башню кормового орудия. Свободного пространства вокруг было настолько мало, что Гонсалес никуда не мог уйти из этой ловушки, не столкнувшись со мной.
Затаив дыхание, я сделал шаг вперед, заглядывая за орудийный чехол. Меня окружали только немые металлические исполины, покрытые, как мурашками простуды, заклепочными пузырьками. От напряжения у меня застучала в висках кровь. До боли сжимая рукоятку мачете, я сделал еще шаг вперед, рискуя нарваться на пулю, которая могла вылететь из любой лазейки этого лабиринта, и тут совершенно отчетливо увидел за маленькой дверью, ведущей на прожекторную лестницу, край рукава голубой рубашки.
Гонсалес стоял спиной к переборке, разделяющей нас с ним, и не знал, что я его уже вижу. Напряжение стало спадать. Я медленно выдохнул, подавляя дрожь во всех суставах, вытер со лба пот и, приподняв тесак, шагнул к дверке. Гонсалес продолжал стоять, не двигаясь. Я оперся рукой о переборку и, стиснув зубы, медленно приблизился к проему…
На вешалке, прицепленной к металлическому крюку, висела голубая рубашка.
Я успел понять, что проиграл, и за какую-то тысячную долю до роковой секунды склонил голову набок. Это спасло мне жизнь, и металлический ломик, рассекая воздух, задел кончик моего уха и обрушился на ключицу.
Удар был столь сильным, что болевой шок едва не лишил меня сознания. Я упал на пол и, предвидя второй удар, который наверняка проломил бы мне череп, изловчился и, вывернув шею, вцепился зубами в ногу Гонсалеса. Тот взвыл и промахнулся второй раз, попав мне по руке. Мачете со звоном отлетело к лестнице. Оторвав ноги Гонсалеса от пола, я повалил его навзничь. Мы покатились по палубе, при этом Гонсалес без разбору бил своим ломиком по всем металлическим предметам, и звон стоял такой, словно при пожаре.
Моя правая рука онемела и потеряла чувствительность. Она безжизненно болталась вдоль туловища, словно каким-то образом прицепившийся ко мне кусок каната. Одной левой я проигрывал Гонсалесу, которому нельзя было отказать в силе и ловкости, и надеялся только на то, что смогу схватить его за горло и подмять под себя.
– Все, щенок! – зашипел он, глядя на меня выпученными от напряжения глазами, и замахнулся ломиком, целясь в голову. – Прощайся с жизнью!
Мне показалось, что у меня хрустнули шейные позвонки, когда я дернул головой, спасая ее от удара. Ломик грохнул по железу палубы. Я повторил движение головой, направляя ее вверх, и попал темечком в нос Гонсалеса. На мгновение его хватка ослабла, и я выгнулся дугой, отрывая спину от палубы, чтобы скинуть Гонсалеса с себя, но он вдруг изловчился и, схватив ломик обеими руками, опустил его на мое горло и навалился всем телом.
Я захрипел, судорожно хватаясь за ломик рукой, стал дергать ногами и напрягать шейные мышцы, словно висельник, который уже висит, но все еще пытается сопротивляться затягивающейся петле. Гонсалес, чувствуя приближение своей победы, надавил на ломик еще сильнее. Его красное лицо с крупным носом, который вобрал в себя выразительность других черт лица, нависло надо мной и, все более теряя четкость, поплыло, стало двоиться, обволакивая все вокруг красным туманом. Я противодействовал ему на том пределе, на который был вообще способен, и все же этого было очень мало, я проигрывал слишком явно, и сил, которые еще удерживали меня на границе жизни и смерти, оставалось все меньше и меньше.
Гонсалес стал кричать от восторга, но его голос я слышал так, словно нас отгородили друг от друга стеклянной стеной, и в ушах у меня зашумело, и крик Гонсалеса, просачиваясь сквозь шум, превращался то ли в рокот вертолета, то ли в грозное рычание обитателей джунглей, и тогда я почувствовал, что мне стало легче дышать, что боль и тяжесть, навалившиеся на горло, отступают и, испугавшись того, что это уже начались симптомы смерти, которая всегда приносит облегчение, я дернулся из последних сил и сел, не встретив никакого сопротивления. Перед глазами все еще плыли красные круги, и горло сдавливало обручем, но я полностью вернулся в жизнь и без удивления смотрел как гепард, встав передними лапами на грудь Гонсалеса, вцепился мощными челюстями ему в горло, залитое кровью.
Мне с трудом удалось оторвать кошку от безжизненного тела Гонсалеса. Гепард, выполнив свой долг, покорно склонил передо мной голову и попятился под кожух орудия, словно в нору.
Только взвалив на себя тело Гонсалеса, я понял, насколько обессилел. Перекинув его через перила за борт, я еще несколько минут неподвижно полулежал на перилах, сплевывая в пенную воду красную слюну.
– Морская болезнь? – услышал я за спиной голос комиссара Маттоса. Он хлопнул меня ладонью по спине и добавил: – Иди вниз, нечего здесь болтаться.
Не знаю, каким было мое лицо, и я продолжал стоять, не оборачиваясь, пока шаги Маттоса не затихли в конце палубы. Я подобрал с палубы мачете, сунул его за пояс и быстро пошел на корму, где оставил Нику.
Предчувствие не обмануло меня. Шезлонг был пуст. Я подавил стон, который заметался в груди. Нервы кровоточили. Все тело болело и ныло, правое плечо онемело и полыхало огнем. Весь мир объявил мне войну. Я сопротивлялся и боролся, доказывая, что я человек, с которым надо считаться. Но силы кончались, а ударам судьбы не было видно конца.
Я изрубил шезлонг в щепки и, теряя контроль над собой, быстро пошел в ту сторону, куда направился комиссар. Не дойдя до носовой палубы, я остановился и прижался спиной к переборке. Маттос, стоя вполоборота ко мне, давал какие-то указания офицеру. Меня никто не видел. Я ждал. Тяжелое мачете выскальзывало из обессилевшей руки. Боль в плече, как пламя, стремительно разрасталось, перекидываясь на грудь и шею. Я стиснул зубы, чтобы не закричать. Если жизнь отсчитывала мои последние минуты, то стоило поторопиться, чтобы успеть сделать самое главное.
Офицер козырнул Маттосу и отошел. Некоторое время комиссар смотрел вперед по курсу катера, подставляя прохладному потоку воздуха загрубевшее, покрытое сетью морщин лицо. Затем он повернулся и, задумчиво глядя под ноги, пошел в мою сторону. Я прикрыл глаза и попросил прощения то ли у Бога, то ли у Анны за то, что не всесилен.
– Я же сказал – вниз! – сердито произнес Маттос, поравнявшись со мной.
Я открыл глаза и взмахнул рукой с мачете. Сталь матово блеснула
