Через сорок минут прокладка была поставлена. Механик дал команду на запуск основного двигателя. Корабль пошел в базу своим ходом. Начальство на эскадре поняло комбриговскую телеграмму совсем уж буквально — корабль тонет и сигналы SOS не подает лишь по причине соблюдения скрытности. Командир эскадры выслал навстречу СКР «Летучий». Корабли встретились на входе в базу, и недоразумение разрешилось. Всю ночь комиссия штаба проверяла техническое состояние корабля. Прокладку, установленную в море, признали надежной, корабль оставили продолжать боевую службу и готовить к самостоятельному переходу во Владивосток.
Командир бригады капитан первого ранга Сергеев прибыл на корабль, стоявший у «американского» пирса, аккурат к завтраку. Пирс, то есть железобетонная платформа, к которой причаливают корабли, представлял собой подобие судна. Он мог самостоятельно, с помощью мотора, двигаться. А механизмы поднимали его до шести метров в высоту. Электрическое питание осуществлялось с берега, но на платформе находился и резервный дизель-генератор. Американцы еще в шестидесятые годы имели такие конструкции. Они были удобны, далеко выступали в море, что позволяло пришвартоваться к стенке причала большему количеству кораблей. Удобно, выгодно и экономично. Правда, перечисленные технические преимущества разрушили сами американцы, а наши специалисты и не пытались их отремонтировать. Все ходили вокруг, облизывались, советовались с Москвой, но ничего не сделали.
В кают-компании комбриг сообщил последние новости.
— В базу прибыл новый корабль из Владивостока, сторожевой корабль. Командир и замполит — совсем молодые ребята.
К тому же Сергеев принес сумку с письмами. Однако никто из офицеров ее как будто не заметил. Все ждали от него известий об уходе корабля домой. Пять месяцев боевой службы заканчивались. Бывали случаи, что на несколько месяцев пребывание в дальнем походе продлевалось. Но такого поворота событий никто не хотел.
Сергеев между тем сделал вид, что не понимает нетерпения офицеров.
— Все слышали историю, как неделю назад два офицера-строителя пьяными ввалились на вьетнамский пропускной пункт? Приставали к военнослужащей-вьетнамке, а потом ударили их офицера, который сделал им замечание? — спросил он, обращаясь к Белову как к старому знакомому.
— Знаем, конечно. Но нам неизвестно, чем закончился над ними суд офицерской чести.
— Командир эскадры принял решение отправить их в Союз. А офицерский суд предложил оставить еще на один год во Вьетнаме. И я с ним согласен. Отправить в Союз — для них поощрение, а послужить еще годик вдали от женщин являлось бы суровым наказанием.
Несколько минут офицеры ожесточенно расправлялись с мясом кенгурятины, которая выскальзывала из-под ножа из-за своей жесткости. Наверное, кенгуру был старым.
Сергеев отодвинул тарелку со вторым и с ироничной улыбкой посмотрел на замполита.
— Расскажу случай о продлении дальнего плавания кораблей Средиземноморской эскадры. Я тогда служил командиром сторожевика.
В кают-компании восстановилась звенящая тишина.
— В Средиземном море и сегодня корабли со всех флотов по пять месяцев несут службу. Временная и сборная эскадра. Был у нас начальник политотдела. Фамилию называть не стану. Он сегодня адмирал. Прибыл к нам в звании капитана первого ранга, но привез с собой заранее сшитую форму контр-адмирала. Должность-то была адмиральская. Ждал со дня на день муху на погоны. Каждый день перед зеркалом в каюте ее примерял. Так уж ему хотелось стать флотоводцем-адмиралом. Так вот, чтобы ускорить производство в адмиралы, он решил прогнуться перед вышестоящими начальниками. Накануне очередного партийного праздника начпо самостоятельно отправил телеграмму члену Военного совета ВМФ примерно такого содержания: «Морально-политическое состояние моряков слишком высокое, и в канун юбилея вождя мирового пролетариата все как один высказали желание остаться на боевой службе еще на четыре месяца».
Он опять ехидно посмотрел в сторону замполита и продолжил:
— А на эскадре об этом никто не знал. В ответ приходит телеграмма из Севастополя: «Дорогой начальник политотдела, поздравляем Вас с праздником. С прибытием в родную базу кастрируем».
Сергеев обвел глазами присутствующих и добавил:
— Подпись под телеграммой значилась: «Женсовет Черноморского флота».
