действий просчитать было несложно. Навел я, грешный, о тебе справочки и – ахнул: весь джентльменский набор! Статейки аналитичил скандальные, прошлое сомнительно-боевое, настоящее неопределенное!
Находка прямо! Вот на кого, думаю, навесим мы всех дохлых кошек! Как исподнее по забору! А тут еще узнал: грифон уже запал на тебя, что оса на патоку! Я подсуетился. Как ты из квартирки на другое утречко вышел, пару дебилов снарядил вослед – втемную, понятно. Они незатейливо тебя на драчку развели, потом капитан приехал, бумажки запротоколил... И что по бумажкам вышло? Убивцем ты оказался, один ведь из дебилов возьми – и помрэ.
– Не может быть.
– Капитан помог. Он свои коврижки отрабатывает. Ах, как славно все складывалось. Вот и военизированный психопат Данилов налицо, да со свеженьким жмуром за душой, пусть не по правде, а по подлогу, но кому нужна сейчас правда?
– Наркоманы – тоже твои были?
– А как же! Конченые шныри, без обмана. Надеялся я, ты хоть их, сердешных, укатаешь. А ты – в бега!
– А если бы оказался не так прыток?
– И чем я рисковал? Догнал бы тебя капитан, чуток помаял из усердия, да и выпустил под подписку и до выяснения. А я бы тебе квартирку успел грамотно оформить. Камерами вряд ли, а вот звучком с полифонией – факт.
– Чего ж не оформил? Время было.
– А Гриф – птица вещая? Припозднились мы чуток. Его парни маячили, ну и своим я приказал маячить. Вот и протанцевали, как балет духов имени Духовой. – Корнилов помолчал, расплылся в улыбке:
– А что до бумаг тех, что капитан писал, так по сю пору лежат, в дело подшитые. Тоненькая папочка, а лучше, чем никакой.
Корнилов замолчал надолго. Сосредоточенно рыскал по боковым карманам пиджака, рылся во внутренних, вышел, вернулся с пачкой сигарет. Быстро, пристально глянул на Данилова, оскалился:
– Как? Не ворохнулось в душе? Дескать – вербовать меня станет господин Корнилов, а не смертью убивать после всех этих откровений?
– Бросай психологические изыски строить, умник. Не ворохнулось. Какая у самурая душа? Растительная, факт. Я выпить еще налью.
– С чего бы тебе напиваться? Ты ведь не сломался. Надлом у клиента я хребтом чую, научился.
– Просто выпить хочу. Зябко.
– И тоскливо, а? Признайся?
– Есть немного. Но ты к этому отношения не имеешь, умник.
– Ты – гордец. Такой же, как Головин. И кончишь скверно.
– Всякая жизнь кончается скверно. Смертью. Если знаешь исключения, скажи.
– Данилов налил полстакана, выпил, выдохнул:
– Хорошо. – Ухмыльнулся пьяно:
– Ты, умник, или сказку сказывай, или дело делай. А пустые словеса плести...
– Лепишь грубого солдата, «не знающего слов любви»? Брось. Во-первых, тебе не идет. Во-вторых, не поможет. В-третьих, не увлеклась бы наша Дашутка диким вепрем удачи: девочка она эмоциональная, но умная. – Корнилов помолчал, заключил:
– Да и актер из тебя никакой. А выпить? Валяй. Я тоже выпью.
– Слушай, умник! А как ты попал в ту квартирку, где я тебя и сцапал? Да еще на роль дурного соглядатая? Ты ведь у нас, как выяснилось, такая глыба, такой матерый человечище... Не по чину тебе.
– Любопытство губит кота. Уж очень неординарное мероприятие – похищение дочери болыдо-o-oro друга, да еще втемную: пришлось ведь задействовать кретинов, чтобы обеспечить полное и всестороннее прикрытие. – Корнилов покачал головой:
– Да и кто ж знал, что ты такой хват? Приметлив, скор и удачлив! А я, признаюсь, грешен: ко всякой удаче отношусь с почтительным суеверием, хотя полагаюсь все же на работоспособность и расчет. М-да... Расчет, просчет... Не шибко ты был ласков со мною, герой.
