— Ты решил меня сдать в бордель, да? А сам опять станешь паинькой инвалидом и покатишься под крылышко Валентины Николаевны. Вот и колясочку уже присмотрел. Да черт с тобой! Катись! Я свалю одна!
Она отталкивает коляску и выходит из кабинета.
— Паспорт! — кричу я вслед прекрасной даже в гневе девчонке. — Марго, твой паспорт у меня.
Качающаяся дверь распахивается.
— Где?
— В заднем кармане.
— Отдай!
— Возьми!
Марго пытается сунуть руку мне в карман, но с сидячим упирающимся человеком этот трюк проделать сложно. Марго пыхтит, я я буравлю ее нарочито суровым взглядом.
— Я могут тебя уложить. Прямо здесь. А потом…
— Козел! — Звонкая пощечина обжигает мне щеку. — Гони паспорт!
— Ты забыла спросить о судьбе Ати.
Лицо Марго разом вытягивается. Она обеспокоена.
— Ты же отдал ее в надежные руки? Ты не можешь сделать Ате ничего плохого.
— Ты уверена? А вдруг, я оттащил котенка на кухню, отрубил голову и кинул в мясорубку.
— Напугал. Аж, описалась, — храбрится Марго, настороженно изучая меня.
— Значит, ты уверена, что с котенком я поступил хорошо?
— Ты же не конченый урод.
— А почему же ты уверена, что тебе я подготовил подлянку?
— Ты растрепался Киселю! Теперь бандиты знают, где мы, и едут сюда.
— Я сделал это сознательно.
— Потому что дурак!
— А как ты хочешь сесть в поезд? Кабан и Моня наверняка ждут нас на вокзале.
— Не твоего ума дело, Солома. Гони паспорт!
— Толкай мою коляску во двор.
— Чего?
— Того! Я всё рассчитал. Пока Бандиты едут сюда, мы рванем на вокзал. Соображаешь? — я киваю на настенные часы. — До поезда меньше часа.
Марго задумывается, но возмущение еще клокочет внутри нее.
— Как это мы рванем, если ты опять прилип к коляске?
— Хлебовозка. Каждое утро привозят хлеб, сейчас машина уже разгружается. Мы договоримся с водителем, и он подбросит нас к вокзалу. А коляска мне нужна временно, чтобы наши не приставали с вопросами.
— Не мог сразу сказать, идиот!
— Я тоже тебя люблю.
Я смущаюсь от неожиданного признания и выкатываюсь в коридор. Через пару метров мне не требуется крутить колеса, потому что в затылок дышит успокоившаяся Марго. Разум победил, мы снова вместе! Надо обучить ее играть в шахматы, чтобы попробовала мыслить на несколько ходов вперед.
В кабине фургона пахнет свежим хлебом. Марго сидит между мной и пухлощеким водителем с пшеничными усами. Седина тронула его виски так, словно обсыпала мукой. Наверное, таким и должен быть развозчик хлеба. Но растопыренные ноги мужика касаются бедра моей девушки. Мне это не нравится.
— Значит, посылку через проводника получаете, — повторяет нашу версию водитель. — И что вам присылают родственники?
— Как обычно, водку и сигареты, — брякаю я.
Кроме пшеничных усов у водителя имеются пшеничные брови. И то и другое разворачивается ко мне, при этом брови ощутимо опускаются к усам.
— Ты, парень, ничего не путаешь?
— Ах, да! Еще гандоны, чтобы мы сопляков не наплодили.
Под пшеничными усами отвисает балкончик с перилами в виде желтых зубов. А что я такого сказал? Ровно то, что о нас думают городские. Они уверены, что все интернатские воруют, бухают и трахаются. Чего еще от недоделанных детишек ожидать. Мы же выкидыши алкоголичек!
Неожиданно я замечаю мчащийся навстречу черный джип. Тот самый, с московскими номерами, который уже приезжал за нами к интернату.
— Марго, у меня шнурки развязались. Помоги.
Я силой наклоняю девушку к своим коленям и сам опускаю голову. «План сработал, бандосы едут в интернат», — объясняю ей шепотом. Марго касается подбородком моих бедер, а я уткнулся носом ей в волосы. Странная близость наполняет тело щекоткой.
Когда шум джипа проносится мимо, мы принимаем прежние позы и невозмутимо смотрим вперед.
— Он правду болтает? — тихо спрашивает водитель у Марго.
— Шутит.
— А я купился! — Водитель весело крутит башкой, его пшеничные усы растягиваются горизонтально.
— Нет у него шнурков. У него ширинка расстегнулась.
Пшеничные брови взлетают вверх, потом сдвигаются к переносице. Когда мы выходим около железнодорожного вокзала, водитель, по-моему, доволен больше нас.
