стигийцев все еще там. Надо хорошенько осмотреть склад, авось и найдем чего интересного, – покачала головой Оливия. – Плюс, на Иза ступор нападает, когда он мой дробовик видит.
– Почему? – невинно поинтересовался демон.
– А я как-то раз его ему в жопу засунула, – просто ответила монахиня и, вздохнув, поднялась со стула. – Плакал он тогда очень грустно. Собирайтесь. Надо еще машину заправить.
Когда машина выехала на Пятнадцатое шоссе, Оливия, до этого молчавшая, включила старенькую магнитолу, которая наполнила салон приглушенной музыкой. Малит, мирно дремавший на заднем сиденье, проснулся и, поймав взгляд монахини в зеркале заднего вида, елейно улыбнулся, когда услышал слова песни.
– Чего лыбишься, черноглазый? – усмехнулась Оливия, качая головой в такт музыке. – Или тебе Дэвид Ашер не нравится? Даже песня вон про вашего брата. «Черное, черное сердце». Сгоревшее в мерзостном дьявольском огне.
– Я предпочитаю другую музыку, – туманно бросил Малит, закуривая сигарету.
– Какую? Детские песенки про петушков? – меланхолично спросила Регина, листая глянцевый журнал и тихо вздыхая, когда на разворотах ей попадался очередной голый мужчина, рекламирующий трусы или дорогой одеколон. – Хорош, красавец…
– Грайндкор,– коротко ответил демон, заставив Оливию рассмеяться. – Чего смеетесь, сестра?
– Не удивил. Вам только извращения подавай. Грайндкора у нас нет, но есть блэк-метал. Пойдет? – спросила она, переключая дорожку. Салон тут же наполнился новыми злыми нотками и монотонной долбежкой. – Darkthrone, дружок. Не сраный мелодизм норвегов.
– Вполне. Слишком много пафоса в текстах, но сойдет. И пока мы едем, может, расскажете, как так вышло, что из всего ордена святой Ангелины остались только вы?
– А может, тебе заткнуться и просто послушать музыку? – ласково спросила Регина, обернувшись назад. – Ты же сам все знаешь.
– Я слышал это от других, но предпочитаю рассказы очевидцев. Они более живые, – улыбнулся тот.
– Такта в тебе, как в члене импотента крови, – покачала головой Оливия, обгоняя еле плетущийся по дороге драндулет, за рулем которого сидела ветхая старушка с блаженной улыбкой. Монахиня поравнялась с машиной и, открыв окно, резко заорала, заставив старушку вздрогнуть: – Свали с дороги, курва! Едешь, блядь, как к себе на могилу. Уйди в правый ряд и не мешай тем, кто торопится.
– Безопасность на дороге превыше всего, – промурлыкал демон, смотря в обуянное ужасом лицо старушки, которая вдавила педаль в пол и умчалась далеко вперед. – Теперь велик риск того, что она разобьется.
– Невелика потеря. Ты видел её улыбку? Старая ведьма наверняка под кайфом, – буркнула Оливия. – В этом блядском городе каждый житель под кайфом. Без него видать жить не так дерьмово. Даже малые дети торчат на сахаре и ядерной газировке, которая поражает радиацией их органы. Но всем насрать. Тебе тоже должно быть насрать, раз уж задержался здесь.
– А мой вопрос? Я хотел бы услышать ответ.
– Не отцепишься, да? – хмыкнула монахиня. – И что тебе рассказать? Как твои черноглазые дружки напали на монастырь святой Ангелины и покрошили всех? Как орден не пережил одну кровавую ночь? Иди ты в жопу, нечистый, со своими вопросами.
– Я слышал много версий о падении вашего ордена. Слышал и о падении других орденов, – не смутился Малит. – Но вы. Вы последние уцелевшие из ордена святой Ангелины. Вера еще жива.
– В этом городе давно нет веры, Малит, – тихо ответила Оливия, чья вспышка злости внезапно сменилась черной меланхолией. – Люди творят страшное и считают, что это правильно. Ты смотрел телевизор? Там этой хуйни навалом, и они ей верят. Они верят лицемерам, а не своей интуиции. Они боготворят подонков, а единственных добряков распинают на потеху толпе. Это же так смешно, блядь! Да, когда-то несколько орденов охраняли человечество от происков твоих собратьев, пока само человечество не забило большой и потный хер на своих защитников. У людей появилась другая вера и другой Бог, Малит. Бабло и оружие. Вот, блядь, два главных Бога новой веры. Веры, в которой всем насрать на ближнего. Только нам было не насрать. Твои собратья неплохо поработали над человечеством, изменили баланс, смутили и увели во тьму миллионы душ. А потом нанесли удар. Мы с Региной были детьми, когда на орден напала кодла проклятых и за несколько часов уничтожила то, что мы звали семьей.
– Это не было согласовано с Владыкой…
– Да поебать всем на согласия, дружок, – рассмеялась Оливия, а вместе с ней и Регина. – Только ты и некоторые верховные иерархи, может, и верят в собственное величие, пока стигийцы, луксуры и прочий сброд творят, что хотят.
– Мы помним, как кричали наши сестры, когда обезумевшие твари рвали их на части. Помним, как сестры выбегали на улицу и просили защиты у прохожих, но всем было плевать, Малит, – поддакнула Регина. Черные глаза монахини налились гневом, а в голосе зазвенела ярость. – То была ночь великой Резни, когда проклятые почти уничтожили нас. До обычных людей им никогда не было особого дела. Они корм, свежее мясо, наивные душонки, которые так легко уводятся во тьму. А мы мешали им. Мешали им смущать эти душонки. Боролись за них и чаще всего побеждали ценой своей жизни.
– Что, блядь, могли сделать две сотни монахинь против проклятых? – спросила Оливия, закуривая сигарету. – Да ничего, Малит. Они изгоняли демонов словом и верой, а не огнем и мечом, как мы. А слово и вера пали под натиском людского безразличия и демонической ярости. Нам насрать, что вы наказали тех, кто совершил нападение на орден. Откровенно насрать, Малит. Ушедших не вернешь теперь. Зато мы можем за них отомстить.
– Вас принял под крыло другой орден? – поинтересовался демон.
– Нет. Один человек, которому было не наплевать. Последний из своего ордена. Он изгонял проклятых не только словом и верой, но и огнем. Ураганным, твою мать, огнем из разнообразного оружия, и это, на удивление, работало. Благодаря ему мы выжили, когда над нами занес уродливую лапу один из абсоров. Он разнес гнилого говноеда на ошметки, а мы завороженно смотрели, как стекает по стене его черная кровища и черные мозги. Завораживающее, блядь, зрелище, Малит.
– Отец Брутус, – улыбнулась Регина. – Последний из ордена святой Екатерины Мисонийской. Два метра ярости и гнева. Он вложил в наши руки оружие и научил, как отправлять твоих собратьев обратно. Научил, как изгонять их не только словом, но и пулями, которые, на удивление, разносили проклятую плоть не хуже человеческой.
– Я знаю. Разработки оружия из ордена святой Екатерины Мисонийской быстро разлетелись по земле после той ночи, когда пал ваш орден.
Оливия хохотнула, услышав в голосе демона не слишком радостные нотки.
– Неприятно тебе говорить об этом, черноглазый? – спросила она. – Сам начал, так что не жалуйся.
