В России я оказалась в Московской области, у тетушки. О маме, как и об отце, ни слуху ни духу по сей день. Год в подмосковной школе отучилась, а потом, в конце учебного года, в класс к нам пришли дяденька и тетенька, молодые такие, симпатичные, в гражданской одежде, но на обычных гражданских не похожие. Посидели у нас в классе пару уроков, а на перемене отозвали меня к себе и спрашивают:
– Ты Женя Гладкова?
Я киваю.
– Спорт любишь? Мы слышали, что у тебя по физкультуре одни пятерки.
Что верно, то верно. Физкультура не математика.
– Еще по пению, – добавляю я.
Тетенька и дяденька улыбаются, переглядываются между собой.
– Хочешь в спортивный лагерь? Будешь заниматься плаванием, гимнастикой, другими видами спорта, – говорит тетенька. – Не понравится, вернешься домой.
А у меня и дома-то нет. Тетушка моя двоюродная женщина добрая, но уже немолодая, у самой со здоровьем проблемы серьезные. Потому мне ничего другого не остается, как согласиться на летнюю поездку в спортивный лагерь.
А когда лето закончилось, я уже не вернулась в школу, а оказалась в специальном кадетском казачьем корпусе. Туда одних девчонок брали, про тот корпус много всяких воспоминаний осталось. И готовили по специальным методикам. Помимо плавания и гимнастики, занимались еще и рукопашным боем, вождением машины и мотоцикла, стрельбой по движущимся мишеням. Только методики методиками, а многие корпус окончили, замуж вышли, детей нарожали, толстыми задницами обзавелись... Некоторые, правда, поступили после и в милицейские школы, и в академию ФСБ, но до моего уровня не поднялась ни одна бывшая кадетка. Это не хвастовство, это констатация факта, подтвержденного генералом Прохоровым, одним из лучших офицеров спецслужбы. В военные и ментовские вузы я по окончании не пошла, но исхитрилась окончить два гражданских – физкультурный и факультет психологии МГУ. Причем практически без отрыва от основного производства... Много, много чего в этом «производстве» было, тот же Хмурый послушал, не поверил бы.
Воспоминания отступили так же неожиданно, как и нахлынули, глаза закрылись сами собой. В любом случае – утро вечера мудренее.
Утро вечера мудренее, но только в том случае, если доживешь до утра. Так говорил какой-то писатель, но какой, не помню. Но явно не Чехов и не Достоевский. Я просыпаюсь первой и готовлю своим, еще лежащим в кроватях гостям, легкий завтрак. Они просыпаются, но я лишь оставляю им напутствие соблюдать осторожность и ждать моего возвращения или как минимум звонка. Покидаю их, оставляя наедине. Молодая интересная женщина, молодой и тоже относительно интересный мужчина. Пусть не слишком красивые, зато неглупые. Чем они могут заниматься в тесных стенах незнакомой однокомнатной квартиры? Впрочем, мне-то что до этого? Моя задача – обезопасить их и себя. И я это сделаю прямо сейчас.
Похороны Сократа Ивановича проходили на специальном кладбище, где хоронили различных военачальников и государственных деятелей. Я подъехала туда к самому началу траурных мероприятий. Свою машину оставила на платной стоянке за два квартала, минут двадцать прогулялась пешком. Поначалу суровые ребята в штатском не хотели пускать меня на территорию, но тут весьма вовремя появился полковник Губанов.
Генерала Прохорова хоронили в закрытом гробу. Речи были короткими и лаконичными, в сторону близких родственников генерала я старалась не смотреть. Как это ни цинично прозвучит, но основная цель моего визита на кладбище – не столько почтить память Сократа Ивановича, сколько встретиться с Губановым, Кириковым и топ-менеджером Пироговым. Пока произносились прощальные речи, все трое стояли рядом со мной.
– Ну что, Евгения Федоровна, – первым заговорил со мной Губанов, как только могилу стали забрасывать землей солдатики из комендантской службы ФСБ, – вам, видимо, есть что нам сказать?
Я неопределенно пожала плечами, после чего мы втроем проследовали в бронированный джип полковника. Окна у него затененные, мотор мощностью не уступает легендарным «ЗИЛам» и «Чайкам», а внутри обстановка вполне светская, имелся даже небольшой бар. Разумеется, не рядом с водительским местом. От прослушки такой джип защищен на все сто, колебания со стекол не снимешь никаким прибором, даже это глушить научились.
– Мы слушаем вас, Евгения, – начал разговор майор Кириков, несколько опередив начальника.
– А я вас, – глядя в глубоко посаженные глаза Пограничника, отозвалась я.
Больше всего в жизни терпеть не могу начальственный тон всяких там, мягко выражаясь, младших командиров. Впрочем, доклад этих товарищей меня не очень интересует. Департамент контрразведки занимается отработкой версии с иностранными разведками, отрабатывает сомнительных лиц из посольств Англии, США, Китая, Израиля, некоторых арабских государств. Прокуратура ведет следствие, милиция на подхвате. Все работают, все ищут, результат написан на выжидающих лицах сидящих передо мною чинов спецслужбы.
– Вам, кажется, нужна была лошадка-пони? – спросил меня полковник Губанов.
