Ознакомительная версия.
Волосы Егорова пришли в движение.
«Точно приехал! – с ужасом подумал он. – Какой, на хрен, музей? Что он несет? Блин, такой мужик и сломался!»
– Значит, парня хочешь? – переспросил лейтенант.
– Хочу! Очень! – Качнулся, упираясь грудью о край стола, ротный. – Так хочу, что душу рвет!
– А их мальчишки, шлепнутые, душу не рвут?
Егоров знал, что на последней операции, ворвавшись ночью в дувал, Виталька по ошибке перестрелял всю семью, среди которой, помимо стариков, было девять детей.
– Постарше – нет, а два совсем маленьких – рвут, – откровенно признался ротный. – Рвут, скоты, по ночам снятся. Без бухала уже и не засыпаю. Веришь, нет?
– Верю. А ты не думаешь, что если бы они остались живы, то когда выросли – стали бы мстить тем, кто следом за нами сюда придет? А в чем мужики виноваты? В том, что ты воротами ошибся?
Виталька вздрогнул, а затем бросился защищать покойников.
– Нет, не стали бы. Точно не стали. Они же маленькие, что они запомнят?
«Конец!» – подумал Егоров, потому что знал: самое ненужное на войне – это когда начинаешь вспоминать убитых тобой людей и некоторых жалеть, думая, что совершил ошибку. Тем самым мгновенно ставишь под сомнение смысл своего пребывания здесь, а значит, уже начинаешь разочаровываться во многом, что делаешь. А делаешь обыкновенно одно – убиваешь. И если ты прекращаешь это совершать, то непременно убьют тебя. Простой, но, тем не менее, точный закон войны.
Единственная мина разорвалась возле бронетранспортера на подходе к городу, и крохотный осколок ударил ротного в висок.
Совсем как в кино, но сколько раз и до этого, и после Виктор убеждался, что любая, даже самая немыслимая история на экране или в книге бледнеет перед тем, что приключается иногда в жизни.
Лейтенант прекрасно помнит операцию, когда на участке тяжелой горной дороги буквально на протяжении каких-то двухсот метров духи заложили два мощных фугаса. Сначала подорвалась боевая машина пехоты, и весь экипаж погиб, размазанный по металлу и разорванный в клочья.
Затем вверх подскочил малый тягач. Три человека внутри мгновенно стали похожи на четверых предыдущих. Двоим, что были наверху, повезло больше. Их швырнуло в небо. Солдат перелетел через горную речушку, которая вилась рядом с дорогой, врезался головой в скалу и покатился вниз, разбиваясь о камни. Оказавшись у воды, он замер недвижимо среди валунов на противоположном недосягаемом для мотострелков берегу. Достать его не было никакой возможности: вокруг скалы, обрывы, а между ними бурный, пенящийся поток.
Капитана – командира батареи, взрывом подняло метров на пятнадцать, пронесло по воздуху метров сто, и лишь потом он упал в реку. Поток моментально уволок офицера…
Виктор, Файзи, Эдик и несколько солдат бросились следом, но вскоре оставили такую затею: спуска к реке нигде не было.
Они вернулись к остановившимся боевым и грузовым машинам и вместе с другими офицерами принялись решать, как можно вытащить солдата. Сошлись на том, что без вертолета не обойтись.
Вдруг значительно ниже по течению, шипя, взмыли зеленые ракеты, и раздалась длинная автоматная очередь. Сбрасывая предохранители, офицеры и солдаты побежали на звук. Вскоре они увидели Эдика, несущего капитана на плечах.
Выяснилось, что пока они судили-рядили возле командирской машины относительно солдата, прапорщик решил поискать брод. Так совершенно случайно он наткнулся на Щуплецова.
Оказывается, контуженный, раненый в плечо и ногу, артиллерист сумел-таки зацепиться за камни и выползти на скалы, откуда он и окликнул Эдика, когда услышал, что кто-то идет по дороге, громко матерясь.
Капитану, безусловно, повезло: он не погиб при взрыве фугаса, не разбился о скалы в полете, не спикировал на камни в реке, не захлебнулся в воде и даже умудрился из нее выбраться. Но главное заключалось в том, что Бог отводил от Щуплецова смерть уже в третий раз.
Впервые – когда он однажды выехал из полка на пост, что стоял у ближайшего кишлака. По дороге артиллерист остановил машину и помчался по малой нужде к дереву. Водитель проехал чуть дальше – и передней части бронетранспортера как не бывало: прямое попадание реактивного снаряда.
Второй – когда Щуплецов отправился на одну из застав в их зоне ответственности. По дороге две боевые машины попали в засаду. Погибли все, кроме капитана и механика-водителя. Артиллерист отделался легким ранением.
Когда обо всем этом узнал командующий армией, то коротко подвел итог: «Представить к ордену Боевого Красного Знамени и отправить в Одесский военный округ. Пусть на море отдохнет, там послужит. Он свое уже получил. Сполна!»
