встали возле того рундука прошлой ночью около полуночи, когда мы послали Вернера избавиться от тела.
— А кто придумал эту штуку с липовым радиотехником в Кингстоне, который просверлил дырку из радиорубки в вентиляционную трубу и подключил наушники в каюте Сердана к приемнику? Сердан, ваш старик или вы?
— Мой отец.
— А идея троянского коня. Тоже ваш отец?
— Он выдающийся человек. Теперь я понял, почему вы были не любопытны. Вы знали.
— Догадаться было несложно, — промолвил я задумчиво, — да только уже было поздно. Все наши беды начались в Карраччо. А эти огромные контейнеры мы погрузили именно в Карраччо. Теперь-то я понимаю, почему такой ужас обуял грузчиков, когда один из контейнеров чуть не выскользнул из строп. Теперь я понимаю, почему вашему старику так чертовски необходимо было осмотреть трюм — не для того, чтобы отдать дань уважения покойникам в гробах, а посмотреть, как поставили его людей, смогут ли они выбраться из контейнеров. А прошлой ночью они вышибли стенки и взломали люки. Сколько человек на контейнер, Каррерас?
— Двадцать. Как сельди в бочке набились, бедняги. Я думаю, им не сладко пришлось эти двадцать четыре часа.
— Двадцать… Два контейнера. Мы их погрузили четыре. А что в остальных?
— Оборудование, мистер Картер, просто оборудование.
— Одну вещь мне было бы действительно любопытно узнать.
— Да?
— Что стоит за этим кровавым бизнесом? Похищение? Требование выкупа?
— Я не имею права обсуждать с вами этот вопрос, — он усмехнулся. — По крайней мере, пока. Вы останетесь здесь, мисс Бересфорд, или позволите мне проводить вас к родителям в салон?
— Пожалуйста, оставьте юную леди, — вмешался Марстон. — Она поможет мне нести круглосуточное дежурство у постели капитана Буллена. У него в любой момент возможен кризис.
— Как хотите, — он поклонился Сьюзен Бересфорд. — Всем спокойной ночи.
Дверь захлопнулась. Сьюзен Бересфорд воскликнула:
— Так вот как они попали на корабль! Как это вам удалось догадаться?
— Как это мне удалось догадаться! Уж не думаете ли вы, что они запрятали сорок вооруженных людей в трубу нашего парохода? Когда мы догадались, что здесь замешаны Каррерас и Сердан, все стало ясно. Они поднялись на борт в Карраччо. И эти огромные контейнеры тоже. Как ни складывай два и два, мисс Бересфорд, все равно будет четыре, — она вспыхнула и одарила меня высокомерным взглядом, что я проигнорировал. — Теперь вы оба понимаете, что это значит?
— Пусть он сам скажет, доктор, — ехидно поддела меня мисс Бересфорд. — Он же умирает от нетерпения поделиться с нами.
— Это значит, что за всем этим стоит нечто очень важное, — задумчиво проговорил я. — Все грузы, за исключением случая перегрузки с судна на судно в беспошлинных портах, а к нам этот случай неприменим, должны проходить проверку в таможне. Контейнеры прошли таможню в Карраччо. Следовательно, таможня знала об их содержимом. Потому так нервничал наш агент в Карраччо. Но таможня их пропустила. Почему? Потому что имела приказ пропустить. А кто отдает им приказы? Их правительство. Кто приказывает правительству? Только хунта — в конце концов она и есть правительство. Хунта прямо и стоит за всем этим. А мы все знаем, что она отчаянно нуждается в деньгах. Интересно, интересно…
— Что интересно? — осведомился Марстон.
— Сам пока не знаю. Скажите, доктор, есть тут у вас возможность приготовить чай или кофе?
— А ты, мой мальчик, видел когда-нибудь лазарет, где это нельзя сделать?
— Какая чудесная мысль, — воскликнула Сьюзен Бересфорд, вскакивая. Я с восторгом выпью чашку чаю.
— Кофе.
— Чаю!
— Кофе. Ублажите немощного. Для мисс Бересфорд это будет весьма ценный опыт. Я имею в виду самой приготовить кофе. Надо наполнить кофейник водой…
— Пожалуйста, хватит, — она подошла к моей койке и спокойно взглянула мне в глаза. — У вас короткая память, мистер Картер. Я ведь говорила вам позавчера, что сожалею, очень сожалею. Припоминаете?
— Припоминаю, — признал я, — прошу прощения, мисс Бересфорд.
— Сьюзен, — она улыбнулась. — Если хотите получить свой кофе, то только так.
— Шантаж.
— Да зови ты ее ради бога Сьюзен, если ей угодно, — раздраженно прервал нас доктор Марстон. — Что в том страшного?
— Распоряжение врача, — согласился я покорно. — О'кей, Сьюзен, принесите пациенту его кофе. — Обстоятельства едва ли можно было назвать нормальными. Я всегда мог позднее вернуться к прежнему обращению.
Прошло пять минут, и она принесла кофе. Я осмотрел поднос и возмутился.
— Что? Только три чашки? Должно быть четыре.
— Четыре?
— Четыре. Три нам и одну нашему другу снаружи.
— Нашему другу — вы имеете в виду охранника?
— А кого же еще?
— Вы сошли с ума, мистер Картер?
— Справедливость превыше всего, — пробормотал Марстон. — Он для вас Джон.
Она охладила взглядом его порыв, перевела взгляд на меня и заявила с презрительной холодностью:
— Вы сошли с ума. Почему я должна подносить кофе этому головорезу? Ничего такого делать не буду.
— Наш старший помощник всегда знает, что делает, — умело, хотя и неожиданно, подыграл мне Марстон. — Сделайте, как он просит.
Она налила чашку кофе, вынесла ее за дверь и через несколько секунд вернулась.
— Взял? — спросил я.
— Не просто взял. Похоже, что он вообще весь день ничего не пил.
— Вполне способен в это поверить. Не думаю, что у них там, в контейнерах, был изысканный стол, — я взял предложенную мне чашку кофе, осушил ее и поставил на поднос. Кофе на вкус был именно таким, каким и должен был быть.
— Ну, как? — поинтересовалась Сьюзен.
— Превосходно. Полностью отказываюсь от своего предположения, что вы не умеете кипятить воду. Она переглянулась с Марстоном, и тот осведомился:
— Ты больше ничем не собирался заняться сегодня вечером, Джон?
— Совершенно. Все, что я хочу, — хорошо выспаться.
— Именно поэтому я всыпал тебе в кофе мощного снотворного, — он подмигнул мне. — У кофе замечательное свойство отбивать любой посторонний вкус, не так ли?
Я знал, что он имеет в виду, и он знал, что я знаю, что он имеет в виду. Я признался:
— Доктор Марстон, чувствую, что здорово дал маху, недооценивая вас.
— Чувствую то же самое, Джон, — сказал он весело. — На самом деле чувствую то же самое.
Сквозь сон я ощутил, что у меня болит левая нога, не очень сильно, но достаточно, чтобы меня пробудить. Кто-то тянул ее, делал рывок, на несколько секунд отпускал и снова дергал. И все это время он еще и разговаривал. Почему этот некто, кто бы он ни был, не прекратит это безобразие? Дерганье и болтовню. Разве он не знает, что я болен?
Я открыл глаза. Первое, что заметил, были часы на противоположной переборке. Десять часов. Десять часов утра, ибо яркий дневной свет
