УАЗик, взрыкивая, перевалил через мелкий кювет и углубился в чащу. Дато показа-лось, будто на фоне кустарника мелькнула человеческая фигура в пятнистой форме. Потом густые ели как бы разъехались в стороны, открыв довольно приличную грунтовку. Автомо-биль въехал под сень деревьев. Дато оглянулся, ёлки снова сомкнулись.
Дорога — не дорога, тропа — не тропа, вилась, огибая мощные стволы, и была укрыта столь густой тенью, что казалось, будто авто пробирается по вырубленному в малахитовой толще туннелю. Подумалось, что если кинуть глаз сверху, ни черта кроме леса не увидеть.
"Хорошо секретятся, ребята. Мрачновато тут".
— Ещё минут двадцать, — подсказал хозяин, — и мы на месте. Улавливаете сакральный смысл происходящего? Скрытая от посторонних глаз тропа ведёт нас к таинственному, не-доступному для непосвящённых месту, где под покровом одного лишь Космоса, зреет Вели-кое Таинство, Великая Воля? Слышите шорох бесконечности?
"Чем дальше в лес — тем больше шизы, — подумал Дато, — в городе разговаривал, как тверёзый человек, а тут то ли потихоньку сходит с ума, то ли сам себя накручивает. Шорох вечности! Каково? Я слышу, как воет движок, да хрустит под колёсами всякая древесная ме-лочь, и больше ничего. Однако подыгрываю во всём. Тем более, мочканут ещё сдуру".
УАЗик неожиданно встал, пара здоровенных елей сама собой сдвинулась с места, от-крывая затенённую площадку.
— Выходим, — скомандовал Алексей Алексеевич, — здесь меня зовут отцом Елисеем — это моё имя для здешней паствы, так что не удивляйтесь.
Илларион вылез из авто и осмотрелся. Небольшая поляна с парочкой бараков. Тут и там, будто колонны, высятся сосны, меж которыми натянута маскировочная сеть. Вот оно что, не хотят сектанты, чтобы их заметили с воздуха. Ну, правильно. А поляна-то не одна! Тянутся, как бы вереницей в зарослях, и на каждой бараки. У-у, да тут целый посёлок. А где люди?
Продвигаясь к отдельно стоящему, массивному дому с высоким крыльцом, "отец Ели-сей", словно прочитав мысли, заметил:
— В этом поселении живут только неофиты, им ещё предстоит пройти посвящение. А в это время все они работают на плантациях, добывают хлеб свой насущный. Но посёлок не пустует, стражники веры всегда на посту.
Он щёлкнул пальцами. Повинуясь щелчку, выдвинулись из кустов или выросли прямо из земли крепкие ребята в добротном камуфляже. Особей десять. Вооружены бичами. Дато по опыту знал, на что способна такая плеть в умелых руках. А эти, похоже, умелые. А рожи-то! Глянешь разок на такие, и в любую Космическую целесообразность поверишь. Глаза пустые, безжалостные, как у упырей.
Стражники веры низко кланялись "отцу" и тут же скрывались в чаще. Поляна опусте-ла.
Дверь массивного дома открылась, и на высокое крыльцо вышел большой, грузный че-ловек в сером балахоне.
— А вот и местный пастырь, — пропел "отец Елисей".
Дато споткнулся, мысль об упырях не показалась столь уж дикой: на пороге стоял вор в законе по имени Багор, давным-давно похороненный всем уголовным миром. Захотелось осенить себя крестом, а ещё больше захотелось дёрнуть отсюда со всех ног.
Багор хмуро посмотрел на растерянного бывшего кореша, зловеще ухмыльнулся и за-говорил загустевшим от чифиря голосом:
— Не ожидал, басурман? То-то! То ли ещё увидишь. Заходи, — и, обернувшись к "бари-ну", — отец Елисей, всё ли в порядке?
— Всё отлично, отец Егорий, — ответствовал тот.
"Во как, кругом святые отцы, а мне чего здесь надо? А надо мне совсем маленько: биз-нес-план и бабки на его реализацию. Мне, в конце концов, тут не жить".
А Багор продолжал рассматривать Иллариона с непонятной жалостью, так, бывало, он рассматривал пойманную собачонку, перед тем, как освежевать и бросить в котёл.
Комната, куда они вошли, оказалась под стать хозяину: мрачная, серая, обставленная тяжёлой кустарной мебелью. Отец Елисей без лишних разговоров деловитым шагом удалил-ся куда-то по переходам, слышно было, как заскрипели ступени, и хлопнула дверь наверху.
— Размещайся, — буркнул Багор, указывая на лавку у стола, — перекусишь немного и за-одно меня послушаешь.
Инструктаж занял примерно с полчаса и свёлся к нескольким позициям: куда ехать; к кому на месте обратиться; кто даст деньги; как себя вести с серьёзными людьми на том мес-те; как принимать и передавать информацию и документы для Организации; всякие связи по мелочам.
