Она разыскала Шраера, блестяще разыграла перед ним сцену ревности, изливая ненависть и презрение по адресу Гоши, при этом не называя его имени. «Я хочу крови! – кричала Анна. – Хочу мести! Помоги мне наказать этого мерзавца, я знаю, где его надо искать!» Толстяк клюнул на эту приманку и, видя, что Анна принимает его за мента, охотно вошел в роль следователя по особо важным делам. Впрочем, Анна вскоре поняла, что Шраер – такой же мент, как ее Гоша – верный друг, но не подала виду.
Так они на пару ездили по Боливии и Перу, причем иногда едва не наступали мне на пятки, и были хорошо осведомлены о моих перемещениях по Приамазонии. Анну удивило, что Шраер вовсе не собирается арестовывать меня, а занимается лишь слежкой и проверкой моих связей. Как-то на вечеринке с группой гринперос она невзначай подслушала разговор и, хотя очень плохо понимала по-испански, все же догадалась, что речь шла о наркотиках и золоте.
После того как в географическом обществе мне выдали необходимые документы и я вышел из Ла-Паса на север страны, Шраер, заполучив копию маршрутного листа, мог уже совершенно определенно сказать, куда именно я шел. Хоть Анна и настаивала на том, чтобы отправиться следом за мной через сельву, Шраер поступил так, как ему приказали, и вместе с Анной, которая теперь уже слишком много знала, чтобы ее можно было отпустить на все четыре стороны, прилетел на плантацию Августино.
Там они жили все то время, пока я блуждал по дебрям джунглей. У Шраера, коль Анна невольно стала соучастницей, уже отпала необходимость изображать из себя следователя, и он с облегчением вернулся к своему привычному имиджу мелкой шавки, состоящей на службе наркомафии.
Тогда, по словам Анны, и наступили для нее черные дни и еще более черные ночи. Шраер домогался ее всеми доступными ему способами: обещал несметные богатства, угрожал расправой, настойчиво ухаживал или просто нагло влезал в ее постель, и лишь после того, как однажды ночью Анна сунула ему в рот ствол «магнума» и стала медленно нажимать на курок, Шраер немного поостыл. Охранка валилась с ног от хохота, наблюдая за толстым и вечно потеющим ловеласом.
Несколько раз Анна издали видела Валери и, как я уже говорил, была сильно разочарована. «Я думала, это звезда, каких показывают в латиноамериканских телесериалах, – говорила она, глядя на меня с состраданием. – А Валери оказалась просто темнокожей куклой с мелкими чертами лица и скверным характером». Ей, может быть, виднее, решил я и не стал спорить с Анной по этому поводу.
Когда я устроил переполох на вилле, ворвавшись в кабинет Августино, вся охранка на вертолетной площадке была приведена в повышенную боевую готовность. Никто, оказывается, не ожидал от меня такой агрессивности, потому как и Августино, и картавый были уверены, что я приду не ради мести, а за рукой и сердцем Валери.
– Августино звонил сюда два дня назад, – заканчивала свой рассказ Анна, – и передал, что ты обезопасен и тебе предложено сотрудничество. А сегодня утром, как рассвело, нам приказали усилить патрулирование. И тогда я поняла, что ты идешь в нашу сторону.
Анна привстала, выглянула из ямы, посмотрела по сторонам.
– Этот Леша Арикян – страшный и гадкий человек, – сказала она. – Тебе надо опасаться встречи с ним.
– Его больше нет, – ответил я. – И не надо ничего бояться. Теперь рассказывай, как найти Валери.
Анна вздохнула.
– Так я и знала. Ты не изменился, Кирилл, ты по-прежнему тешишь себя иллюзиями. Скажи, ты все еще любишь ее?
– Анна, – ушел я от ответа, – на каком этаже, в какой комнате живет Валери? Где посты охранки, как лучше пройти незамеченным?
Анна молчала, потупив взгляд, потом глухо сказала:
– Кирилл, послушай меня и не перебивай. Нам надо уходить отсюда. Мы слишком много знаем, и в этом крокодиловом болоте нас сожрут в одно мгновение. Я хорошо узнала этих людей, поверь, они не остановятся ни перед чем. Тебе много раз везло, тебе сошло с рук, когда ты возил наркотик из Колумбии, когда пошел пешком через сельву, когда ворвался на виллу Августино и пришел сюда. Твой ангел-хранитель не может быть таким щедрым бесконечно. Мы незаметно выйдем через сельву к автотрассе – до нее не больше десяти километров, а оттуда прямой путь в Ла-Пас. Я очень прошу тебя! Ради того, чтобы спасти тебя, я изменила свою жизнь, я почти год ждала этой встречи, а ты опять хочешь идти под пули. Зачем тебе эта Валери? Она не любит тебя, это чужой человек, она порочна, как и все ее окружение. Пусть сидят здесь в своих джунглях, выращивают коку, моют золото, объединяют племена – это их дело. А мы с тобой – русские, только у себя дома мы кому-то нужны и можем что-то доказать.
