– Как бы я без тебя справилась, Рут? Спасибо, что выслушала. Мне не с кем больше поговорить.
«Насколько понимаю, вы с ней довольно близки». Послышалось ли что-то зловещее, даже угрожающее в маминых словах? Разочаровалась ли она не только в Рут, но и в женской дружбе вообще? Боялась ли она, что Катинка предаст меня так же, как Рут когда-то предала ее? Но беспокоиться было не о чем, я могла бы объяснить это маме, если бы она снизошла до вопросов. Я поступала разумнее, чем мама, я не рассказывала все подробности, не раскрывала всю свою жизнь. Должно быть, Катинка думала, что мы хорошо знаем друг друга. Но это не значит, что мы были по-настоящему близки, во всяком случае не в таком смысле, как мама и Рут когда-то. Определенно нет. Несмотря ни на что, чему-то я все-таки научилась на маминых ошибках.
В трубке послышался сухой кашель.
– Ну, так или иначе, Катинка говорит, что в последнее время ты казалась выбитой из колеи. Ты часто брала больничный и… да… Она выразилась именно так – она волнуется за тебя.
Я положила руку на лоб, потерла его. Мысли о том, что случилось в лесу, снова настигли меня. Подростки, нож у горла. «А ты, – хотела я спросить, – а ты не волнуешься за меня? А должна бы». Но когда я открыла рот, выскользнуло нечто совершенно другое:
– Я беременна.
Не знаю, зачем я это сказала. Возможно, чтобы шокировать. А может быть, просто потому, что была сама не своя. В действительности я уже давно была сама не своя. Катинка была права. На другом конце провода послышалось оханье.
– Беременна? Господи боже мой!
Мама казалась напуганной до ужаса. Я слышала, как она собирается с силами, в ее голосе появилось что-то новое, что-то твердое.
– Кто отец?
Я больше не могла это выносить. Просто больше не было никаких сил. Прервала разговор и, шатаясь, пошла в спальню. Там выключила телефон полностью, прежде чем поставить его на зарядку, и упала плашмя поперек нашей кровати. Апатия захватила меня, овладела моим телом и придушила все чувства. Прежде чем веки опустились, я увидела перед собой мамино недовольное лицо. «Как ты можешь, Грета? Как, черт возьми, ты можешь?»
14
Меня разбудил голос Алекса. «Это тебе кажется, – я словно слышала его шепот. – Ты ведь не думаешь, что это все происходит на самом деле? Это все тебе только кажется». Я дрожала, одеяло подо мной было влажным и смятым. Тут я почувствовала что-то у ноги, что-то теплое, и когда посмотрела назад, увидела Тирита, который свернулся калачиком возле меня. Я просунула руку под его мягкий живот и подтащила его поближе к груди, просунула палец под розовый ошейник и почесала ему шейку. Он зевнул, а потом долго и сонно смотрел на меня своими сощуренными глазами. Смиллин кот. Возможно, он думал то же, что и я. Что на самом деле мы с ним не имеем друг к другу никакого отношения. Но вот мы были здесь одни, вдвоем.
Почти бессознательно я поднесла руку к своей шее. Потерла темную отметину, которая, я знала, должна была быть где-то там. Пальцы скользнули выше, к подбородку. Воспоминание было очень свежо, кожа все еще словно ощущала прикосновение лезвия к нежному месту под челюстью. Я увидела перед собой парня с бородкой, увидела его равнодушный взгляд и услышала угрозы. Сморгнула и отогнала от себя это видение, направила внимание на Тирита, принялась гладить и почесывать его по шерстке, пока он не растянулся благодарно у меня на груди. Он протяжно мяукал. Казалось, он говорил: «Теперь нам позволено держаться вместе». Но по какой-то причине это не утешило меня. По какой-то причине мне стало неловко.
Я отодвинула кота и села на кровати слегка озадаченная. Поморщилась, когда жжение в горле дало о себе знать. Доктор говорил, это еще один симптом. Девятая неделя, сказал он. С тех пор прошло еще две недели, и изменения в теле стали заметнее. Тошнота и рвота, потеря аппетита, боль в бедрах… И усталость, которая, кажется, овладела мной полностью. Я осторожно положила руку на живот, на его все растущую выпуклость. Еще раз попробовала на вкус эту мысль, мысль, которую прокручивала в голове множество раз с тех пор, как получила результаты в поликлинике. Но нет, мое решение было неизменным. Жизнь или не жизнь, вот в чем вопрос. Сейчас уже все определено. Я сохраню этого ребенка. Несмотря ни на что.