Савчук стоял около джипа и задумчиво барабанил пальцами по капоту. К нему с виноватыми физиономиями спешили братья Ручкины.
— Тиски, их нигде нет, — промямлил Моня.
— Но мы нашли брошенную коляску у служебного входа. Колченогий ею пользовался, — поспешно доложил Кабан.
— Ну? — Савчук угрюмо смотрел на братьев. — Если он Колченогий, то далеко не мог уйти. Ловите!
— Там был фургон, привозил продукты. И одноглазая с кухни вроде видела, как Колченогий о чем-то с водилой базарил.
— Так вроде, или базарил?
— Она ж одноглазая. Тут все дефектные, Тиски. Но коляска Колченогого осталась там, где была машина.
— Он не Колченогий, он Парализатор! И башка у него варит лучше обеих ваших!
Тиски не желал признаваться себе, что вчерашний инвалид дважды обвел его. Проще винить бестолковых подельников. Он хотел от души пожать обоим руки, поиграть их косточками, упиваясь покорным мучением в глубинах зрачков, однако в кармане задергался мобильный телефон.
— Да. Это я. — Тиски сел в машину и захлопнул дверь. Братьям Ручкиным, которые чуть не стали Безруковыми незачем знать, что есть кто-то еще, на кого он работает.
— Время уходит, Тиски. Я отвалил бабки, а мальчика до сих пор нет, — требовала трубка.
— Не беспокойся, пацан уже на пути в Москву.
— Вот как! Что же ты молчишь. Присматривай за ним внимательно. У него наметился прогресс в опорно-двигательном аппарате.
— Я уже в курсе.
— Тиски, а твой план сработает?
— Бордель, наркотики, передоз? Конечно. Менты не парятся с такими жмуриками. Но придется подождать.
— Это почему еще?
— У мальчика появилась дурная привычка. Потребуется время, чтобы его отучить.
— Ты о чем?
— Не забивай голову. Это я сделаю бесплатно.
— Дело не в деньгах. Я хочу быть уверен, что он под контролем.
— Хочешь, я передам ему трубочку.
— Не вздумай! — испугался заказчик. — Мальчишка не должен обо мне знать!
— Может, прикончить его здесь?
Собеседник задумался.
— Нет. Я хочу лично убедиться в его смерти.
— Тогда жди.
Тиски отключил связь и достал из кармана страницы из личного дела воспитанницы интерната Марины Андреевой. Это неплохо, что беглецов двое. Если у Парализатора с памятью большие проблемы, то девчонка прекрасно помнит, откуда она. И наверняка захочет посетить родное гнездышко.
Тиски не удивился, что даже мысленно стал называть Павла Соломатина Парализатором. Судя по рассказу Голубка, эта способность проявилась у парня недавно, и заказчик об этом не знает. Заказчик жаждет увидеть труп Павла Соломатина. Ни на какие фотографии и сообщения в газетах не согласен. За это он отвалил деньги и требует отчета. Однако Тиски в последние дни пришел к выводу, что смерть парня может подождать. У него появился план, как использовать талант Парализатора в своих целях.
— Это будет нечто, — пробормотал Тиски и приоткрыл окно автомобиля. — В погоню. Чего моргалами хлопаете!
Дерзкие прожекты — это классно, но сначала надо поймать беглецов и подчинить их своей воле.
В поезде мой сон повторяется.
…На этот раз я четко вижу сестру. Она то и дело пытается выхватить у меня кубик Рубика. Но я сильный, мне тринадцать, а ей только три. Мне не интересно с ней. Она не признает моих успехов и не понимает, что кубик Рубика — это не просто игрушка, а хитрая головоломка. Я пытаюсь продемонстрировать свое мастерство родителям. Они впереди, и мама просит папу не отвлекаться от дороги.
Может, женское чутье предчувствовало трагедию?
И снова я вижу оранжевый «камаз». Он несется на нас. В моих глазах ужас, а крика нет. Первой кричит мама, а я по-детски пытаюсь уклониться. Я слишком привык к электронным играм, где есть запас жизней: не получилось — в следующий раз проскочим! «Камаз» для меня безжалостный противник. Им должен управлять монстр. Я пытаюсь разглядеть его. Но день солнечный и лобовое стекло бликует. Удар!..
И стук в дверь:
— Москва. Готовимся к выходу.
Я вскакиваю в холодном поту. Душная ночь в поезде закончена. Мы с Марго ускользнули от бандитов и добрались до Москвы.
Мы проходим вдоль перрона и оказываемся на привокзальной площади среди шума большого города. Народ прет во всех направлениях, того и гляди ноги отдавят или чемоданом на колесиках собьют. Меня задевают в плечо, я еле удерживаюсь на ногах и разворачиваюсь, чтобы дать отпор.
— Куда прешь! — кричу я удаляющейся спине.
