записать в актив раскрытие тяжкого преступления. Наши правоохранительные органы на любую подлость способны», — отметил он про себя, не подозревая, насколько близок к истине.
— И что же этот Петрушак приказал тебе накопать?
— Да хоть что, — всхлипнул толстяк.
— Это не ответ.
— Зуб даю, — побожился Рома-Завхоз.
— Я не дантист. Мне твои кариесные зубы не нужны, — Жиган щелкнул толстяка по носу.
— Клянусь, у следака на тебя ничего нет. Так, непонятку какую-то мутит. Мол, разузнай, что за кент такой. Разговори по душам… А я что, человек подневольный. Что сказали, то и делаю, — захлебывался словами Рома-Завхоз.
Дальнейшие расспросы не имели смысла. Пальцы Жигана разжались. Он медленно отступил от поверженного противника. Толстяк лежал, прислонившись затылком к шконке. В глазах стояли слезы, а губы нервно подрагивали. На Рому-Завхоза жалко было смотреть. Ведь его заставили сбросить маску, разоблачили. И сделал это неизвестный человек. Интуиция подследственного пугала Рому-Завхоза не меньше, чем физическая сила.
На четвереньках он подполз к Жигану и по-собачьи заглянул ему в глаза:
— Слышь, кореш…
— Клоп лесной тебе кореш, — отрезал Жиган.
— Не сдавай меня, если что. Братва ведь на моих собственных кишках меня повесит, если в зоне прознают.
Но Жиган уже не слушал стукача. Задумавшись, он отошел в дальний угол камеры. Толстяк полз за ним, что-то бубня себе под нос. Внезапно двери камеры распахнулись.
Влетевшие надзиратели увидели странную картину Один подследственный растянулся на шконке, второй по-рачьи пятился к двери.
— Встать. Лицом к стене! — заорал молодой.
Жиган выполнил приказ А вот Рома-Завхоз окончательно раскис Натужно захрипел, имитируя приступ серьезной болезни, и завалился на бок.
— Что здесь происходит? — выкрикнул надзиратель, оглядываясь на прапорщика.
Седовласый прапор, наморщив нос, втягивал в себя спертый воздух камеры и рассматривал съехавшие штаны толстяка.
— Да ты, Рома, обгадился, — с нескрываемым злорадством констатировал прапор.
Молодой демонстративно зажал нос и тихо засмеялся. Развернувшись, надзиратели направились к выходу. У двери прапор обернулся и поманил пальцем толстяка:
— Пойдем, дружок, за памперсом.
Жиган оглянулся, чтобы проводить сокамерника взглядом. Он ожидал резкого окрика, но его не последовало.
Пропустив напарника и Рому-Завхоза, усатый прапорщик одобрительно крякнул, глядя в глаза подследственному:
— А ты, мужик, молоток…
…В комнате, куда Жигана доставили под конвоем, было нестерпимо жарко. Улица плавилась от зноя. За окном, забранным металлической решеткой, все замерло. Листья на деревьях казались неживыми.
Вошедший невзрачный человек неопрятного вида снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и вытер несвежим платком пот.
Из-под стола следователь Геннадий Семенович Петрушак достал вентилятор. Допотопный прибор с пластмассовыми лопастями мог стать гордостью любого технического музея. Судя по материалам и дизайну, этот монстр был изготовлен еще в конце шестидесятых и в то время являлся предметом роскоши, а сейчас стал символом недофинансирования правоохранительной системы. В любой уважающей себя организации уже давно стояли кондиционеры, акклиматизаторы, конверторы и прочая дребедень, делающая жизнь приятной и необременительной.
Воткнув вилку в розетку, следователь подставил под образовавшиеся потоки воздуха покрасневшее
лине, и лишь после этого он соизволил наконец обратить внимание на задержанного.
— Ну-с, с чего начнем? — произнес Петрушак.
Это была уже вторая встреча Жигана со следователем. Первая оставила неприятный осадок. Счедак задавал малозначительные вопросы, но особенно не давил. И напомнил Жигану паука, приступившего к плетению липкой паутины. Теперь, после разборки со стукачом, Жиган имел вполне определенное представление о грязной игре, которую загеял следак.
