Близится эра светлых годов – Клич пионера: «Всегда будь готов!»
Данилов поперхнулся дымом, закашлялся, налил еще стакан и снова выпил до дна. По телу разлилось усталое безразличное умиротворение.
Взгляд Олега упал на деньги. Он выудил из пачки сотенную, намочил в коньяке, прилепил себе на лоб, покачиваясь, прошел в комнату, кое-как набрал номер телефона. Ответили после третьего гудка.
– Сашка? Ты жив?
– Жив. Но пьян.
– Я тоже. Ты всегда готов?
– Всегда.
– И я всегда. Споем?
– Споем.
Будь готов всегда во всем, Будь готов ты и ночью и днем – Чем смелее идем к нашей цели, Тем скорее к победе придем, – прохрипели они нестройно в два голоса.
– Что ты хотел мне сказать, Данилов?
– Мир не изменился.
Олег опустился на кушетку, прилег, свернулся клубочком. Лежал и смотрел в одну точку. Ему было душно. «Значит, есть душа», – вспомнил он. И еще он вспомнил... Только любовь способна пробудить душу и научить ее летать.
Соленый комок в горле набух и растаял. Лицо почему-то стало мокрым, и спина вздрагивала, словно от ледяного ветра... А потом он понял, что спит. Это океан, безбрежный и непостижимый, вздымает вокруг тяжелые зеленые валы, лунно светящиеся на гребнях, и обдает лицо солоноватыми брызгами.
Равнина была наполнена мутной мглистой дымкой; она вся была укрыта ею так, что нельзя было понять ни ее начала, ни ее конца. Небо не сливалось здесь с горизонтом, а тоже пропадало в этой дымке, и порой казалось, что его и нет вовсе.
Седобородый человек, закутанный в длинную одежду, сидел перед ветхим деревянным столиком на маленькой резной скамейке. Лицо его было коричнево и изборождено морщинами, а узловатые пальцы то и дело перебирали несколько истертых медяков.
– Плохи сегодня твои дела, меняла? – спросил странник. Он был молод и статен, но лицо его было сумрачно: под стать окутавшей все мгле.
– Дела не бывают хороши или плохи. Они идут своим чередом, как светила на небе и люди на земле. Ты ко мне, странник?
– Нет. Я сам по себе. Но сегодня я готов тебе кое-что предложить.
– Что ты можешь предложить? У тебя ничего нет. Даже дома.
– У меня есть ум и воля.
– Хороший товар. Но ты знаешь... Мне бы лучше...
– Нет. Это я продавать не буду.
– Зачем тебе это эфемерное тело? Душа то ли есть, то ли ее нет, никто не знает.
– Раз ты это покупаешь, значит, она есть.
– Пусть так. Я и цену дам хорошую. И от тебя не убудет. Людям ведь она, если разобраться, ни к чему. Вот здоровое сердце, печень, мужская сила, женское обаяние... А что душа? Звук пустой. – Меняла помолчал, позванивая медью, добавил вкрадчиво:
– И за эту безделицу ты получишь все, что пожелаешь.
– Зачем мертвому все? – ответил странник. Меняла помялся, поднял удивленно брови:
– Мертвому? Ты будешь жить.
– В странствиях я изучил древний язык. На нем «душа» и «жизнь» – единое слово.
Меняла поблудил глазами, предложил как бы нехотя:
– Ты меня поставил в трудное положение, странник. Я обязан что-то купить у тебя: таков порядок. Если хочешь – я куплю совесть. За пару медяков. Поверь, она ничего не стоит, и спроса на нее никакого. Многие даже забыли, что это такое, и у себя держать – накладно. Просто хочу тебе помочь. Да и для почина...
А то торговля совсем скверная. Совесть – тяжкая ноша. Освободись от нее и мнЪгого достигнешь. Раз у тебя есть ум и воля.
– Ты соблазняешь меня, меняла. Я знаю многих людей. Они потеряли душу, думая, что освободились лишь от совести.
– С тобой невозможно говорить! Ты рассердил меня! Ты умный и волевой? Чего тебе еще? Зачем тогда ты пришел ко мне? Для успеха в жизни этого вполне достаточно.
– Муторно мне.
– А ты хотел по-другому? С умом, волей и совестью?
– Я хотел по-другому.
– Смирись. Живи просто.
– Просто не могу.
– Да-а-а, без цели нельзя. Поставь ту, что попроще, и достигай.
– Простота – хуже воровства.
– А кто сказал, что воровство – плохо?
– Вор – это оборотная сторона рва.
– Разве?
– "Вор" наоборот будет «ров». Могила.
– Ну вот, а говоришь, у тебя ничего, кроме ума, нет. А дурь?
– Дурь не глупость. Порой она очень скрашивает жизнь.
– Не так мало.
– Скрашивает... – повторил мечтательно странник. – В этом есть нечто от красоты. А значит, от любви. Меняла поморщился:
– Ты говоришь об эфемерном.
– Я долго был в иных землях. И озяб душой.
– И что там такого, чего нет везде?
– Снег.
– Эка невидаль.
– Ты не понял, меняла. Везде после оттепели наступает весна, потом лето. А в тех краях – снова зима. Я хочу тепла.