Генерал-лейтенант был искушенным человеком и прекрасно понимал, что такого удачного, четвертого случая у капитана может и не быть. Короче говоря, подобно всем офицерам в Афгане, генерал свято исповедовал простую армейскую мудрость: «Бог не фраер – он все видит, и раздражать его не надо».
Или взять тот случай с гранатой.
По вечерам Егоров с соседом по комнате-конуре – таджиком Файзи – до посинения играл в «шеш-беш». Однажды таджик в запале поединка слишком сильно швырнул камни на доску. Один из них, ударившись о бортик, упал на пол и закатился под кровать.
– За произведением, – совсем как в детстве, когда кто-нибудь из пацанов бил по футбольному мячу так, что тот улетал далеко за пределы импровизированной площадки, сказал Виктор.
Старший лейтенант покорно упал на четвереньки и юркнул под кровать. Затем он как-то странно хрюкнул, и его зад застыл напряженным углом, как у пса, загнавшего добычу в нору.
– Что случилось? Женщину нашел?
– Нашел, биляд, – прохрипел таджик и осторожненько, по-рачьи, выполз на середину комнаты, держа в руке «лимонку».
Лейтенант долго ждал, пока Файзи придет в себя: покурит, скороговоркой выкрикивая ругательства, полязгает зубами, вновь покурит и попьет воды, обливая ею застиранную тельняшку, а лишь затем приступит к более-менее связному рассказу:
«Залез туда, биляд, головой видел, как ударился. Рукой щупаю – что-то дерется. Ударит так вот и спрячется.
Я, биляд, испугался. Шайтан, думаю. Вот, думаю, чарс-марс еще не курил, а кто-то за руку хватает, биляд. Потом смотрю – граната. Зацепилась кольцом за пружину и висит. Один усик разогнут. Но висит, биляд.
Вот, биляд, я знаю, почему так получилось. Помнишь, когда мы по тревоге на вертушках-мартушках в горы полетели? Тогда я из-под кровати автомат, «лифчик» вытащил, а в нем гранаты нет.
Я даже не искал. Зачем, биляд, когда этих «лимонок» вокруг – море? А она, биляд, висела все время. А я спал на ней! Две недели!»
– Биляд! – только и смог сказать похолодевший лейтенант, представив, как рванула бы граната в комнатушке и во что бы они превратились.
А Файзи заводился все больше.
– Это как, биляд, они нашу комнату убирают? Я сейчас дежурному по роте всю морду лица изобью, биляд. Солдат совсем ленивый стал: под кровать уже и не лезет. Дембел, да? Биляды душарские!
– Да успокойся ты, – останавливал соседа Виктор, – если бы любой боец под кровать залез – обязательно его соскребали бы со стен.
Теперь, вспоминая, как их долго трясло и как он то и дело вытирал потеющие ладони о тельняшку, Егоров вновь подумал, что покажи такое в кино – никто не поверит. А про Щуплецова – тем более.
И еще вспоминал Виктор, как старший лейтенант с каким-то звериным визгом в голосе кричал:
– Духи, биляд, шакалы! Резать буду, биляд, стрелять, биляд, буду! Мало я этого духа стрелял! Еще буду, биляд!
Буквально за пару часов до этого в небольшой комнатушке контрольно-пропускного пункта полка Файзи вместе с Эдиком и начальником разведки полка допрашивал духа, которого им привезли афганские офицеры госбезопасности из городской тюрьмы.
Избитый Эдиком до такой степени, что едва удерживался на ногах, дух молчал и ничего Файзи не рассказывал. В ход пошла раскаленная электроплитка, в багровую пружину которой майор с силой впечатал худую кисть афганца. Мясо шипело, поджариваясь, но дух, сцепив зубы, молчал.
Тогда в дело вступил Файзи. Он выгнал всех из комнаты и, приблизившись к афганцу, быстрым полушепотом сказал:
– Ты мусульман, и я мусульман. Разве мы не поймем друг друга? Ты мне покажи, где склады с оружием находятся. А этих русских свиней я смогу обмануть. Покажи, а то они убьют тебя!
Дух доверчиво ткнул пальцем в карту. Сразу после этого он получил увесистую затрещину и свалился на пол.
Файзи окликнул Эдика, и вдвоем они вытащили афганца на улицу. Таджик попросил у своего приятеля, афганского кагэбэшника, пистолет и всю обойму разрядил в извивающееся, вздрагивающее тело духа.
– Всех буду стрелять, биляд! – кричал в комнате Файзи.
– Всех не перестреляешь! – усмехался Егоров.
– Перестреляю! Перестреляю!
Потом они, полулежа на койках, тянули «косяк», поставив кондиционер на вытяжку. Офицеры передавали папиросу друг другу, и таджик медленно успокаивался, слабея и вытягиваясь на той самой кровати, которая едва не стала, хоть и косвенно, причиной его гибели.
Ознакомительная версия.