– У себя дома? – переспросил я. – Можем что-то доказать?
Она трясла меня за плечи, с мольбой в глазах смотрела на меня, но я не видел ни ее, ни листьев, ни лиан, а только лица – сторожа-корейца с нашего причала, полковника Алексеева, американского журналиста, адвоката Рамазанова, афганцев в пестрых чалмах и до боли знакомое, родное лицо Бориса.
– Нет, Анна, – ответил я. – Ничего мы не сможем доказать. Хоть в лепешку расшибись.
Она больше не упрашивала меня, шмыгнула носом, прижалась к моей груди щекой, и только тогда до меня дошло, от чего отказалась и сколько пережила эта девушка ради меня. Ком встал у меня в горле, и, кажется, на глаза навернулись слезы. Я смог произнести лишь:
– Я люблю тебя…
* * *
Мы, пригнувшись, тихо возвращались к тому месту, где лежал труп Шраера. Анна не смогла подойти к нему, встала за деревом, прижав ладони к лицу. Не могу сказать, чтобы и я с удовольствием смотрел на тело толстяка, но другого выхода не было.
Преодолевая брезгливость, я принялся стаскивать с трупа пятнистую униформу. Брюки оказались мне неимоверно велики, и мне пришлось подвязать их в поясе веревкой, ну а куртка, хоть и болталась на мне, как на вешалке, с плеч все же не сваливалась. Я закатал рукава, повыше поднял воротник, а кепи с большим козырьком надвинул на глаза.
– Ну как, похож? – спросил я, взяв винтовку в руку, как это делал Шраер.
Анна скептически оглядела меня с ног до головы.
– Это ужасно, – прошептала она. – Я все еще чувствую запах его пота.
Мы вышли из джунглей и неторопливо пошли по асфальтовой дорожке, по краям которой росли круглые, как мячики, кактусы. Недалеко стояли два охранника, один прикуривал у другого. Они посмотрели на нас, лениво кивнули. Я старался идти рядом с Анной плечом к плечу, чтобы хоть частично спрятаться за ее стройной фигурой. Один из охранников слишком долго смотрел на нас. Мои ноги стали как будто ватными, и я боялся споткнуться на ровном месте.
– Ну что ты словно кол проглотил, – прошептала Анна, не поворачивая лица в мою сторону. – Расслабься. Обними меня.
Я положил руку на плечо Анны. Идти стало еще более неудобно, к тому же я почувствовал, что веревка на поясе ослабла и штаны вот-вот свалятся с меня.
– Анна, не торопись, – прошептал я.
– Что еще?
– Штаны сваливаются.
– Засунь руку в карман и поддерживай!
В общем, это была настоящая клоунада, вот только нам было не до смеха. Охранники вроде бы ничего не заподозрили, и мы подошли к самому дому. Анна открыла стеклянную дверь, мелодично звякнул колокольчик, и мы быстро проскочили внутрь.
Затягивая веревку на брюках, я мельком осмотрел узкую прихожую, полированную лестницу из красного дерева, крутой спиралью ведущую наверх, окна, завешенные голубыми шторами. Анна молча показала на лестницу, вытащила из-за пояса пистолет и стала первой подниматься по ступеням.
Мы вышли в холл, где среди пальм уголком стояла мягкая мебель с подушками. Анна тронула меня за плечо, приблизилась к щеке и прошептала:
– Сколько тебе надо времени?
Я показал пятерню.
– Пять минут?.. Хорошо. Я буду ждать тебя здесь. Вот ее апартаменты. – И кивнула на дверь.
Я волновался, как студент перед экзаменом, и перед тем, как войти, обернулся. Анна, сидя на диване, покусывала губы и смотрела на меня глазами женщины, которую бросили. Я изобразил на своем лице какое-то глупо-ободряющее выражение и открыл дверь.
Огромное, во всю стену, окно на миг ослепило меня ярким светом. Широкая, незастеленная кровать, как заснеженное плато, тоже заставляла щуриться из-за пронзительной белизны простыней. Полупрозрачный тюль колыхался на слабом сквозняке. Рядом с кроватью стоял коричневый ампирный столик, на нем лежала нежно-голубая ночная рубашка. Белая, невероятно раскормленная кошка, лежащая посреди постели, смотрела на меня безразличными зелеными глазами.
В комнате никого не было. Я подошел к кровати, улавливая слабый запах терпких духов, потрепал кошку за ухом, положил винтовку на пол, глянул на свое черное отражение в зеркале, закрепленном на платяном шкафу, и только тогда заметил рядом со шкафом дверь с овальным матовым стеклом. Я подошел к ней и приложился ухом к стеклу. За дверью шумел душ.