– Поначалу. Стресс. А потом? И «снежка» ты нанюхался всласть, и коньяк весь вылакал, и дрыхнул в машине, как бобик. А уж разглагольствовал так, у меня аж в висках ломило! Слушай, Корнилов... Раз ты такой крутой и расчетливый – чего ж мы от «ровера» с нехорошими номерами драпали, как шведы под Полтавой? Ты ведь не блажно испугался, на всю катуху. И чего они вообще за нами ринулись?
– В машине был Сытин с командой. Я с ними сталкивался некогда за «разбором полетов», так еле ноги унес: совсем без головы был тот Сытин. Хорошо тогда Головин самолично приехал и все фигуры по клеткам расставил. Не сносить бы головы.
– Так кто команду за нами гнаться давал? Ведь у тебя же все схвачено, ты баешь, было?
– Эдичка Сытин, как и любой в этом бизнесе, своими информаторами старался обзавестись везде и всюду. Ну и охмурил одного из моих. Тот «протек», отзвонился Сытину прямо на мобилу. А дальше... Мысли Эдичкины всегда мокли в гус-то-о-ом тумане... Но в руки ему лучше не попадать. Малюта. Сначала ремни из спины нарежет, потом задумывается – зачем ему это? Так что гонку ты затеял правильно, меня, признаюсь, до сих пор мандраж теребит. – Корнилов вздохнул:
– А вообще-то... Мне бы прямо тогда тебя бы кончить.
– Тебе? Меня?
– Да, это я заговорился. Чему так и не научился, так это самолично людишек к праотцам переправлять. Но вот и тебя я не пойму, герой. Ты-то мне как на духу поверил! Почему?
Данилов пожал плечами:
– Ты машины жалеешь.
Корнилов пьяно кивнул:
– Точно. Жалею. Они куда лучше людей. На людей я за эти годы насмотрелся.
– Не с людьми ты общался, умник. С «переменными».
– Дались тебе эти «переменные», герой.
– И сам стал «переменной». Вернее даже, «разменной». На сколько разменял Папу Головина?
– Головин сошел с ума. Абсолютно.
– Разве?
– Глупость – не меньший источник людских несчастий, чем злая воля.
Алчность – тем более.
– Алчность? – переспросил Данилов. – Твоим бы ротком да медку зачерпнуть...
– Не придуривайся. Ты ведь просмотрел это. – Корнилов кивнул на монитор компьютера.
– Пролистал.
– Я давно заметил: Александр наш Петрович азартен. Обратил внимание и на то, как он суммы некие со счетов потихоньку скачал и где-то стал крутить на стороне. Это и до новой «американской трагедии» было рискованно, но при его осторожности терпимо... Но после того, как два небоскреба свалились в небытие – следовало оставить спекуляции и залечь, как мышка в норку! А он что? В раж вошел! Ты смотрел: сколько он снял за последний год по своей схеме?
– Миллионов семьсот.
– Семьсот миллионов. Три четверти миллиарда. В масштабах той игры, в какую он влез, – это, может, и мелочь, но мелочь заметная. А игра – ч у ж а я. И его в нее никто не звал! И ты, и я догадываемся, какие это игры. Он вычислил их условия.. Он вычислил их схемы. Он вычислил их центры. И – не устоял перед соблазном.
Корнилов закурил, нервно затянулся несколько раз, не отрывая сигареты от губ. И заговорил на этот раз быстро:
– Так бывает, когда имеешь дело с деньгами. Сначала ты рассудочен и играешь по малой. Потом – увеличиваешь ставки. А потом – приходит самая скверная из иллюзий – что ты понял схему игры и есть соблазн сорвать не куш даже – Куш. А игра – будь то рулетка, покер, семерка – подыгрывает тебе, и ты срываешь банк. А получив его, какое-то время витаешь в полной расслабухе и ставки делаешь вяло, рассеянно, так, ради удовольствия... Ту кругленькую суммку, что урвал у Фортуны, ты проигрывать не намерен – так, поигрываешь по мелочи: десяток-другой в минус, десяток-другой в плюс или наоборот. Но игра – против тебя, всегда против! И наступает час Большого Соблазна – тебе кажется, что теперь, когда ты постиг п р а в и л а, ты можешь удвоить, утроить капитал без особого риска! И тут – сама игра показывает тебе длинный лукавый язык!
