Он в истинном виде опаснее своих братьев. Бойтесь его живота.
– Живота? Заблюет что ли? – усмехнулась Оливия, проверяя оружие. – Или сожрет?
– В животе у него рот, – буднично буркнул Малит. – Одно неверное движение, и он оторвет вам руку или ногу. Это если повезет. В идеале сначала нужно обезвредить его, но братья не будут ждать, пока мы всех повяжем. Поэтому будем надеяться на фактор внезапности. Как только они лишатся оболочки, ими займусь я. Вы должны выбрать идеальный момент.
– Ясно, учитель…
Демон вдруг шикнул и напрягся, когда вдалеке раздался слабый скрежет, словно кто-то медленно царапал металл огромными когтями. Оливия сглотнула и, улыбнувшись, сжала пистолет в руке. – Это они?
– Да. Будьте готовы, – кивнул Малит, перебираясь в ржавый поезд и прячась за листом железа. Оливия заняла позицию справа от него, держа перед глазами огромное гнездо, свитое из рук и ног, а Регина присела на корточки рядом с выломанной дверью и затаила дыхание, когда в зловещей тишине вдруг послышалась тихая песенка. Пел ребенок, и его голосок был чистым и невинным. Вот только текст песни заставлял сердце судорожно сжиматься от страха, а ноги – мелко дрожать. Когда под тусклый свет лампочки вышел обладатель голоса, Оливия сжала зубы и злобно улыбнулась.
– Что нам оставили в печи? – спросил худенький светловолосый мальчик и, хрипло рассмеявшись, утробно зарычал. – Из человечины куличи.
– Знатное мясо, шкворчит и пылает, – добавил второй, темноволосый и чуть повыше, отвешивая брату подзатыльник. – Ну а где младший? Картошку копает.
– Картофку сфарить и фтол накрыть, – третьим был пузатый рыжий мальчонка с лицом бывалого рецидивиста. Он громко рыгнул и, вынув изо рта чью-то наполовину обглоданную кисть, швырнул её в вагон, где прятались сестры. – Ефе бофе фелофекоф убить! УБИТЬ!
– Сраные малолетние стихоплеты, – еле слышно буркнула Оливия, с ненавистью смотря на братьев, которые принялись возиться в грязи и швыряться друг в друга гнилым мясом. Правда, веселье продлилось недолго. Темноволосый вдруг замер, слабо зарычал и потянул носом воздух, после чего припал на четвереньки, став похожим на гигантскую крысу.
– Человечиной воняет. Незваной воняет, – рыкнул он, но светловосый лишь рассмеялся в ответ.
– Идиот, – ругнулся он. – Забыл, что час назад жирдяя в унитаз затащил и сожрал без соли?
– Сам идиот! – огрызнулся темноволосый и, лающе рассмеявшись, бросился на брата, впившись тому зубами в плечо. Рыжий лишь безумно хохотал и лупил оторванной ногой по полу. Правда, и он вдруг замер и понюхал воздух.
– Фоняет, – прошамкал он, засовывая ногу в рот. – Сифис праф. Фоняет.
– Редитум, – процедил светловолосый, став на секунду серьезным. Он громко рассмеялся и сделал кувырок на месте. – Редитум. Долго ты шел, а теперь прячешься. Но мы найдем тебя. Мы любим играть в прятки. Да, братцы?
– Любим, любим, – завороженно закивали братья, вертя головами по сторонам. Оливия посмотрела на Малита, глаза которого закрылись, а потом на станции зазвучал его голос. Голос шедший отовсюду.
– Potestas tenebrarum data est mihi, – воздух задрожал, когда Малит произнес первые слова, а стигийцы растеряно замерли в центре скопища гнилой плоти. – Nulla creatura audeat infringere circulus Salomonis. Ex Infernum venit, in Infernum, et revertetur.
– Думаешь, что поймал нас, редитум? – оскалился светловолосый, с ненавистью лязгнув зубами. – Думаешь, мы не снимем твой Круг?
– Мы высосем твои кости, а из кожи сошьем плащ, – чавкнул темноволосый, нюхая воздух. – Ты сейчас слаб, редитум, а мы сильны. Мы ели, а ты нет. И ты сдохнешь, редитум. Покажись!
– Они правы, – шепотом ответил Малит, открывая глаза. – Я отрезал им все выходы. Круг Соломона не даст им сбежать, пока я жив, но мне нужно время, чтобы набраться сил.
– Не волнуйся, черноглазый. Мы тоже не просто так свой хлеб едим. Отдыхай, – зловеще улыбнулась Оливия, снимая пистолет с предохранителя. Она откашлялась, а потом громко крикнула, привлекая внимание демонов, которые слабо вздрагивали, стоя на месте, и прислушивались к каждому шороху. – Эй, долбоебы малолетние! Последнее китайское предупреждение перед показательным расстрелом. Всем лечь мордой в пол, руки, вторые руки и вторые ноги за голову! И мне плевать, как вы это сделаете. В таком случае экзорцизм пройдет для вас почти безболезненно, обещаю, ибо в отличие от вас, ебучих проклятых людоедов, слово свое держу.
– О! Редитум закуску приволок, – облизнулся светловолосый. – Мы любим закуски. Любим десерт. Нежное девичье бедрышко на десерт.
– Ты моим небритым бедрышком подавишься, малохольный, – фыркнула Оливия и, высунувшись из укрытия, прицелилась, после чего нажала на курок. Пистолет громыхнул, и светловолосый отлетел в сторону, скуля как побитый пес и держа в руках отстреленное ухо. – Следующим выстрелом снесу тебе пипиську. Ну или что ты там за член считаешь?
– Бесогоны! – рявкнул светловолосый, когда отошел от шока. Он и его братья тут же кинулись врассыпную и спрятались за гниющими кучами, изредка посмеиваясь, как гиены. – Самое сладкое мясо у бесогонов, да.
– Это они так запугать пытаются? – меланхолично спросила Регина, смотря на Малита, который лежал рядом и не шевелился. Силы к демону еще не вернулись, а значит, надо было за ним приглядывать. И повнимательнее.
– Хреново пытаются, согласись, – буркнула Оливия. Она дождалась, когда нога рыжего вылезет из укрытия, и снова нажала на курок. На крик, полный ярости и злобы, она ответила переливчатым смешком. – Говорю же, мордой в пол, уроды.
– Святое оружие, – пробормотал черноволосый и повернулся к старшему брату. – Долой маски! Хватит игр!
– Нет! – рыкнул тот. – Редитум того и ждет, братец.
– Редитум обессилел, – жадно усмехнулся второй и повернулся к рыжему. – Фамеса надобно выпустить.
– Фамес, – улыбнулся старший и, отвесив рыжему подзатыльник, звучно произнес могильным голосом. – Отбрось маску, голодный! Дай волю своему голоду! Пожри их сердца и души! Наполни их жизнь тьмой.
– Ебушки-воробушки, как будто бы без вас этой тьмы мало, – покачала головой Оливия, а затем криво улыбнулась, когда рыжий зарычал и, перекатившись в центр, резко рванул когтями кожу на своем лице. Хлынула кровь, черная и тягучая, которая с шипением упала на мокрый пол. В воздухе запахло серой и гнилью, но монахини внимательно следили за трансформацией рыжего, который изогнулся в агонии и вспорол себе живот уродливыми когтями, заставив Регину поморщиться.
– Если по нашим похождениям снимут фильм, он получит тринадцать рейтингов «R» и станет самой жестокой картиной всех времен, – произнесла монахиня, прицеливаясь в голову демона, который почти завершил трансформацию. – Я готова, сестра.
– Отправь недомерка обратно в Ад, – улыбнулась Оливия, а затем выругалась, когда увидела, что Фамес ловко увернулся от выпущенной пули и громко рассмеялся. – Вот, блядь. Об этом Малит как-то не упомянул.
Фамес, принявший истинный лик, был отвратителен. Его тело словно состояло из гниющих