— А теперь слушай, — сказал Багор напоследок, и Дато по тону понял, что сейчас про-звучит едва ли не самое важное, — Организация имеет имя "Алиф-Ламед-Ферт — Заря Лого-са". "Ламед" — серединная, осевая буква еврейского алфавита, то же самое представляет из себя буква "ферт" в Кириллице. Алиф же — начальная буква арабского. Они символизируют Истину — ось всего сущего. Кроме того, в кириллическом алфавите "ферт" ещё имеет число-вое значение — "полтысячи". Именно столько лун отмеряет наша община человечеству во спасение. Но это на поверхности, сакральный же смысл общинного имени не разглашается, да и не поймёшь ты его. Одно скажу: даже во сне не моги говорить о том, что здесь видел. Про меня вообще забудь — сгорел Багор, нету! Намотай, Дато, на свой рыжий ус и помалки-вай. Тебе выпала редкая удача, пользуйся. Поработаешь на святое дело, и сам в накладе не останешься. Не хочу пугать старого кореша, но, чтоб уберечь тебя от соблазна, скажу: об-щинники тебя, где хошь достанут. А это будет пострашнее ментов с прокуратурой. Усёк? Да не мотай башкой, вслух скажи!
— Усёк, а-а, о-отец Егорий.
Багор хищно оскалился, глаза вроде бы равнодушные, как у стражников веры, но страшные, и хотя Дато никакого взгляда сроду не боялся, ему сделалось неуютно. Был Ба-гор, как вор, а стал людоедом.
В это время послышались шаги, в горницу вошёл отец Елисей, одетый в точности та-кой же балахон, что и на Багре. Он бросил на колени Иллариону какие-то тряпки.
— Накинь рубище, пойдёшь с нами, посмотришь, послушаешь, а потом, помолясь, в путь.
В рубище, так в рубище. Илларион развернул широкое дерюжное покрывало с проре-зью для головы, не грязное, но очень пыльное, продел голову в дыру, чихнул и стал похож на огородное пугало. Ясное дело: за годы, проведённые на нарах, чувство брезгливости ста-новится непозволительной роскошью, но почему-то именно в этот момент оно напомнило о себе.
"Кажись, меня продуманно втаптывают в навоз. Интересно, что ещё придумали эти отцы?"
Багор, то есть — отец Егорий, не особенно чинясь, цепко ухватил Иллариона за локоть и подтолкнул к выходу. Дато, едва не открыв толстенную дверь лбом, вывалился на крыльцо, следом степенно вышли святые отцы.
Так вот для чего понадобилось строить такое несуразное возвышение. Теперь крыльцо стало чем-то вроде трибуны, с которой так удобно бросать в толпу лозунги и воззвания. Под трибуной уже бурлило море не море, а так — озерцо народу сотни на полторы — в основном молодые и среднего возраста мужчины и женщины, одетые в чёрт знает какие лохмотья. Да-то пригляделся. Лохмотья не так уж давно были вполне приличными пиджаками, рубашка-ми, штанами и куртками, сохранившими признаки фасонистости, но сейчас одёжка заско-рузла от грязи — не всякий бомж рискнёт напялить на себя вот такую, пропитанную болот-ной сыростью робу.
Собравшиеся у подножия люди, казалось, не замечают убожества и неудобства своих одеяний. На устремлённых вверх лицах написано блаженство; в глазах светится истовая, фанатичная вера и ожидание чуда; из толпы слышится звериное поскуливание — никакого намёка на нормальную человеческую речь.
За годы на зонах Дато повидал такое, что законопослушному обывателю не приснится в самом кошмарном сне, но при виде этой толпы ему сделалось до чёртиков жутко. Стоящие внизу одурманенные люди, а в том, что они одурманены, Дато не сомневался, по знаку пастыря способны на самую невероятную мерзость. И сотворят! С такими-то глазами…. И будут думать, что действовали они по законам Высшей Космической Целесообразности. Если они ещё не разучились думать.
"Терпи, падаль, не дёргайся, — мысленно осадил он себя, — сам залез в лапы к этим упы-рям, вот теперь и делай вид, будто ты с ними заодно, что тебя умиляет это тряхомудие. А с другой стороны: был ли у меня выбор вообще? Обложили, как волка, с-суки!"
Между тем слово взял отец Елисей и прочёл проповедь, смысла которой Илларион, за-нятый своими раздумьями, не уловил. А был ли смысл? Зато он видел паству, копошащуюся под ногами. Большинство, подвывая, бухнулось на колени, некоторые падали на спину, ка-тались по земле, пускали слюни, царапали себе лицо. Стоящие на коленях ничего не замечали. Всё в порядке, братья! С нами Космос! Мы — лучшие из лучших! Мы — провозвестники! Мы — носители Истины! Грядёт Заря Логоса!
"Охереть — не встать…"
Отца Елисея сменил на трибуне отец Егорий. Он кого-то клеймил и обличал. Дато не слушал, его охватило совершенно не свойственное ему состояние оцепенелого безмыслия. Толпа выла всё громче, потом вой перешёл в визг, резко оборвавшийся на высокой ноте, ко-гда отец Егорий рявкнул, простерев длань над скопищем особей, лишь внешне похожих на человеков:
