я не мог ответить на этот вопрос. Окон не было, а единственным источником света служила пара факелов в коридоре рядом с моей камерой и камерой напротив, которая пустовала. Я прислушался. Тишина. Если не считать отдаленного мурлыканья тюремщика, напевающего вполголоса песнь о Гильгамеше[2]. Пламя слабо потрескивало. Обычно его звук приносит на душу покой. Но только не сейчас.
«Я что, один здесь сижу?»
Проверять эту догадку я не стал. Не хотелось давать лишний повод ассирийцу испробовать на мне еще какие-нибудь приемы рукопашного боя.
«Или того хуже».
Камера представляла собой глухие земляные стены, выложенные поверх обожженным кирпичом. Местами в кладке имелись тонкие трещины. Вход закрывала металлическая решетка. Также я заметил, что моя левая нога закована в кандалу, цепь от которой вела к кольцу, вмурованному в стену. Длины цепи хватало, чтобы дойти до любого угла комнаты. В остальном камера была пустой. Ни циновки, ни даже соломенной подстилки. Только голый кирпич. Зато пол, на удивление, сверкал чистотой.
«Видимо, кто-то здесь регулярно устраивает влажные уборки. Неужели ассириец? Он не выглядит человеком, помешанным на чистоте. Он выглядит просто помешанным».
Кровь из сломанного носа продолжала стекать по подбородку и далее, капая на грудь, образовывала алое пятно.
«Нужно остановить ее. Но чем? Надо было надеть рубаху, когда выходил из дома. Кто же знал?».
Я выдохнул.
«Мог бы и догадаться, что дело кончится плохо».
Мой взгляд упал на набедренную повязку.
«Нет! Есть идеи получше?»
Не давая внутреннему голосу усилить сомнения, я начал снимать с себя последний клочок одежды, как вдруг замер от поразившей меня мысли.
«Я не смогу стянуть ее — дьявольская колодка на ноге не даст это сделать! Тогда порви ее! С ума сошел? Предстать перед жрецами в голом виде?»
Прокрутив в голове эту сцену, я внезапно ухмыльнулся.
«А почему бы и нет? Хоть увижу их вытянутые рожи».
Больше я не колебался — послышался звук рвущейся ткани и вот, в моих руках два примерно одинаковых куска, сильно пахнущие потом. Но я не колебался и протолкнул один из них в ноздри, задрав при этом голову. Боль усилилась. Я стиснул зубы, чтобы сдержать стон. Осторожно дотронувшись кончиками пальцев до места, куда пришелся удар цепью, ощутил кусочки содранной кожи и опухшую ткань. Однако кость вроде не выпирала.
«Возможно, мне повезло, и обошлось без открытого перелома и смещения?»
В мыслях пронеслась фраза тюремщика, брошенная им незадолго до того, как меня покинуло сознание.
«Не переживай, дружок. Я свое дело знаю тонко. Нет никаких причин для беспокойства. Даже если я отрублю тебе ноги, ты доживешь до суда».
Почувствовав укол гнева, я сжал зубы.
«Я свое дело знаю тонко».
От досады я топнул ногой. Подошва сандалии заскользила по глиняному полу, издавая шаркающий звук.
«Поганый ублюдок оказался прав. Сумел причинить боль и искалечить, не подвергая опасности жизнь».
Все еще стараясь не опускать голову, я скосил взгляд вниз и осмотрел себя. Вид оказался весьма удручающим. Прямо под стать моему самочувствию. Грудь была заляпана кровью из разбитого носа. Колени представляли собой слабо кровоточащую массу из порванных кусочков кожи. Их сильно щипало и саднило.
«Интересно, что подумает ассириец, увидев меня в голом виде? Страшнее не то, что он подумает, а что может сделать. Не хочу даже размышлять об этом. Может, я сам подам на него в суд за сломанный нос».
Мне даже удалось вяло улыбнуться в ответ на последнюю мысль.
Однако поразмышлять все-таки стоило. Но не на тему тюремщика и моих чресел, а о обо всем, что случилось за последние сутки. Закрыв глаза, я попытался сосредоточиться, погружаясь в воспоминания последних дней.
* * *
— Целых шесть сиклей заплатил? — восхищенно прошептал Сему, когда мы садились за стол пригородной таверны.
Заведение оказалось тесным, грязным и пропахло крысиным пометом. Но это был один из лучших трактиров за пределами городских стен, где можно разжиться дешевым вином и не отправиться к праотцам от отравления.
— Я удивлен не меньше твоего, — признался я и крикнул трактирщику. — Эй, два кувшина пальмового вина сюда, — затем вновь обернулся к другу, — ты что будешь?
Сему смущенно произнес:
— Ну… это… две ячменные лепешки, две дольки зеленого лука и… это… одного соленого мангара[3].
Я повторил, добавив еще пару порций того же для себя.
Почуяв прибыль, Укульти-Илу, полноватый трактирщик в заляпанном фартуке и жирными седыми волосами, начал быстро собирать необходимые продукты, игнорируя заказы других посетителей.
— А… это… ты его давно знаешь? — спросил Сему.
— Бел-Адада? Недели три. С тех пор, как он впервые попросил построить хижину. Раньше я его здесь не встречал.
— А где его старый дом?
— Кажется, говорил, что на окраине северного пригорода, — я нахмурил лоб, пытаясь вспомнить. — Да, точно! Именно там.
— Хм, — задумчиво хмыкнул Сему. — Я вроде не встречал похожего корзинщика с таким именем.
Я пожал плечами:
— Здесь полно разных людей. Всех разве упомнишь?
— Верно, — кивнул Сему, а затем внезапно спросил, — а зачем ему понадобился второй дом?
Я не успел ответить, так как принесли еду с выпивкой, и мы принялись уничтожать ужин. Я был крайне голоден после трудного рабочего дня, а Сему испытывал голод всегда.
— Так… зачем? — спросил он, спустя несколько минут, чавкая луком и выплевывая кости от рыбы на поднос.
— Что? — пробубнил я с набитым ртом и протягивая руку к кувшину с вином.
— Зачем вторая хижина?
— А, — я проглотил кусок лепешки и налил вина в стакан. — Ему слишком далеко ходить на рынок от старого дома. Вот и решил обустроиться поближе.
Сему перестал жевать и удивленно посмотрел на меня:
