Сесилия ела. Ян-малыш сидел без движения на стуле, скрестив руки.
Я подошел к ним.
— Привет, Ян-малыш. Как дела?
Что-то мелькнуло в его глазах. Он слегка повел головой и, не оборачиваясь, посмотрел в моем направлении. Веки его задрожали, как будто он передавал зашифрованное послание: «Помогите! Я в плену! Освободите меня!..»
Я взглянул на его тарелку с нетронутой едой.
— Знаешь, ты лучше поешь. На улице идет снег, так что, когда подкрепишься, мы сможем пойти поиграть в снежки или во что-нибудь в этом роде.
Он беззвучно открывал и закрывал рот, как пойманная рыба. А у меня внезапно пересохло в горле — от жалости к этому крошечному существу, жизнь которого начиналась так непросто.
Я сел на стул, предназначенный для меня.
— Не знаю, как ты, а я голоден как волк!
С этими словами я принялся наполнять свою тарелку. Сесилия и Ханс следили за мной с видом оскорбленных диетологов. Но я продолжал:
— А знаешь, что такое быть голодным как волк? Серый волк — зубами щелк! Да и имя у меня подходящее. Варг. Поэтому я и голодный как волк.
Тут он мной слегка заинтересовался, даже смотрел на меня не так отчужденно, как прежде.
— А ты… Ты, я уверен, голодный как маленький волк. Волчонок. Да?
Он кивнул.
Сесилия разулыбалась, а Ханс одобрительно закивал головой.
— Ну тогда я просто-напросто положу тебе по-новой. Так… Вот горячая свинина. Горячий соус. Вот… где наши мохнатые волчьи лапы? Ничего нет лучше для голодных волков и волчат, чем немного картошечки к мясу. А теперь бери нож и вилку. Ты же уже достаточно взрослый, чтобы уметь обращаться с ножом и вилкой. Вот еще немного подрастешь — и машину будешь водить. А это посложнее будет, чем ножом и вилкой-то орудовать. Все, кто умеет водить машину, — все до единого умеют есть с ножом и вилкой. Для них это пара пустяков.
Осторожным движением он взял сначала нож, потом вилку, медленно отрезал кусочек картошки, обмакнул его в соус и поднес ко рту как заправский дегустатор.
Так, по-прежнему не говоря ни слова, он начал потихоньку есть. Постепенно, кусок за куском, исчезла с его тарелки свинина, и я положил ему еще порцию.
— Ребята, которые голодны как волки, всегда съедают две порции, — сказал я при этом. — А иногда и побольше!
Теперь я мог и сам приниматься за еду, пока он уплетал второй, а потом и третий кусок свинины. Ханс присел за соседний столик с чашкой кофе. Сесилия поймала украдкой мой взгляд и тепло улыбнулась:
— Ни дать ни взять веселая семейка, а, Варг?
— А то!
Она была права. Если бы кто-нибудь заглянул в окно, то наверняка подумал бы, что перед ним семья: мать, отец и дядюшка Ханс, заглянувший в гости и присоединившийся к ужину. Больше никто из нас не произнес ни слова, но, боюсь, так обычно и бывает за семейным столом. Когда мы с Беатой и Томасом ели вместе, мы тоже не часто разговаривали. Еда была вкусная, а больше нам ничего в тот момент и не надо было.
Наконец мальчик наелся. Он тяжело отвалился от стола, и на его лице промелькнуло удовлетворение. У нас появилась надежда, что к нему скоро вернется душевное равновесие.
— Десерт? — предложил Ханс.
— А что у нас на десерт?
— Кисель из чернослива с молоком и сахаром.
— Звучит приятно. Что скажешь, Ян-малыш?
Он кивнул, и его плотно сжатые губы растянулись в улыбке.
— Слышали, что Ян-малыш сказал? — спросил я. — От киселя мы не откажемся!
Принесли кисель, мы с Сесилией быстро с ним справились. Даже Ханс попросил себе тарелку. Потом, уже не спрашивая, он налил мне и Сесилии кофе из термоса. Семейная идиллия была такой совершенной, что все катастрофы, о которых твердит статистика, были от нас невероятно далеки.
Мы трое сидели и беседовали, пока Ян-малыш доедал свой кисель. А когда он закончил, я спросил:
— Ну а теперь чем займемся, Ян-малыш?
На этот раз он повернул голову и даже посмотрел мне прямо в глаза, обиженный на то, что я мог забыть свое обещание.
— Ты же сам сказал… — тихо произнес он. — Поиграем в снежки…
— Ну конечно! Ты правда хочешь?
Он кивнул.
— А можно Ханс с Сесилией с нами пойдут?
Он перевел взгляд сначала на него, потом на нее и снова кивнул. Они широко улыбнулись, обрадовавшись, что их приняли в игру.
Мы вышли на улицу. Снегопад уже закончился, но снега было достаточно. Снежки, правда, получались некрепкие и разваливались, когда их кидали. Но это нам не помешало играть, пока Ян-малыш не устал. А уж когда ему удалось угодить снежком мне прямо в нос, он громко расхохотался и, по всему видать, остался очень доволен.
Когда игра сама собой закончилась и мы вернулись в здание, я положил ему руку на плечо и спросил:
— Здорово было?
— Угу, — ответил он и кивнул
— Ну а теперь чего ты хочешь?
Внезапно он серьезно посмотрел на меня:
— Я хочу домой.
Ханс и Сесилия затаили дыхание, а я сказал:
— Я вот думаю, а не найдется ли у Ханса для нас чашечки хорошего горячего какао, а?
Ханс утвердительно закивал головой.
— Ну так пошли, выпьем какао и заодно обо всем поговорим, идет?
Он взглянул на меня не без колебания, а потом неохотно кивнул.
Мы вернулись в столовую, и Ханс немедленно исчез в кухне, а мы уселись за тот же столик, где сидели за ужином.
Я осторожно похлопал его по ручонке и спросил:
— Ян-малыш, ты знаешь, почему мы сюда приехали?
Он отрицательно покачал головой.
— Мы приехали сюда вчера, помнишь? — Он никак не отреагировал, поэтому я прибавил: — На моей машине. Это-то ты точно должен помнить.
Он кивнул.
— А ты помнишь, что случилось до этого?
Он глядел на меня большими, совершенно пустыми глазами.
— Нет?
Он опять покачал головой, на этот раз еще медленнее.
— Не помнишь, значит… А как ты остался дома с папой?
И снова его веки затрепетали, как будто он подавал сигнал бедствия. Он моргал, моргал, но не произнес ни слова.
— Ты не помнишь, что случилось несчастье?
— Не… — начал он, но осекся и вновь настойчиво покачал головой. — Нет.
Из кухни вернулся Ханс с горячим шоколадом. Сесилия придвинула чашку к мальчику, который схватил ее и немедленно поднес к губам.
— Осторожней! — вскрикнула она. — Очень горячее!
Он сделал большой глоток и ни звуком не показал, что обжегся, — только по его тельцу пробежал быстрый озноб. Ян-малыш отставил чашку, а я продолжал его спрашивать:
— А ты помнишь, как домой вернулась мама? Ты сам мне вчера рассказывал.
Его лицо снова стало непроницаемым.
— Нет, — произнес он и опустил глаза.
Сесилия бросила на меня встревоженный взгляд.
— Ну, раз нет, то и не будем об этом больше говорить, — сказал я самым беззаботным тоном. — Шоколад-то вкусный? Как раз для голодного волчонка?
Он снова поднял на меня глаза. В них читались изумление и страх — как будто он ожидал чего-то ужасного, а это не случилось. Но это выражение сразу исчезло, и он просто молча кивнул, поднес чашку ко рту и сделал еще глоток, на этот раз очень осторожно.
— Ну что ж…
Я жестом позвал Ханса в вестибюль, а Сесилия осталась с Яном-малышом.
— Я слышал, сюда звонил адвокат Лангеланд.
— Да… Мы дружили еще студентами. Оба были такими… умеренными бунтарями, — сказал он с легкой улыбкой.
— Он все тебе рассказал?
— Да. Всю историю. Я даже и не знал, что приемными родителями малыша были Свейн и Вибекке. Мы ее называли Каланча.
— Так вы все были друзьями?
— Да. Вибекке и Йенс даже более того.
— У них был роман?
— Да. Непродолжительный, правда. А потом мы потеряли связь друг с другом.
— Но с Лангеландом она продолжала общаться. Он же их семейный адвокат, он сам мне говорил.
— Да, я уже это понял.
— А вот ты, значит, с ними не общался.
— С Вибекке и Свейном — нет. Но с Йенсом мы иногда встречались за кружкой-другой пивка. Очень редко. Мы с ним, так сказать, развивались в совершенно разных направлениях. Он стал такой законопослушный, а я…
— Злостный нарушитель?
— Да нет, — усмехнулся он, — просто… знаешь, как это бывает, Варг: правила порой просто приходится нарушать.
— Конечно. Ты совершенно прав, — сказал я. — А Вибекке он что-нибудь сказал?
— Нет. Он интересовался Яном-малышом. Все ли у мальчишки в порядке.
— А как ты сам считаешь? Паренек-то вроде немного оттаял?
— Ты был просто молодец, Варг. Но я по-прежнему думаю, что нам придется отправить его к медикам.
— Давай подождем еще одну ночь, ладно?
— Хорошо.
Мы вернулись к Сесилии и Яну-малышу.
— Ну что, пора в кровать? — спросил я.
Сесилия кивнула:
— Мы еще дочитаем ту интересную книжку, что начали вчера. Про Винни-Пуха.
— Я вас провожу.
На лестнице я спросил ее:
