Глава 100
Свет проникал сквозь сомкнутые веки, и сон был окрашен в спелые золотые тона. И еще – Олег видел птицу. Она легко парила в лазоревом просторе, не подчиняя себе неба, наоборот, подчиняясь ему, и это подчинение было сладостно... Восходящие потоки возносили ее в самое поднебесье, потом она неслась к земле, набирая скорость, и – снова уносилась к солнцу.
Олег так и проснулся, улыбаясь. За окном стояло теплое бабье лето, ветер шевелил занавески... Прежний сон – о мглистой равнине и о страннике – Данилов не вспомнил. Впереди был новый день. Ну а события истекших двух месяцев умещались в скупые, почти телеграфные строки.
...Головин, как сообщила пресса, погиб три дня спустя после событий, имевших место в его квартире. В сопровождении трех особо доверенных менеджеров он вылетел с военного аэродрома под Княжинском на собственном самолете. Место, куда он совершал вояж, как и цель его визита, так никто и не узнал. Самолет пропал с экранов радаров где-то над Атлантикой. Власти Княжинска предприняли шаги для выяснения судьбы воздушного судна; газеты судачили, что даже сам президент связывался с НАСА с просьбой предоставить информацию со спутников, способную пролить свет на подробности катастрофы... Как бы там ни было, мелкие обломки, предположительно относящиеся к пропавшему самолету, были обнаружены голландским исследовательским судном «Debber», оказавшимся неподалеку от предполагаемого места падения самолета. Возникший шторм заставил свернуть начавшееся расследование. Официально гибель Александра Петровича Головина была не установлена, и это породило массу юридических казусов как с правом наследования принадлежащего лично ему имущества, так и с пакетами акций и финансовыми потоками, находившимися в его управлении через доверенные банки.
Однако никакого скандала не возникло; результаты закрытого совещания, проведенного в министерстве по ценным бумагам новым вице-премьером Фокием Лукичом Бокуном, удовлетворили, по-видимому, всех. Настоящим предметом для обсуждения приглашенных стала управляющая секретариатом Фокия Лукича – Лилиана Николаевна Блудилина. Монументальные, мраморо-подобные формы новоиспеченной чиновницы министерства поражали воображение, но были восприняты благосклонно: вот она, настоящая стать нашего народа!
Александр Александрович Вагин возглавил агентство «Контекст».
Поговаривали, что агентство является личным теневым подразделением кого-то из силовиков, олигархов, а то и самого президента, но вскоре сплетни иссякли, и об агентстве «Контекст», кроме его работников и лиц, попадавших в круг его непосредственных интересов, не вспоминал уже никто.
Олега Данилова пригласили на работу экономическим обозревателем и в «Зерцало», и в холдинг Бокуна, возглавляемый теперь Алиной Ланевской. Алина четырежды звонила Данилову и слезно просила являться хотя бы за зарплатой.
Данилов посетовал на творческий кризис и испросил академический отпуск. Просьбу встретили с пониманием.
...Дашу он начал искать сразу же, как только выбрался из «избушки лесника». Сиречь из квартиры Головина, так полюбившего сумасбродные видения неистового испанского гения времен герцога Альбы и святейшей инквизиции. Но разговор с Зубровым, еще тот, из квартиры, был единственным удавшимся контактом с ее возможным окружением.
Играть в «испорченный телефон» Данилов не стал. Разыскал особняк Головина, но дальше запретной зоны не продвинулся. К нему вышел порученец, передал письмо Зуброва, в котором тот сообщал, что уволился и отправился в Москву, а затем – куда-то дальше. Письмо бы только встревожило Олега, но Сашка Зубров сам позвонил ему из столицы следующим днем, объяснил, что с ним все в порядке, просто теперь «лыцарь не ко двору». Про Дашу не сказал ничего: не знал. Данилов с ним даже перезванивался пару раз, но разговоры ни о чем и кончались ничем: железный принцип охраны – об опекаемых «ни полслова» ни во время службы, ни потом – соблюдался свято. А говорить о погоде было обременительно.
Пытался он связаться с Дашей и позже. Но везде натыкался на несокрушимую стену порученцев и референтов. Со смертью Головина принцесса сделалась пусть и некоронованной, но сиятельной княжной и – одной из богатейших невест страны.