Устроившись поудобнее на привинченном к полу стуле, Жиган ответил:
— Вам виднее, Геннадий Семенович, с чего начать.
Железобетонное спокойствие задержанного вызвало у следователя невольное уважение. Он привык к иной манере поведения подследственных.
Для любого арест — сильнейший стресс. А время, проведенное в камере, лишь усиливает душевное смятение. Обычно задержанные либо лебезят перед Геннадием Семеновичем, либо отчаянно хамят. Следак знал, как работать при таких раскладах. Хамов Геннадии Семенович ломал не без помощи физического воздействия, не оставляя при этом следов пыток. С хитрецами, изображавшими горячее желание помочь следствию, приходилось действовать более изобретательно. Напрягать, что называется, серое вещество.
Невозмутимый тип, сидевший перед ним, в привычные схемы не вписывался. Либо он был чертовски хорошим артистом, либо, как заявил, случайным попутчиком преступника. Разложив бумаги, Геннадий Семенович принялся вычерчивать остро заточенным карандашом замысловатые схемы. Иногда он поднимал голову, чтобы задать очередной, повторяющийся вопрос:
— Значит, вы утверждаете, что незнакомы с гражданином Трифоновым?
— Познакомился, когда сел к нему в машину.
— В угнанную машину, — уточнил следователь.
— На джипе клейма не стояло, угнан он или не угнан.
— А почему вы попытались скрыться?
Этот момент был наиболее уязвимым звеном в цепи роковых событий того злосчастного вечера. Жиган, несмотря на все умственные потуги, не мог придумать более-менее убедительной причины. Оставалось лишь напирать на испуг и неадекватную реакцию.
— Я не привык к стрельбе. Сдрейфил, знаете ли. Сработал инстинкт самосохранения…
— И попытались совершить наезд на собровца, перекрывшего вам дорогу, — торжествующе выпалил следователь.
— Ложь. В темноте я не заметил бойца. Уже смеркалось, а ночь в лесу наступает быстрее, чем в городе, — спокойно возразил Жиган.
Наивная уловка не прошла. Петрушак налил воды из пожелтевшего граненого графина. Запрокинув голову, выпил, вытер губы платком.
Уставившись на Жигана немигающим взглядом, с ехидцей произнес:
— Складно у вас получается. Собровца не видели. Действовали инстинктивно. Оказались в ненужном месте в ненужное время. Прямо как невинный младенец. Не слишком ли много неувязок?
Жиган пожал плечами:
— Вас профессия обязывает.
— Не понял? — хмыкнул Петрушак.
Задержанный с готовностью пояснил:
— У каждого специалиста развивается особое восприятие мира и окружающих. Врач видит в каждом потенциального больного. Могильщик — будущего клиента. Таможенник — контрабандиста. Сексопатолог — извращенца или импотента. А следователь, соответственно, изощренного преступника, совершившего или готовящегося совершить дерзкое преступление. Ничего не поделаешь. Редко кому удается сохранить незамутненный взгляд на мир и людей
Выслушав эти рассуждения, Геннадий Семенович фальшиво рассмеялся. При этом глаза его оставались холодными и злыми.
— А вы философ. Любите поразмышлять о несовершенстве человеческой натуры, прогуливаясь с ружьецом на природе…
Жиган перебил:
— Ружье зарегистрировано.
На что следователь махнул рукой:
— Проверили.
— Ну и в чем же претензии? — не сдержавшись, довольно грубо поинтересовался Жиган.
Ему уже осточертел этот слизняк, откровенно нарушавший закон. Надоела грязная возня и намерение слепить дело. Жиган мог одним ударом переломить хребет этому мерзкому типу с холодными рыбьими глазами и слюнявым ртом. Но за Петрушаком стояла махина под названием государство, со всеми спецслужбами, тюрьмами, сексотами, прокурорами и прочим служивым людом. Идти на прямой конфликт с этой махиной было все равно, что долбить головой бетонную стену.
Лоб следователя прорезали морщины. Он нахмурился, пытаясь четко
