Он твердо уверен, что полицейский не может разгуливать по Парижу в одних трусах.
Если мой ангел-хранитель не поторопится, меня пристрелят коллеги, и это будет полный улет.
– Не стреляйте, я же вам говорю, что я Сан-Антонио. Сходите в дом сорок четыре по этой улице к мадемуазель Данлхавви. Там вы найдете мои шмотки и бумаги.
– А вы тем временем...
Мне приходит гениальная идея.
– Фамилия комиссара вашего участка Незель. Гастон Незель, по прозвищу Дядюшка. Полицейские смущены.
– А до него был комиссар Плюшо. Эдуард Плюшо. У него было большое родимое пятно на щеке.
– Может, он говорит правду? – предполагает второй полицейский. Я выиграл.
– Сходите за подмогой. На верхнем этаже укрывается профессиональный убийца, которого я хочу взять живым...
– Подкрепление не понадобится! – бахвалится недоверчивый ажан.
Он осторожно подходит с пушкой в руке и по дороге разглядывает меня.
– Мне кажется, вы действительно комиссар Сан-Антонио, – вздыхает он.
– Лично я в этом полностью убежден, – отвечаю.
Ему не хватает уважения к старшим по званию. Тот, кто однажды сказал, что не всяк монах, на ком клобук, явно имел вместо мозгов мохнатую гусеницу. Я вам ручаюсь, что голый супермен не производит на подчиненных никакого впечатления. Доказывая мне свою смелость, ажан продолжает подниматься по ступенькам. Естественно, происходит то, что и должно было произойти: он получает в котелок маслину. Мгновение он стоит неподвижно, потом валится навзничь и замирает на ступеньках. По лестнице с отвратительным звуком начинает струиться ручеек крови.
– Теперь поняли? – спрашиваю я второго полицейского. – Быстро вызывайте группу захвата.
Он только и мечтает о том, как бы поскорее выскочить на свежий воздух.
Выстрел произвел не много шума из-за навинченного на ствол глушителя, однако жильцы дома начинают высовываться из своих квартир. Слышу, как наверху открывается дверь. Новый выстрел. На него отвечает крик, за которым следует шум падающего тела. Раздается топот. Убийца пытается спрятаться в квартире того, кого убил.
Рискую продвинуться вперед. Точно, площадка пуста, если не считать без пяти минут трупа старого месье. Бедняга агонизирует в трагикомических конвульсиях. Жизнь – болезнь, от которой иногда трудно излечиться.
На пятом этаже всего одна дверь, так что выбирать мне не приходится. Я прижимаюсь к стене и приставляю ствол моего револьвера к замочной скважине. Стреляю. Выстрел производит адский грохот, и дверь открывается. Заглядываю в квартиру. Она жалкая, состоит из двух грязных, бедно меблированных комнат.
Окно открыто. Подбегаю к нему. Убийца удирает по крыше. Он прыгнул на цинковую будку в пяти метрах ниже и бежит к каминной трубе. Я бы последовал за ним, но без ботинок могу вывихнуть себе лодыжку. Тогда я вытягиваю правую руку, зажмуриваю левый глаз. Стрельба по убегающему всегда неприятный момент. Ответ на внезапное нападение это вопрос реакции, но чтобы стрелять в спину бегущему, нужна большая сила характера. Я целюсь в ноги и нажимаю на спуск. Раз, два, три, четыре. Спокойно, не торопясь. Парень делает пируэт, ноги у него подгибаются, и он валится на крышу. Он пытается за что-нибудь ухватиться, но наклон крыши затягивает его, засасывает. Он катится все быстрее, теряет свою шлпу, которая остается лежать на крыше, совершенно неуместная на этом поле из серого металла. Он катится к краю. На секунду ему удается удержаться одной рукой за водосток. Увы, это та самая рука, в которой он держит пистолет. Он не выпустил оружия Эта труба могла его спасти, но он держится за нее двумя пальцами, а этого явно мало. Он исчезает. Я замираю в неподвижности, сжавшись, сходя с ума от предчувствия. Пусть он подлый убийца...
Далекие крики и еще более далекий удар. Я смотрю на шляпу на крыше. На мгновение мир кажется мне таким же абсурдным и пустым, как она.
Пелерина ажана похожа на швейцарский нож тем, что имеет много применений. Той, что была на убитом ажане, я прикрываю мою почти полную наготу, а пелериной его коллеги накрывают разбитое тело убийцы.
Я похож на факира. Вести расследование в трусах и черной пелерине на оживленной парижской улице, – это подвиг, на который способен не каждый. Зеваки ошеломлены. Среди них оказывается американский турист, который фотографирует меня во всех ракурсах. Я изучаю карманы убитого убийцы. Ни одного документа, ни единой бумажки, даже билета на метро. Немного денег, и все. Я рассматриваю лицо погибшего – вернее, то, что от него осталось, – и констатирую, что это парень лет тридцати, весь рябой. Мне незачем терять время. Установлением его личности займется служба идентификации.