Олег видел ее по телевизору на раутах и приемах, а однажды пересекся даже с автомобильным кортежем, доставлявшим Дарью Александровну в аэропорт. Вполне возможно, Дашу плотно опекали, но... Во всякой, даже самой плотной опеке найдется лазейка, если персона не сидит в особняке за семью замками, а вполне радостно посещает показы мод, концерты, рауты. Даже при жесткой охране никто из окружающих не посмеет нарушить церемониал и грубо отобрать у принцессы сотовый, если она возьмет его у кого-то из гостей с тем, чтобы позвонить ему, Данилову, и сказать, что ей нужна помощь. Он даже вычислил ее сокурсников и подруг, просил в случае контакта с Дашей напомнить о Данилове и оставить для него информацию... И даже навещал этих сокурсников с регулярностью тихого, но упорного шизофреника, пока не глянул на все со стороны и не устыдился. Все просто. Как мудро высказал Папа Рамзес: «Мы едем в одном поезде, но в разных вагонах».
Взывать к голосу рассудка или разума Данилов не стал. Ибо, по Рамзесу, это могло привести если не к изживанию рода человеческого в данном конкретном случае, так к депрессии – точно. И Олег решил руководствоваться чем-то простым и надежным.
Жизнью Данилова теперь управляли рефлексы. И он был рад этому. Просыпался поздно, садился в автомобиль – купил он его честно и не видел причин им не пользоваться; уезжал на водохранилище, пышно именуемое Княжинским морем, проплывал с перерывами километров десять-двенадцать, в солнечную погоду – загорал, в пасмурную – бродил по леску и собирал редкие грибы, да и те оставлял какой-нибудь женщине из ларька, не забывая предупредить, что ядовитые от съедобных он не отличает.
Летние вечера в Княжинске случались теплые, порой даже жаркие; бандиты и бизнесмены, бухгалтеры и банковские клерки, удачливые игроки и горячие гости столицы – все выбирали злачные места по интересам; Олег же облюбовал недалеко от дома маленький частный ресторанчик, достаточно тихий и безазартный, чтобы туда стремились флибустьеры наживы, и достаточно дорогой, чтобы могли запросто зайти «люди с улицы». Там были живые цветы, живая музыка и хорошая кухня. Перед тем он неспешно прогуливался по Окладинскому бульвару и прилегающему парку, выпивая по чуть-чуть в том или ином заведеньице и присматриваясь... Здешние места облюбованы были студентками из ближайшего campus'a: «первой древнейшей» девчонки предавались не из крайней нужды и уж точно не из алчности; одни – из любопытства, другие – развеять скуку и нищету; кто-то хотел приодеться, кто-то – подрабатывал на учебу; Данилов, как представитель «второй древнейшей», чувствовал к ним даже некую корпоративную симпатию. С какой-нибудь из них уже шел в ресторан, потом – домой.
Светленькие, темненькие, рыженькие, кареглазые, светлоокие... С одними дело ограничивалось горячечным сексом, с другими – еще и разговорами до утра, а иные – пели песни... Некоторые были не прочь оставить «стезю порока» и встречаться «по любви», но Данилов, как странствующий рыцарь, верный прекрасной даме, никогда не повторял приглашений, за что и получил от девчонок странное прозвище: Таинственный Монах. Что целомудренного было в его поведении, какое любой обыватель счел бы предельно разнузданным, – неведомо. Но, как известно, женщины, как и звезды, могут разглядеть в ночной тьме сокрытое и сокровенное.
А иными ночами он зависал в «паутине» Интернета и бродил там часами... И когда с тяжелой головой заваливался спать с рассветом, оставалось ощущение того, что мир беспределен, но ирреален. И снились ему похожие на стихи сны, где странник шествовал от дома к дому и все не находил своего...
И лишь иногда, когда полная луна особенно неистово проливала сквозь деревья магический свет, когда дожди шелестели по листьям ночи напролет, словно шепча слова любви или молитвы, и жизнь виделась сплошной цепью потерь, Олег скручивался клубком на жестком лежаке у стены, чувствуя, как тает горький комок в горле, вырывается с хрипом, как спина вздрагивает, словно от ледяного ветра, и океан, безбрежный и сонный, заливает лицо солоноватыми брызгами, сорванными с сияющих гребней волн.
А в этот день Данилов проснулся улыбаясь. Проснулся раньше обычного, и вместо привычного утром сока и чашки чая захотел омлет. Кошка Катька вернулась с ночного гулянья и ласково терлась о щиколотки.
А потом раздался звонок в дверь. На пороге стоял сияющий Ермолов. От него пахло свежепринятым коньячком, да и сам он был какой-то торжественный. В руках его было полотно на подрамнике, небрежно занавешенное дерюгой.
– Данилов! Ты ведь не откажешься разделить мой триумф?! – произнес он несколько патетично для раннего часа.
