рации.
Решение оказывается прямо перед Кирихарой — настолько простое и очевидное, что про себя он растерянно смеется. Это, конечно, нервное. Тем не менее он почти уверен, что Арройо не ожидает такого поворота.
— Я отдам, — послушно кивает Кирихара. А затем уточняет: — Точнее, обменяю.
И кивает на Арройо:
— Оттиски на рацию. Идет, Эдгар?
Эдгар сужает смешливые глаза: ах ты маленький сукин сын — читается в его взгляде. Кирихара пожимает плечами. В отличие от предыдущей, это честная сделка. Для хороших парней.
— Теперь ты нравишься мне еще меньше, Эллиот, — дружелюбно делится с ним Арройо, но оба они понимают: у него нет выбора. Самолет догорает прямо посреди летного поля, перестрелка вновь возобновляется, и очень скоро на них обратят внимание все, кто вернулся живым с шоссе. — Сначала покажи, что они точно там.
Кирихара роняет чемодан на землю. Продолжая целиться в Арройо, другой рукой он открывает защелки чемоданчика и откидывает жестяную крышку.
Идеальные долларовые клише Карла Гринберга, беспорядочно завернутые в его рубашку, бликуют металлом на солнце.
— Вы кидаете мне рацию, — диктует условия Кирихара, — я толкаю к вам аптечку.
Оттиски приковывают взгляд Арройо ненадолго, хотя глаза его теперь опасно блестят.
— Одновременно?
— Одновременно.
Что ж, эта часть сделки проходит без осечек: Кирихара действительно толкает к нему чемоданчик, а Арройо действительно кидает ему рацию. Впору выдохнуть и распрощаться, но, конечно, с Эдгаром ничего бы не прошло так просто.
В тот момент, когда Кирихара отвлекается на то, чтобы поймать рацию, он стреляет.
Спасает Кирихару периферическое зрение — он умудряется отпрянуть в сторону за секунду до того, как раздается выстрел. Пуля обжигает предплечье, но пролетает мимо, а сам Кирихара, не устояв на ногах, падает на асфальт. Снова.
Следующая пуля мимо не пролетит.
— Знаешь, — делая шаг к нему, говорит Арройо, — я ведь не собирался вас отпуска…
— Вот черт! — восклицает Кирихара, глядя ему за плечо.
— Ты думаешь, это сработает?
Но на этот раз Кирихара никого не обманывает.
Пока они проводили бартер, в стреляющей толпе останавливается фургон. Кирихара не придает этому значения, пока из фургона не показывается высоченная фигура в черном, увешанная патронными лентами и с автоматом в каждой из рук.
И не начинает обстрел.
Автоматные очереди сродни звукам взрывающихся снарядов: под огонь попадает все, а стрелок идет вперед, легко расшвыривая сопротивление шквалом пуль.
Кажется, Кирихара наконец понимает, почему Андрею Шестакоффу никогда не давали в руки оружие.
Он пользуется заминкой единственным возможным способом: хватает аптечку и со всей дури заезжает на секунду отвернувшемуся Арройо по лицу. Крышка не закрыта, и оттиски разлетаются по асфальту. Они блестят на солнце так зловеще, как могут блестеть только действительно проклятые вещи.
Арройо откидывается на спину, заливая кровью свою классную гавайскую рубашку. Кирихара пинает его отлетевший пистолет еще дальше — теперь он тоже вне зоны досягаемости. Не то чтобы это как-то меняет расстановку сил: против Арройо врукопашную у него ни единого шанса.
К черту! Пора делать то, что получается у него лучше всего.
Кирихара подрывается с земли и бежит.
* * *
Наверное, сегодня он набегается на всю оставшуюся жизнь — если его не пристрелят и эта жизнь у него будет. Кажется, когда-то он уже думал о чем-то подобном… Плевать. Это же Джакарта. Здесь каждый день может стать последним.
Кирихара бежит что есть сил и, если честно, понятия не имеет куда. Просто дальше от того места, где его могут убить, — после разберется, надо только найти Рида… Тут сзади громыхает что-то еще, — видимо, какие-то детали недогоревшего самолета, потому что грохот куда тише.
И тут на него налетает Рид. Живой, господи, живой! Рид читает его мысли:
— Ты живой! Я знал, что ты справишься. — Врет ведь. — Кстати про справиться.
Кирихара поджимает губы. Да, он неплохо сработал что с Басиром, что с Арройо, но в конечном счете это все неважно, потому что:
— Оттисков у меня нет.
— Хреново, — легко вздыхает Рид и шумно втягивает воздух носом. — Они были в самолете? Давай, побежали, перебирай ножками.
— Нет, они сейчас у Службы… — На бегу разговаривать очень сложно, но Кирихара пытается. — Что произошло с самолетом? Почему?..
«Почему он на хрен взорвался у меня перед носом?» — это Кирихара имеет в виду.
— А, это! — Риду кажется, что Кирихара бежит недостаточно усердно, поэтому он хватает его за руку и тащит за собой на сверхскорости. — Сеньор Лопес… провернул… диверсию года! Правда, взорвал… не тот ангар!
Они останавливаются, чтобы пропустить две машины, одну за другой, пассажиры которых палят друг в друга.
— Ты мне только честно ответь, — Рид смотрит на него самым серьезным из взглядов, — ты на взрыв хоть не оборачивался?
— Ты идиот? — почти нежно спрашивает Кирихара. — Это даже несмешно.
И почему-то смеется.
Ситуация все еще хуже некуда: у них нет оттисков, за спинами у них все еще «Вольто» и половина криминального мира Джакарты, за ограждением аэропорта до них хочет добраться огромная прорва народа. И десять минут назад одна только мысль об этом вгоняла Кирихару в отчаяние.
«Какого черта, — думает он и послушно несется вперед, не разбирая дороги, — я смеюсь, у него же отвратительные шутки».
— Нам пиздец, — как бы между прочим выдает новостной апдейт Рид, стремительно ведя их вперед. — Я немного поболтал с ребятами из «Вольто», слово за слово, поцелуй за поцелуй — в общем, на шоссе их еще полсотни. Едут сюда.
— Прошу прощения, так тебе пиздец или нам пиздец? — вежливо справляется Кирихара.
Рид строит ему страшные глаза через плечо — вежливость общее настроение фразы не спасает, — и Кирихара снова смеется. Они бегут, пока Рид не приводит их к уцелевшему ангару. Относительно средней температуры по криминальной Джакарте здесь тихо: звуки пальбы звучат отдаленно, как через стенку у соседей.
— Вообще всем пиздец, если сюда приедет Руссо, — Рид резво крутит головой.
— Он что, итальянский Девантора? — пытаясь отдышаться, спрашивает Кирихара.
Рид отмахивается, одновременно указывая на вход