Я возвращаюсь в квартиру Япаксы. Бедняжка умирает от страха. Она меланхолично поглаживает пальцем дырки от пуль на стене. Одна из пуль расколола севрскую вазочку, еще одна пробила ее лифчик, висящий на спинке стула.
– Ну что, милая, можно сказать, что развлечений в вашем квартале хватает, – говорю я в шутку.
Она спрашивает меня о дальнейших событиях, и я о них рассказываю.
– Но почему в меня стреляли? – бормочет она, – Что я сделала?
Она говорит то же самое, что добряк Пинюш этой ночью. Все невиновные протестуют одинаково, когда судьба слишком несправедлива к ним.
– Трудно сказать, – уклончиво отвечаю я. У меня на этот счет есть одна идейка. Согласен, она довольно расплывчатая, но все-таки.
– Этот тип следил за вами, да? – настаивает она, чтобы успокоиться.
Я качаю головой.
– Нет, сердце мое, простите меня за откровенность, но ему были нужны именно вы. Если бы убийца следовал за мной, то не стал бы представляться полицейским, зная, что у вас находится настоящий комиссар.
Я окидываю ее сладким взглядом, от которого млели многие красотки.
– А ведь можно сказать, что я был у вас, да, моя красавица?
От этого к ее лицу возвращаются некоторые краски.
Поскольку я ничего от вас не скрываю, то раскрою мою мысль до конца. Когда Пинюш явился в консульство Алабании под видом стекольщика, там его узнали. Как вы помните, старик был изображен на фотографии с Япаксой. Из этого они сделали логический вывод, что Мисс Коса тоже замешана в эту историю, и решили провести против нее карательную операцию.
Я могу ошибаться, но это меня удивило бы.
– Я боюсь, – признается мне дрожащая Япакса. Я прижимаю ее к себе. Распущенные волосы падают ей ниже пояса.
– Но я же с вами! – замечаю я. И чтобы доказать это, делаю все, чтобы стать к ней еще ближе.
Восемь часов. Париж светится неоновыми огнями. Япакса и я заходим в алабанский ресторан. Типичное заведение. Официанты одеты в национальные костюмы, стены украшены фресками. Та, что в глубине, изображает гору Хулалху – наивысшую точку Алабании (восемьдесят восемь сантиметров над уровнем моря). На левой – битва при Хетуйе, в которой алабанцы разбили войска Клистира II. На центральной стене изображена коронация Бугназала I – последнего (и единственного) короля Алабании.
Как известно, его царствование началось 31 января 1904 года и закончилось 1 февраля того же года, после того как монарх издал указ об обязательном использовании туалетной бумаги в общественных уборных...
Метрдотель ведет нас к маленькому скромному столику. Заказ делает Япакса; я попросил ее заказать все самое лучшее в национальной кухне, вот она и старается.
Воркуя с моей спутницей, я ощупываю ее ногу, а поскольку могу одновременно делать несколько дел, то попутно осматриваю заведение. Клиенты выглядят спокойными людьми.
– Вы здесь никого не знаете? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Япакса, окинув взглядом зал, – никого.
Ваш прекрасный Сан-Антонио грустит. Он говорит себе, что дело топчется на месте, что ему не понять психологию алабанцев, без колебаний устраивающих вам подлянки, и что лучше ему было сходить в киношку на вестерн, где пушки хоть заряжены холостыми.
Еда не приносит мне удовлетворения, на которое я рассчитывал, поэтому я быстро прошу счет. Тот оказывается еще менее приятным, чем кухня. В конце концов, я вполне могу сводить Япаксу в уютное место, где мы сможем продолжить нашу пантомиму. В раздевалке малышка просит извинить ее, потому что хочет сходить подкрасить губы. Она уходит в туалет. Я смотрю на гардеробщицу, но та не стоит даже взгляда. Это увядшая женщина со слегка перекошенной мордашкой, как после укуса осы. Чтобы как-то убить время, я смотрю на стеклянную витрину, повешенную на стену гардероба. Под стеклом приколоты кусочки картона с надписями неуклюжим почерком. Речь идет об объявлениях алабанской общины. Соотечественники предлагают друг другу квартиры, мебель, загородные дома, машины и работу. Я быстро пробегаю глазами тексты. Это похоже на витрину агентства по торговле недвижимостью. Для иллюстрации предложений приклеены фотографии машин и домов. Неожиданно мой зоркий глаз засекает картонку, размером больше, чем все остальные, на которой текст написан двумя цветами. Знаете, о чем там идет речь? Держитесь крепче, чтобы не упасть. Генеральное консульство приглашает на работу няню и шофера. Просьба звонить по телефону 967-05-32.
