Белый давил на педаль газа и что-то насвистывал себе под нос. Он наслаждался свободой, тишиной и одиночеством. Он мог бы колесить по бесконечным просторам затерянного мира всю жизнь и ни о чем не думать. Но все дороги кончаются тупиками, а двигатели не вечны. Белый не думал о конце пути. Плюгавый лекарь уже поставил точку в его жизни, отпустив из-под прилавка полгода на мучения. С этим приговором Сергей Белый не желал соглашаться. Он еще не созрел для кончины, но тут же потерял накопленный опыт, осторожность, здравомыслие и расчет. Он превратился в глупого мальчишку с резкими и дерзкими порывами, послал всех и все к чертям собачьим и дунул наутек.
Воля, характер, принципы были подмяты под необузданный нрав и вызывающую беспечность. Все шло вразрез с логикой, взвешенностью и дальновидностью. Но кто может предвидеть действия человека, которому объявили, будто он задержался на этом свете и намедни за ним придет костлявая с косой.
Смертник не способен регулировать или влиять на законы жизни. Он лишь использует короткий отрезок времени, отпущенный ему для созерцания мира по пути к царству тьмы. Плевать на законы! Сумасшедший мир наделил ими весь хрупкий шарик, на котором ловко пригрелся, и для каждой его песчинки придумал название, обязанности и наказания.
Все разлиновано, поделено и огорожено. Страны, государства, империи с глупыми правителями отказались от свободы и заперли себя в границы законов и кодексов. А кто не хотел соблюдать каноны и вылезал за рамки, тех сажали в более мелкие наделы, огороженные колючей проволокой. Но и там люди не любят свободы, они сочиняют свои кодексы и законы. Тюрьмы, зоны, лагеря – мини-империи, где есть свои судьи и палачи.
Кто-то посчитал, что Сергей Белый по кличке Черный должен сидеть за колючкой. Его посадили, -но оказалось, что жизнь слишком коротка, и Черный нарушает все мыслимые и немыслимые кодексы зоны и пускается в бега. Он использует чужую тропу и тем самым выносит себе второй смертный приговор. Но двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Теперь беглец входил в завершающую стадию, или «зону». Смерть и три аршина под землей можно назвать зоной. И если верить в загробный мир, то там наверняка найдутся свои кодексы, но беглый зек не верил в будущее после конца. Холмик над саваном, и никаких законов. Став изгоем на земле, он потерял инстинкт самосохранения и чувство страха. Хуже не будет! Но он не мог уйти из жизни, не поставив собственной точки в незаконченной партии. Кто-то решил, будто выиграл ее, втянув желторотика в свою игру, но Белый считал иначе. Он еще не сделал свой последний ход и теперь шел напролом. Он не мог опоздать! Он обязан успеть. Успеть до того, как острие смерти снесет голову с его узких плеч. Дремавшая на дне сознания идея вспыхнула ярким пламенем, и затушить этот пожар не представлялось возможным. Он лишился времени, выбора и скоро потеряет последние силы. Но в нем обострилось зрение, и теперь Белый отчетливо видел свой путь и цель в конце коридора. Его сознание работало только в этом направлении. Все остальное не имело значения и веса. Стрелка сдвинулась и перебросила ход событий на другой путь. Цель одна – не сковырнуться с рельс и дойти до конца.
Белый продолжал насвистывать. Чем дальше дорога уносила его от лагеря, тем легче ему дышалось, словно огромный камень свалился с груди, который много лет вгонял его в землю.
Время от времени вдоль шоссе мелькали небольшие столбики с жестяными метками. Когда Белый заметил цифру тридцать четыре, намазанную белой краской на ржавой жестянке, он сбросил скорость и остановился посреди магистрали. Двадцать километров отделяло его от рокового перекрестка и тридцать минут затраченного времени. Настал момент спуститься с облаков на землю и следовать плану, который был проработан до мелочей, но для отхода тех, кто остался в зоне и теперь, скрипя зубами, мысленно перегрызает ему глотку.
Прихватив карабин, Белый выпрыгнул из теплой кабины на морозную дорогу и, обойдя машину, открыл заднюю дверцу «перевозки».
Сделав шаг назад, он передернул затвор, вскинул карабин к бедру и хрипло крикнул:
– А ну, начальнички, выгребай на природу! – Призыв остался без ответа.
– Вылезай, сучье племя!
В темном проеме появилась неуклюжая фигура конвоира. Глаза мальчишки с испугом шарили по сторонам, пока его взгляд не наткнулся на мушку собственного карабина.
– Прыгай! – приказал Белый.
Следом из мрака «перевозки» вынырнул шофер. Страха в глазах прапорщика было не меньше, но в зрачках искрилась злоба и ненависть.
