– Ты пересказывала вчерашнюю серию этого фильма.., черт, как его? Ну вот, теперь и у меня начинаются провалы в памяти.
– А это потому, что сам не пьешь и жене не даешь. При чем тут какой-то фильм? О чем же я все-таки говорила? А!.. Я вас выведу на чистую воду. Из банка меня уволили… А все ты! Денег ему, видите ли, захотелось… Вот и воровал бы сам, я-то здесь при чем?
Губанов стиснул челюсти, чтобы промолчать. Не следовало заострять ее внимание на чем бы то ни было. Рано или поздно она устанет болтать и вырубится. Тогда ее можно будет погрузить в машину и отвезти туда, откуда она сбежала. При мысли о том, что он сделает с охранником, который допустил это безобразие, Губанов почувствовал, как онемели щеки и лоб.
Он поискал глазами по углам и нашел бутылку. В литровой емкости оставалось еще граммов двести коньяка. Майор покосился на большой винный бокал, все еще зажатый в кулаке у Ирины, и его слегка перекосило. Понятно, когда мужики в полевых условиях хлещут спирт стаканами, но чтобы женщина, да еще такая холеная, утонченно-изысканная, с таким высокопоставленным папой и при двух высших образованиях… Другая на ее месте от такой дозы давно откинула бы копыта, а эта еще ораторствует.., клеймит и обличает, черт бы ее побрал!
– Ладно, – примирительно сказал он, беря бутылку в руку и доставая коньячную рюмку. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Давай-ка дернем по маленькой за мир во всем мире. Давненько я тебя по кровати не валял, как ты полагаешь?
– Ишь, чего выдумал, – проворчала Ирина, с пьяной поспешностью отодвигаясь в самый угол дивана и плотно сжимая колени, словно находилась в обществе уличного маньяка, а не собственного мужа. – Зэчек у себя на работе валяй, половой гигант. И пить я с тобой не буду, еще чего не хватало. Я статью буду писать, понял? Где бумага?
– В секретере, – спокойно ответил Губанов, усаживаясь рядом с ней на диван и свинчивая пробку с бутылки. – А что за статья?
– Про ваши с папашкой делишки. Съел, майор?
– Так ты пиши не статью, а заявление в прокуратуру, – посоветовал Губанов. – Кто же в наше время верит газетам?
Он наполнил свою рюмку, аккуратно завинтил колпачок и поставил бутылку на пол между собой и Ириной.
– А кто в наше время верит прокуратуре? – заплетающимся языком парировала Ирина. Глаза ее помимо воли следили за бутылкой, словно та гипнотизировала ее.
– Так что же делать? – озабоченно спросил Губанов. – Некуда крестьянину податься… Слушай, а может, написать в ООН? В комиссию по правам человека, а? Подумай. А я пока пропущу рюмочку с твоего позволения. Ин вино веритас, знаешь ли. Твое здоровье!
Он выпил коньяк, смачно крякнул и с преувеличенным удовольствием втянул воздух носом. Покосившись на жену, он заметил, что ее ноздри тоже возбужденно трепещут. Майору даже показалось, что ее глаза, неотрывно следящие за бутылкой, слегка увлажнились.
– А хорош коньячок, – задумчиво сказал он. – Не понимаю, какого дьявола я его берег для каких-то гостей? Давно надо было выпить! А гости пускай хлещут водку, если им невтерпеж… Нет, ты молодец, что открыла бутылку.
Если бы не это дело, вечер, можно сказать, пропал бы. Он снова потянулся за бутылкой, но Ирина опередила его. Не теряя времени на то, чтобы наполнить бокал, она припала губами к горлышку и присосалась к бутылке, как клоп. Губанов сделал вид, что хочет отнять бутылку, и Ирина оттолкнула его локтем. Губанов ухмыльнулся, засек время по наручным часам и стал ждать. Ирина еще что-то говорила, но майор уже перестал ее слушать. Он рассматривал ее длинные голые ноги и кокетливо выглядывавший из-под наброшенной на плечи блузки темный сосок, следил за тем, как двигается красиво очерченный рот со следами ее любимой бледно-розовой помады, и с привычной грустью думал о том, как это жалко, что с ней нельзя нормально жить. Тело у нее все еще было великолепное, но вот от психики остались одни руины, и существование рядом с ней было очень похоже на жизнь в жерле действующего вулкана. Будь он водопроводчиком или дворником, с этим можно было бы мириться, но он был майором ФСБ и начальником охраны губернатора, а Ирина знала слишком много и о многом догадывалась, так что ему поневоле приходилось выбирать между ее телом и своей карьерой. “Да что тут выбирать, – подумал он, скользя взглядом по плавной линии ее бедра. – На Тверской этих тел навалом. Доступно и, что самое главное, абсолютно безопасно. Трахнул и забыл, а назавтра привел другую и тоже забыл… Тоже мне, фокус. О каком выборе можно говорить в такой ситуации? "
Он прислушался, краем уха уловив изменения в тембре ее голоса. Ирина уже несла околесицу, едва ворочая языком.
– Ну, хватит, – сказал Губанов и сдернул с нее блузку. Ирина этого, похоже, даже не заметила, и отреагировала только тогда, когда муж боком повалил ее на диван и принялся сдирать последнюю оставшуюся на ней деталь туалета.
– Ты что? Да ты что-о?! – совершенно пьяным голосом выкрикнула она, слабо отбиваясь. Это еще больше возбудило Губанова: он обожал сопротивление.
– Молчи, сучка, – пропыхтел он, возясь с брючным ремнем. – Ты мне весь вечер испортила, так что будь добра выплатить компенсацию.
– Ну и хрен с тобой, – прекращая сопротивление, заявила Ирина. – Только не думай, что я тебе это забуду. Ты у нас еще и насильник, оказывается…
Губанов не ответил – он был занят. Кожаная обивка дивана ритмично поскрипывала, на загорелом лбу майора бисером выступил пот. Лежа на боку со спущенными на пол ногами, Ирина издавала короткие невнятные звуки в такт неистовым толчкам. Внезапно из ее груди вырвалось протяжное утробное клокотание, она слегка подалась вперед, и ее обильно вырвало прямо на диван. Губанов грязно выругался, но не прервал своего занятия, и через минуту издал торжествующий звериный рык.
Он встал с дивана, испытывая смесь отвращения и триумфа. Кислый запах рвоты забивал ему ноздри, смотреть на лежавшее на испачканном диване смятое, как грязная салфетка, бесчувственное тело жены было неприятно, но майор был, по большому счету, доволен. Он попал домой очень вовремя, чтобы нейтрализовать эту полоумную тварь и вернуть ее в клетку, да еще и получил при этом какое-никакое удовольствие.., да чего греха таить, удовольствие было преизрядным. Ну и что с того, что ему нравится грязь? Она нравится многим, а ему всю жизнь приходится копаться в грязи, он привык к грязи, даже, можно сказать, полюбил ее. И потом, где вы видели в наше время что-нибудь чистое? Только не говорите про чистоту детей и служителей церкви. Дети начинают с того, что гадят под себя, а потом принимаются портить мебель и воровать конфеты, а попы через одного по совместительству работают платными информаторами. Так чего вы хотите от майора спецслужбы? Тоже мне, грех: трахнул пьяную жену.
Рассуждая подобным образом, Губанов сходил в ванную за тряпкой, тщательно затер вонючую лужу на паркете, сполоснул тряпку, слегка передвинул спящую тяжелым пьяным сном Ирину и протер под ней диван. Затем он тщательно вымыл руки, смочил полотенце теплой водой и более или менее умыл жену. Ее вид майора не волновал, но пачкать одежду не хотелось.
Порывшись в шкафу, он нашел чистое белье и халат.
Одевать тяжелое, безвольно обмякшее тело было трудно, но он справился с этим неприятным делом довольно быстро – сказывался богатый опыт. Завязывая на талии жены пояс халата, он невольно припомнил, сколько раз ему уже приходилось заниматься чем-то подобным. Перед тем, как окончательно отрубиться, Ирина Бородин просто обожала раздеться донага невзирая на личности присутствующих, и всякий раз не кому-то, а именно майору Губанову приходилось с каменным лицом выносить ее на руках из наполненного расфуфыренными ротозеями помещения. Больше всего его бесило то, что наутро она ничего не могла вспомнить, а все рассказы о своих вечерних похождениях воспринимала как заведомую ложь.
Губанов подумал, что наследственность – страшная штука. Вот и мать Ирины, насколько он понял из материалов дела, сиганула в окошко нагишом при большом стечении народа. Не то сама сиганула, не то тестюшка, дай ему бог здоровья, подтолкнул… Что там у них вышло на самом деле, Губанову было неинтересно: на месте Бородича он сам ни за что не упустил бы такого случая. И думать здесь не о чем, не пойман – не вор. Очень простая философия и к тому же единственно верная. Было, не было – неважно. Важно то, что господин губернатор очень болезненно реагирует на всякое упоминание об этой давней истории, а значит, в критический момент ее можно будет использовать в качестве кнута. Не дай бог, конечно, но мало ли что?
Майор достал из-под грязного белья свой пистолет, вложил его в кобуру и натянул сверху пиджак. За окном уже совсем стемнело, можно было трогаться. Все равно, пока все угомонятся, любимая женушка, не ровен час, проснется. Спиртного в доме больше не было ни капли, и чем он станет отключать супругу во второй раз, майор не знал.