«Кто отец?» Отзвук маминого голоса острым лезвием проткнул мое мутное сознание. Внезапно я полностью проснулась. Включила телефон и обнаружила, что у меня три новых голосовых сообщения. Сердце забилось чаще, но, как оказалось, напрасно. Все три сообщения были от мамы.
– Прости меня, деточка, я была в таком шоке и… но мы как-нибудь с этим справимся. Перезвони мне, и мы поговорим!
– Или, может, я к тебе приеду? Но тогда скажи, где находишься!
– Милая Грета, не делай так. Я этого не вынесу…
Мамин голос оборвался. Она плакала? Из-за меня? Я снова прослушала последнее сообщение, и дверь, которая потихоньку начала приоткрываться, с грохотом захлопнулась обратно. «Я этого не вынесу».
Я оттолкнула телефон от себя, и он скользнул на пол. Снова все вертелось вокруг маминых потребностей, маминых чувств, вокруг того, что она может или не может вынести. Так же, как было тогда, после папы. Так же, как было всегда.
Я встала с кровати, несколько мгновений смотрела на телефон. Вообще-то я могла бы так и оставить его лежать там на полу. Алекс не давал о себе знать. А все мои попытки дозвониться до него были безуспешны.
Я сгребла в сумку самые необходимые вещи, повесила ее на плечо. В последний момент все-таки опустилась на колени, подобрала мобильный и опустила его в сумку. Когда я проходила детскую, взгляд неумолимо притянулся туда. Ноги сами завели меня внутрь. Я рухнула рядом с кроватью и стала неуклюже гладить пододеяльник. На нем была изображена какая-то сказочная принцесса. Смилла обожала принцесс, точно как я в ее возрасте. Мы с ней были так похожи. С сухими глазами я уткнулась в подушку, втянула в ноздри уже едва различимый запах детского шампуня.
– Я не успела рассказать тебе радостные новости, – прошептала я. – У тебя будет маленький братик или сестренка.
Где-то в глубине живота я ощутила неприятные тянущие движения. Это плод давал о себе знать? Нет, этого не могло быть, еще слишком рано. Или? Внезапно меня охватил стыд. Взрослый человек, который подает такой пример, – подводит, бросает. Я такая? Нет, нельзя было позволять мыслям идти в этом направлении. Я должна была верить, что все идет как надо. То, что случилось. То, на что я решилась. Я поднялась, отошла от кровати и вышла из комнаты Смиллы.
Когда проходила мимо зеркала в прихожей, приостановилась и бросила взгляд на свое отражение. Тушь растеклась, тени размазаны, волосы растрепаны. Я была похожа на сумасшедшую. Быстро и ловко я поправила макияж и уложила волосы. Потом поспешила на улицу и сбежала по лестнице.
Машина завелась со второй попытки, а я не могла думать ни о чем другом, кроме как о желании уехать отсюда. В Морхеме меня больше ничего не держало, здесь были только страх и сумятица. С каждым часом я все глубже и глубже погружалась во что-то, чего не могла понять, во что-то, что казалось все страшнее. На расстоянии я смогу с ясной головой обдумать все, что случилось, понять то, что сейчас упускаю из виду, то, что прячется и ускользает от меня.
Машина ехала по узкой гравийной дорожке мимо других летних дач, похожих на ту, что я только что покинула. Они стояли по обе стороны дороги, очевидно пустые и безжизненные. Нигде не было ни одной припаркованной машины. Нигде не было видно ни одного человека. Было что-то неестественное в этом отсутствии жизни, в том, что весь поселок лежал покинутый и пустынный. Все казалось каким-то нереальным. Я почувствовала головокружение, будто попала в западню. Несмотря на безлюдность, у меня возникло чувство, что за мной следят. Я посмотрела в зеркало заднего вида, в ужасе ожидая увидеть там компанию подростков в широкой потрепанной одежде, громоздящихся на капоте. Но там никого не было. Когда я подумала о девочке на обочине, парне с ножом и его дружках, все это уже показалось мне нереальным. Их очертания размылись, растворились в небытии. Будто призраки. Я, вообще, видела их? На самом деле?
