— Письмо? В первый раз слышу. Откуда ты это?..
— Агентурные источники, — улыбнулся Мазин. — Но нуждаются в проверке. Есть версия, что он получил письмо и в нем могла быть названа фамилия настоящего возлюбленного. И очень удивительно, почему Дергачев на суде не упомянул об этом.
— Когда он письмо получил?
— Сразу после исчезновения Эрлены.
Анна Григорьевна опечалилась.
— Почему же скрыл?
— Хотел, чтобы Алферова упекли скорее всего.
— А кофемолка? Это же противоречит…
— Почему? Ты к нему после приговора пришла. Дело-то было сделано! А кофемолка могла и без него всплыть. Соседка видела и проводница. Зачем же темнить? Себе могло быть хуже.
— Игорь, я прекрасно понимаю ценность правила — все подвергай сомнению, но тут ты не прав, — возразила Анна Григорьевна.
— Недавно говорили: «Борис, ты не прав!» Ладно, Анечка, будем считать, что ты меня проэрудировала и почти убедила в невиновности и мужа, и Алферова.
— Однако ты их подозреваешь?
— Как тебе сказать… Чтобы разыскивать эту Эрлену, нужно быть твердо уверенным, что она жива. Так что, с твоего разрешения, придется их еще разок через сито пропустить. Но деликатно. Я не прокурор. Срок не требую.
— Знаю, Игорек, ты не кровожадный.
Глава 5
Пушкаря Мазин навестил в собственном доме, Анна Григорьевна жила в крошечной, но уютной квартирке, Алферов обитал в коммуналке. По возрасту и жизненному опыту Игорю Николаевичу полагалось знать, что такое коммуналка, однако человек к хорошему привыкает быстро, а привыкнув, плохое инстинктивно вытесняет из памяти, и Мазин не был исключением. Прекрасно зная, что коммуналок еще с избытком, он всякий раз, подходя к обшарпанной двери с «пультом» из разномастных звонков, испытывал чувство недоумения и стыда перед людьми, влачащими существование в подобных жилищах. Люди эти, как правило, были старыми, беспомощными до конца дней, отброшенными на обочину жизни. Это знакомое щемящее чувство испытал Мазин, отыскав на косяке фамилию «Алферов», нацарапанную на давно некрашенном дереве. Надпись тоже давно не подновляли, но понять, что написано, было можно.
Мазин нажал кнопку соответствующего звонка. Никто не откликнулся.
Он позвонил еще раз и прислушался. Отклика не было.
«Может быть, звонок не работает?» — подумал Игорь Николаевич и постучал на всякий случай.
На этот раз сигнал сработал. Послышалось шарканье, потом возня с замком, и в приоткрывшейся двери, поверх натянувшейся цепочки, появилось женское лицо того возраста, когда годы считать уже нет смысла.
— Вам кого, гражданин?
— Мне нужен Сергей Алферов.
— Ильич-то? — уточнила старуха и задумалась, видимо, решая нелегкую проблему.
Подумав с минуту, она повернулась и прошаркала внутрь квартиры, ничего не пояснив Мазину, но и не захлопнув дверь перед носом. Изнутри послышался разговор. Вторая собеседница была, очевидно, глуховата, поэтому совет двух соседок воспринимался односторонне. Открывшая Мазину старуха говорила громко и отчетливо, другая шамкала невнятно, и ее слова доносились с большими помехами.
— Слышь, Елена, вот к Ильичу человек пришел.
— Да рази он?..
— Вроде бы на поправку идет.
— Слава Богу, если…
— Вот и не знаю, беспокоить или не беспокоить.
— А ты…
В итоге решено было обратиться к самому Ильичу, примет ли. Последовал осторожный стук во внутреннюю дверь и громкий недовольный голос в ответ:
— Ну, какого хрена? Сколько вас предупреждать нужно!
— Ты уж прости, Ильич. Человек к тебе.
Прозвучало философское.
— Это еще вопрос — человек ли?..
Старуха ответила лестно для Мазина.
— Да вроде приличный человек.
— Вам все приличные, божьи одуванчики. Ну ладно, пускай.
Цепочка звякнула, открывая доступ в квартиру.
Старуха в дверях, привстав на цыпочках, шепнула в ухо Мазину:
— Ты уважь его, уважь, руки-то золотые, и поправляется как раз. Не пожалеешь.
Мазин понял, что его приняли за клиента, но объясняться соседкам не стал.
— Принимаете, Сергей Ильич?
— Куда от тебя денешься, раз пришел.
Ильич сидел на неприбранной койке, с которой свисали грязные простыни, и, приладив между колен бутылку с отечественным пивом, пытался открыть ножом жестяную пробку, но «золотая» рука заметно дрожала, и пробка не поддавалась.
— П…параша! Помоги, что ли!
Алферов протянул Мазину бутылку и нож.
Мазин открыл бутылку. Алферов поднял стоявший на полу стакан, хотел налить, но стекло дробно застучало по стеклу.
— Вот параша, — повторил Ильич. — Да ладно, мать ее… Еще разолью.
И он, прихватив зубами горлышко, потянул пиво напрямую из бутылки. Выцедив половину, оторвался и посмотрел на Мазина.
— Тебя не угощаю, у меня норма. Лишнего не брал. Вздорожало нынче пиво. Не допью, — он показал на угол, где стояло с десяток пустых и полных бутылок, — тебе же хуже. Чтоб работать, поправиться нужно.
Они посмотрели друг на друга. Судить об Алферове по нынешней его внешности алкоголика после глубокого запоя было почти невозможно. В таком состоянии все лица схожи, смазаны общей главной заботой — «поправиться». Лицо Мазина Алферова заинтересовало больше.
— А я тебя не знаю. Тебя кто направил?
Мазин повременил с ответом. Он сомневался, что Ильич достаточно поправился, чтобы вести серьезный разговор.
— Кто, я спрашиваю, направил? — повторил Алферов с раздражением. — Я без рекомендации не работаю. Я мастер-класс. И беру дорого. Слыхал? Я тебе не ЖЭК, я с гарантией делаю. Японец я, а не совок-халтурщик. А на морду не смотри. Я к тебе работать приду чисто выбритый. Ты меня не узнаешь, понял?
— Понял, — кивнул Мазин, все еще не определившись, как поступить. Он намеревался сразу же уйти, если Алферов в запое, говорить только с трезвым, и не ожидал встретить его в «промежуточном» состоянии.
— Нет, ты чего-то не понял. Услыхал, что я из запоя выхожу и на мели, потому подешевле надеешься? Не выйдет. Мне твой скептицизм не нравится. Что-то ты меня рассматриваешь нахально.
Слово «скептицизм» напомнило Мазину, что перед ним все-таки не рядовой алкаш, а «бывший интеллигентный человек» и тон его скорее бравада, чем подлинная суть, и он решился.
— У меня есть рекомендация.
Алферов доцедил бутылку.
— Не врешь? От кого?
— От хорошего человека.
— Хороших людей не бывает. Ври меньше! Лучше открой еще одну.
Мазин подчинился и протянул Алферову вспененную бутылку.
— Ну ладно, говори, — проявил тот наконец великодушие. — Интересно, кого ты за хорошего человека держишь? Кто тебя направил?
— Анна Григорьевна.
Алферов опустил бутылку, смахнул ладонью пену с губ.
— Анна Григорьевна? Сама?
— Сама.
— Чего ж сразу не сказал? Для нее у меня отказа нет. И возьму умеренно.
— Дело не в цене.
— Ну! Богатый? «Новый русский»? Придумали словечко! Я его не люблю. Я не новый и не старый, я просто русский человек. Смотри, за похвальбу зелененьких запрошу!
— Я тоже не «новый». Я к вам…
Ильич приподнялся.
— Ого! Выкаешь зря. Я свою весовую категорию знаю. Давай дело!
— Дело у меня не водопроводное.
Алферов нахмурился.
— Другими не занимаюсь.
— Я же сказал. Я от Анны Григорьевны.
Мутные и больные глаза насторожились, и Мазин увидел, что в них мелькнул страх.
— Неужто опять?
«Господи! Как же можно человека сломать! На дне, и там от страха не избавился».
— Успокойтесь. Я не органы представляю.
— А кого ж?
— Дочку Эрлены Дергачевой.
— Не понял. В глаза никогда не видел.
— Возможно. Она ведь тогда маленькая была.
Алферов потянулся к бутылке, но остановил руку.
— Значит, выросла?
— Естественно, время-то идет.
— Не знаю. Я человек конченый. Будущего не имею, за временем не слежу.
— Но прошлое-то было.
— Вот это мне тем более ни к чему. Я его забыл. В забытьи живу. Сам видишь. Я пьющий человек, а пьющие часов не наблюдают. Я все забыл.