Что ж, ничего удивительного, первый заместитель должен быть в курсе всего, чем озабочен начальник.
– Да, мне нужна именно такая лошадка, – отвечаю я.
– Лошадка-пони вам будет, но... – полковник выдержал выразительную паузу. – По-моему, у вас сейчас не очень много времени, чтобы заниматься лошадками.
– Ничего, как-нибудь справлюсь.
Некоторое время мы все четверо сидим молча. Полковник сохраняет подчеркнутую невозмутимость, Антон Пирогов скромно ждет своей очереди, поправляет запотевшие очки, Пограничник Кириков с трудом сдерживает раздражение. Казарменным людям не просто смириться с моей манерой поведения.
– Ну что ж, – я обвожу пристальным взглядом всех трех, – ситуация сложилась следующим образом...
И тут я четко, ничего не скрывая и не утаивая, рассказываю господам офицерам обо всех событиях, происшедших со мной в последние дни. Но в самом конце добавляю следующее:
– Самое интересное, что след оказался ложным. Ни Ольга, ни Сергей Шорников не представляют никакого оперативного интереса. А их зачем-то пытались убить. Оба абсолютно не в курсе дела. Информации – ноль.
– Так уж и ноль? – переспросил Антон Пирогов.
– Можете мне поверить!
– И где они сейчас?
Этот вопрос задал полковник Губанов.
– Они в безопасности, – отвечаю я.
– Хотите сказать, что мы не обеспечиваем свидетелям безопасность? – вступает в разговор Пограничник Кириков.
– Во-первых, они никакие не свидетели, – качаю головой я. – А во-вторых... Вам, майор, должно быть понятно, что я имею «во-вторых», при юноше не хочется произносить матерные слова...
Я киваю в сторону Антона, и у того тут же запотевают очки.
– До недавнего времени я шла по ложному следу, меня при этом пытались убить, как и тех случайных людей, с которыми я общалась, – подвела итог я. – Но сегодня ночью мне удалось выйти на новый след, короче, вышла на одного интересного разговорчивого человека... Об остальном доложу не раньше сегодняшнего вечера.
Выведу, теперь уж точно выведу из-под удара блондинку и подполковника. Стрельба прекратится... Но лишь на какое-то время.
– А всю ли правду вы нам говорите? – спрашивает, чуть ли не зубами скрипя, Кириков.
– Представьте себе – всю! – отвечаю ему не моргнув глазом.
– И что за «новый след»?
Это уже вопрос от Губанова. Что ж, он начальство, ему по службе положено интересоваться.
– Сократ Иванович никогда не задавал мне лишних вопросов, – при этих словах мне захотелось закинуть ногу на ногу и пустить в лица присутствующих по струе сигаретного дыма.
Хотя сигареты я курю лишь для камуфляжа и излишнее хамство тоже не в моем характере. Но напомнить о том, на каких условиях я работаю со спецслужбой, сейчас самое время.
– Что ж, Евгения, поступайте как считаете нужным.
Этой фразой полковник Губанов дал всем понять, что разговор окончен. Пирогов поправил очки, Кириков непринужденно отвернулся к окну.
– Когда и где я могу забрать пони? – спросила я на прощание.
– Увы, не раньше завтрашнего дня, – ответил мне полковник. – Мы ведь еще созвонимся?
Обратный путь проделываю не торопясь. По дороге набираю номер Златы.
– Я долго не звонила, потому что была очень далеко. Ты сердишься на меня?
– Нет, не сержусь... Ты покажешь мне лошадку?
– Да, совсем скоро! Артур Иванович должен разрешить.
Артур Иванович – лечащий врач. Разрешит он с первого захода или нет, я не уверена. Но если пони я достану, то уж и его уломать сумею.
– Расскажи мне что-нибудь, – просит Злата.
Истории собственного сочинения у меня иссякли, новые не придумывались. И тут я вспомнила сказку про цветик-семицветик, последний лепесток и девочку, которую, как и меня, звали Женя. Собственно говоря, поэтому я сказку и запомнила. Вот своими словами я и пересказала, как девочка Женечка загадала свое последнее волшебное желание – чтобы хромой мальчик Витя мог ходить без костылей... А потом, попрощавшись со Златой, подумала – а ведь Витя понравился Женечке потому, что был задумчивый и сосредоточенный, сидел себе на скамеечке, книги читал. Потому как был хромым и бегать не мог. А был бы Витя на тот момент здоровым, носился бы по двору, как последний гопник, гонял кошек, бил стекла. Такой Женечке вряд ли понравился бы. Впрочем, сказка есть сказка. Чем критиковать чужую, надо сочинить собственную. Но сказки мне сейчас в голову не лезли. Если за мной пустят «хвост», «наружку», то я совсем даже не против. Дело сделано. Мои нынешние противники сами понимают, что Ольга и брат Шорникова ничего существенного не знают и знать не могут. Ликвидировать их решили на всякий случай, за компанию со мной, чтобы отрубить концы намертво. Теперь же я заявила, что вышла на некоего «разговорчивого человека». Господа похитители прекрасно понимают, что такое вполне может быть. И им теперь нужно во что бы то ни стало вычислить этого «разговорчивого»...