– Возвращайся на круги своя. Это самое лучшее. Вот я сижу, торгую, и, кажется, с прибылью, а на круг что выходит? Эх.
– О каком круге ты говоришь, меняла?
– От него никуда не денешься, странник. Кругл. Хе-хе. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Бред мироздания.
– Ты затосковал, меняла?
– Просто заскучал. Сижу здесь, сижу... И плата всегда одна, да и товар у меня тот же.
– Что спрашивают лучше, меняла?
– Славу. Богатство. Ласки женщин. Этого хотят все.
– А что самое дорогое?
– Что и всегда. Власть. – Он призадумался, лицо его стало лукавым. – Пожалуй, я даже смогу тебе обменять ее на ум и волю. Да. Точно, смогу.
– Я не хочу власти.
– Напрасно. К ней много чего прилагается. Просто не все знают.
– К ней прилагается любовь?
– Нет.
– Счастье?
– Нет.
– Зачем тогда власть?
– Какой ты скучный, странник. Ты бы хоть поторговался.
– Я не умею.
– Да и предмета для торга, если разобраться, нет.
– Ум и воля.
– Вот именно. И ты хочешь за них получить любовь и счастье?
– Да.
– А горе ты купить не хочешь?
– Горе нужно покупать?
– А как же! Разве без горя узнаешь счастье?
– Ты меня искушаешь, меняла. С тобой трудно спорить.
– Спорить со мной вообще не нужно. Здесь, – он обвел руками мглистое пространство вокруг, – я всегда прав.
– Да? И тебе не скучно?
– Нет. Это очень бодрит. Когда есть публика.
– А когда нет?
– O-xo-xo.
– Вот видишь.
– Не строй из себя умника, странник.
– Как это – «строить умника»?
– Это значит – делать вид, что понимаешь все и вся. А на самом деле...
Ха-ха.
– Почему ты говоришь «ха-ха», меняла? Тебе ведь вовсе не смешно.
– "Ха-ха" говорят, когда нечего сказать. Когда слова не нужны.
– Твое «ха-ха» выражает иронию.
– Во-от. И даже сарказм. Я же сказал, что ты умник.
– Я не умник. Я – умный. Учти, пожалуйста, эту разницу.
– Ну хорошо: ты умный. Но очень нудный. От тебя ломит зубы. Пора тебе в путь. Чего сидеть зря?
– Расскажи мне о счастье, меняла.
– Об этом я ничего не знаю.
– Скажи, и это будет истина. Ты же всегда прав!
– Но не всегда мудр.
– Жаль. «Счастье», «со-участие», «со-чувствие». Когда ты часть кого-то. И кто-то – часть тебя.
– А еще – это «счет». За все, что ты не сделал.
– Ты жесток, меняла.
– Я справедлив.
– Ты хоть сам в это веришь?
– А какая разница? Слова ничего не стоят.
– Ты лжешь.
– Хоть бы и так? Ты точно мне надоел, странник.
– Ты зеваешь слишком демонстративно.
– Угу. Я невоспитанный.
– Тебе не избавиться от меня так просто.
– Мне надоело разговаривать ни о чем.
– Разве счастье и любовь – ничто?
Меняла вздрогнул, выпустил из пальцев горсть монет, которую до того любовно перебирал. Поднял на странника испуганный взгляд:
– Ну зачем ты меня мучишь, странник? Не знаю, кем ты послан, но не мучь меня. Уходи. Ты ведь и сам знаешь... Любовь и счастье – это Дары. Их не бывает на торжище.
– Дары Господа нашего Иисуса Христа?
Меняла вздрогнул, выкрикнул жалобной скороговоркой:
– Не нужно называть имен! Это против правил! Не губи меня – я ведь только меняла. – Потом опустил глаза долу, попросил смиренно:
– Покинь меня, странник.
За это я скажу тебе что-то.
– Я этого не знаю?
– Нет. Ведь ты не пытался продать доблесть.
– А разве это можно продать?
– Можно. Но купить нельзя. У тебя она есть.
– Не замечал.
– Это обычно. Ее не замечают, пока не придет срок. В соединении с любовью она принесет тебе счастье. – Помолчал, добавил еле слышно:
– Если на то будет Воля...
Странник кивнул. Повернулся и пошел прочь.
– Во мгле легко заблудиться. Ты не спросишь дорогу, странник? – Глаза менялы вспыхнули на мгновение затаенным злорадством.
– Нужно просто идти вперед и вверх. Всегда вперед и вверх.
Меняла остался позванивать медяками на шатком столе. Странник уже скрылся из вида, исчез в мглистой пелене, а меняла еще долго смотрел ему вослед, и было не понять, чего больше в этом взгляде: зависти или тоски.
Свет проникал сквозь сомкнутые веки, и сон был окрашен в спелые золотые тона. И еще – Олег видел птицу. Она легко парила в лазоревом просторе, не подчиняя себе неба, наоборот, подчиняясь ему, и это подчинение было сладостно... Восходящие потоки возносили ее в самое поднебесье, потом она неслась к земле, набирая скорость, и – снова уносилась к солнцу.