Затем так же неожиданно, как пришел, комбриг резко поднялся и убыл с корабля. При этом не забыл пожелать хороших известий с «большой земли». Офицеры поняли намек. Корабль в родную базу уйдет вовремя, если замполит не проявит дурной инициативы.
Замполит же, как ни в чем не бывало, принялся за сумку с письмами. Владимир получил сразу три письма. Одно от бывшей жены, два других — от девушки, с которой познакомился накануне выхода в море в ресторане «Владивосток».
Владивостокские кабаки имели четкое подразделение. В «Зеркале» тусовались морпехи, в «Арагви» — граждане при деньгах, во «Владивостоке» — местная молодежь, а в «Золотом Роге» — солидная публика. Белов пошел во «Владивосток» — куда еще пойти молодому лейтенанту? По ценам это был самый доступный кабак. В тот день он впервые сошел на берег за все время пребывания в офицерской должности. Красивая незнакомка пригласила Владимира на белый танец под песню «Снег кружится». Сияние ее ласковых глаз, стихи Есенина — «утонул в сугробе, отморозив ногу» — пьянили не хуже коньяка. Душа распахнулась, потянулась навстречу красивой девушке. Владимир до сих пор помнил о теплоте, с которой произошло знакомство с Татьяной. Он не только проводил ее домой, но и остался до утра.
Как женатый мужчина, Белов не придал особого значения начавшимся отношениям. Думал тогда, речь идет об очередном увлечении. А что хочет мужчина, того же хочет и женщина. Оставшись неожиданно для себя без женщин в течение пяти месяцев и даже не имея от них весточки, он воспринял известие от Татьяны уже не как дружеское участие, а как нечто большее. Но в то же время не хотел воспоминания о физической близости называть любовью.
Конверт от бывшей жены Владимир порвал, не читая. От письма Татьяны его оторвал звонок внутрикорабельного телефона. Помощник дежурного по кораблю сообщил о прибытии лейтенанта Коркина.
Друзья шумно обнялись и внимательно оглядели друг друга. Затем, довольные увиденным, рассмеялись и пошли к Владимиру в каюту. Сидели, вспоминали курсантские годы, понимая, что они были лучшими в их совсем недавно начавшейся самостоятельной жизни. Поговорили о киевских подругах, подробно обсудили, кто и где из их выпуска сейчас служит.
За короткое время оба по полной вкусили всю тяжесть службы корабельного офицера. Постоянное нахождение в сугубо мужском коллективе, многочисленные дела политработника, которого то и дело бросали «на амбразуру», вахты и подготовка к выходу в море… Взять хотя бы формальную процедуру — сдача старых и получение новых технических средств пропаганды. Перед длительным плаванием она была обязательной. А это не только телевизоры, но и музыкальные инструменты, спортивная одежда. Получить, например, новый телевизор было невозможно, не сдав старый. Договориться же с начальником базы ТСП или тетей Машей, которая проводила сверку документов, было очень сложно. Но флотское «шило» и здесь решало практически любые вопросы. Так появлялся долгожданный акт о разбившемся во время шторма телевизоре марки «Горизонт». Для большей правдивости в акт вписывали еще радиолу, баян и пару гитар.
Лишь благодаря особому напитку под названием «шило»[30] выполнялись, казалось, невыполнимые задачи. К счастью, с этим продуктом как раз проблем не было. Спирт получали на корабль раз в три месяца. Командиры, заинтересованные в том, чтобы и в минуты отдыха матросы не слонялись без дела, изрядную долю спирта выделяли замполиту. В шутку это называлось «для протирки киноустановки».
Самое сложное в процедуре получения технических средств пропаганды было доставить сломанную технику на склад политуправления флота во Владивостоке. Там же получали новые телевизоры, различные инструменты. Все закрепленные за кораблем автомашины находились в распоряжении штаба и политотдела бригады. Выпросить их для поездки на склад было практически невозможно. Однако «шило» решало и транспортную проблему.
Вся служба состояла из кучи реальных и искусственно созданных проблем. Они, с одной стороны, не давали политработнику расслабиться, с другой — ежечасно заставляли его думать о постоянно возрастающем ворохе проблем. Старшие начальники, те, которые давно обосновались на берегу, очень быстро забывали трудности жизни корабельного офицера, а в ответ на жалобы стандартно советовали учиться планировать работу. Да еще приводили в пример ленинский тезис об умении найти нужное звено, за которое можно вытащить всю цепь.