Когда конвой стоял на земле с поднятыми руками, из темноты камерного отсека появилась тень третьего спутника. От неожиданности Белый шагнул назад и поскользнулся. Опытный шофер тут же среагировал и резко рванул вперед. В секунду карабин был выбит из рук беглеца, а здоровенная туша накрыла собой долговязого зека. Оба покатились по шоссе. Возня длилась недолго, прапорщик, откормленный на казенных харчах, взял верх и оседлал Белого, сжимая толстыми пальцами жилистую шею с горбатым кадыком.
– Я тебе хребет сломаю, гнида! Сука! – Торжество победы длилось несколько секунд. Глухой удар прикладом по загривку, и победителя снесло на землю, как подрубленное дерево.
Когда потемнение в глазах рассеялось, Белый увидел перед собой Чижова. Парень стоял в стороне к постукивал ладонью по прикладу. Прапорщик валялся рядом, а безусый краснопогонник так и дрожал у машины с поднятыми руками.
Белый тряхнул головой, словно пес, выбравшийся на берег, и поднялся на ноги.
– Как ты попал в машину? – сдавленным голосом спросил Белый.
– Молча. За сухарями полез, тут дверь и захлопнулась.
– И дальше что?
– Тебе решать. Ты заводила.
– В зону возвращайся. Со мной подохнешь.
– Хорошо, если трояк накинут и дадут прожить его. А то у порога в барак перо в бок, и считай звезды. Сам утром видел. Короче, обузой я не стану.
Белый взглянул на бессознательное тело здоровяка и кивнул.
– Да, обузой не будешь. Садись в кабину. – Он повернулся к солдату и сказал: – До развилки двадцать верст, а там, если повезет, подберет какой-нибудь шальной из лагеря. Погода тихая, к ночи доберетесь. Передай куму, чтобы не суетился, меня ему не достать.
Белый захлопнул дверцу и направился к кабине. Машина затарахтела и дернула с места. Чижов сидел молча, зажав между ног винтовку и тупо глядя на однообразную дорогу перед собой. Он не испытывал радости от полученной свободы.
Так сложилась его жизнь, что он плохо понимал, что такое свобода. Чижов хорошо знал и что такое приказ, и долг, и что такое смерть, и что значит предательство.
– Если повезет, – неожиданно заговорил Белый, – то нас вынесет на большую «железку». Там наши дорожки разойдутся, а пока будешь делать то, что скажу.
– Тебе виднее. – Белый усмехнулся: – Ты из каких мест?
– Из Москвы. Туда и навострю лыжи.
Водитель выключил передачу, и машина пошла под уклон.
– Далекое паломничество. Белокаменная за пять тысяч верст, от здешних мест, да и едем мы на восток.
– Тебе виднее, – тупо повторил Чижов. – Мне торопиться некуда.
– А я вот тороплюсь, – скрипнул зубами Белый.
– Вижу, чего уж там. Только зачем ты штык с карабина снял и в сапог сунул, коли он тебе без надобности? Пару секунд, и треснул бы твой хребет в руках прапора. Обозлил ты гниду корявую.
– Много болтаешь, паломник, или благодарностей ждешь.
– Ничего я не жду. Давеча ты меня с заточки снял, так что банкуй. Я не люблю долгов.
– Рассчитались.
– Тебе виднее.
Машина спустилась вниз, переехала деревянный мост, под которым змейкой виляла узкая речушка, и вновь поползла на холм. Когда километровый подъем остался позади, Белый остановил двигатель и поставил «воронок» на ручник.
– Приехали.
– Бензина еще на двадцать верст хватит, – удивился Чижов.
– Видишь спиленную сосну в сорока шагах от дороги? – спросил Белый, указывая на сваленное дерево у кромки леса.
– Я их уже насмотрелся за четыре года.
– Сюда зеки не доходят. Крайняя просека осталась там, где мы скинули шестерок.
– И что?
– Прогуляйся к коряге и пошарь в ветвях у макушки. – На секунду Чижу показалось, что напарник хочет уйти, но, взглянув в глаза водителя, увидел спокойный, твердый взгляд. Чиж умел читать по глазам. Белый тоже имел некоторый опыт в общении и понял беспокойство паренька. Он вырвал провода зажигания с корнем и выбросил на дорогу.
– Под откосом снега по горло будет, – коротко сказал Чижов.
– Наст твердый, а ежели мандраж обуял, то на пузе проползи.
– Что там под елкой?
– А это ты мне сам скажешь, когда глянешь.
Чижов вышел из машины и спрыгнул под откос в овраг. Наст, похожий на морскую рябь, был достаточно твердым, но Чиж не привык оставлять следов и добрался до цели по-пластунски.
Тем временем Белый забрал карабин из машины, снял ручник, и старая рухлядь покатилась назад под уклон. С каждой секундой скорость нарастала.
