Ознакомительная версия.
– А зачем вы мне помогаете?
– Потому что я дала клятву Гиппократа. И потому что когда-то я и сама была здесь такой…
Анна довезла его до Ужгорода. Выходя из машины, он сунул тысячу евро в бардачок…
На поезде он доехал до Львова, одного из самых старых городов Украины, бывшего в составе и Австро-Венгрии и Польши, и Российской империи, и СССР. Там, по крайней мере, были туристы, много туристов, и не было дедов с пистолетами и стогами сена. Потолкавшись в толпе, он купил местную СИМ-карту и прямо с улицы, найдя место с бесплатным вай-фаем, вышел на связь с куратором.
– То есть ты облажался, – насмешливо уточнил старик, выслушав всю историю.
– Какого черта! Вы отправляли меня в Европу, а это Африка! Ближний Восток!
– Жизнь трудна.
– Вот только не надо этого еврейского глубокомыслия.
Старик пропустил антисемитизм мимо ушей.
– Что тебе надо?
– Первое – понять, в розыске ли я.
– Мы тебя отслеживаем. Ситуация в Украине неоднозначная, но у нас есть каналы влияния. Если ты будешь в розыске, мы сообщим.
– Хорошо. И второе. Я потерял оружие.
– Купи. Зачем нужны деньги?
Киев, Украина. 29 апреля 2021 года
До Киева, столицы Украины, он добирался поездом «Интерсити», в котором (в его вагоне) не было одного стекла, оно было заделано как попало, и постоянно дуло. Но лучше плохо ехать, чем хорошо идти, и в двадцать три часа по киевскому времени он был в Киеве.
Первое потрясение он испытал от вокзала.
Вокзал был старым и, очевидно, обладал немалыми архитектурными достоинствами, но всего этого не было видно из-за множества ларьков, палаток и прочего, что облепило вокзал, как парша. Было грязно, казалось, что тут не убирались годами. Многие палатки были закрыты, но некоторые, особенно те, что с алкоголем, открыты. Около них паслись люди, некоторые в военной форме. Что они тут делали, непонятно. Дикий выкрик «Слава Украине!» и нестройное, пьяное «Героям слава!» заставили его ускорить шаг…
У выхода на вокзал тоже было грязно. Стояли какие-то тетки, несмотря на ночь, в руках плакаты «комнаты, квартиры недорого». Написано было почти у всех по-русски, а не на державной мове. Чуть поодаль стоял черный джип, одна дверь была открыта, из салона надрывался Вакарчук…
Вставай, пий чай з молоком,
Молися на теплий душ.
Без тебе сьогодні сплять,
Мільйони нових сердець.
Давай, не можна стояти —
Навколо прямий ефір.
Тобі так мало залишилось,
Часу сказати всім,
Часу сказати всім,
В очі сказати їм:
Вставай, мила моя, вставай,
Мила моя, вставай, мила моя, вставай!
Давай, мила моя, давай,
Мила моя, давай, більшого вимогай!
Спасибо, встали уже…
Керр осмотрелся и подошел к пожилой женщине, которая показалась ему наиболее порядочной.
– Комната есть?
Комната оказалась в старом доме, стоявшем соблазнительно близко от центра.
Дом сам по себе даже ночью был необычен и, наверное, красив, если бы еще не пахло мочой и если бы не брошенные где попало машины – интересно, почему мэрия с людей плату не берет за пользование землей?[48] Наверх шел старенький, поскрипывающий лифт, в котором двери открывались и закрывались вручную. Как в некоторых старых домах Праги и Парижа.
– Проходите…
Квартира оказалась неожиданно большой, с высокими потолками. Дверь была старой, явно ручной работы.
– Вам сюда… проходите. Вот тут тапочки…
Керр разулся, прошел куда сказали.
Неплохо. Аккуратно, но чистенько. Кровать, про качество заправки которой не смог бы сказать ничего плохого даже армейский сержант. Часы на стене – с гирями. Какая-то фотография, человек в военной форме и женщина рядом с ним.
– Ой… я сниму.
– Не нужно. Не беспокойтесь.
Керр осмотрел дверь – есть возможность запереть изнутри. Потом обратил внимание на окно. Окно из дерева, высокое. Третий этаж, если что, можно и выпрыгнуть. Он попытался выглянуть наружу, чтобы понять, нет ли возможности подобраться снаружи, но ему не удалось открыть окно. Оно было запечатано ватой.
– Что-то не так?
– Нет… все в порядке. Сколько будет за пять ночей?
Он привычно назвал время пребывания так, как в отеле.
– Ночей… а дней… Восемьдесят тысяч… четыреста тысяч гривен.
Было видно, что старушка смутилась.
– У меня нет вашей валюты. Если я расплачусь евро, вы не будете возражать?
– Ой… это ведь нельзя…
– Тогда я завтра поменяю и расплачусь с вами.
…
– Я оставлю вещи тут.
– Нет-нет, я не сомневаюсь… Просто…
Керр вдруг понял, что старушка голодна. Ему стало неприятно – чувство, которого он не испытывал уже много лет.
– А знаете… У меня шоколад есть. Швейцарский. Давайте чай попьем…
На следующий день Керр оставил вещи в квартире гостеприимной бабушки – ее, как оказалось, звали Марья Ивановна, – и вышел в Киев. Ему надо было купить хоть какую-то аппаратуру, чтобы оправдать свой статус журналиста, поменять деньги, посмотреть, что к чему в городе, и, возможно, прикупить оружие.
Киев при свете дня оказался еще более необычным, чем под вуалью ночи. Удивительный город… Город, где чувствуется история, где славянская обстоятельность и монументализм сочетаются с европейской изысканностью и пышностью. Керр бывал во многих городах и на первой же улице Киева понял, что этот город – неограненный бриллиант Европы, который при достойной огранке может воссиять ярче Вены и Праги… возможно, даже ярче Парижа. Город был интересен именно сочетанием стилей… Глядя на один дом, можно было подумать, что ты в Москве, а уже соседний был как будто перенесен из Праги, а следующий – из Будапешта. Но каким-то образом Киеву удалось сохранять свою целостность стиля именно как города на стыке цивилизаций, восточной и западной. Ему даже вспомнился Киплинг с его «Запад есть Запад, Восток есть Восток»… Совершенно очевидно было русское присутствие, потому что если бы не русское, то это было бы европейское, германское или галльское присутствие, а те строят совершенно иначе… Например, в Киеве он не видел высоких, острых крыш и зданий, словно собранных из нескольких частей, – так строили в Европе из-за приказов магистратов о борьбе с теснотой и максимальной ширине зданий[49]. Но Киев отличался и от русских городов… Центр, возможно, был даже похож на некоторые места Лондона… хотя и тут отличался – не было знаменитых лондонских отдельных входов в каждый дом и каждую квартиру[50]. В Киеве было достаточно архитектурных памятников, чтобы здесь были толпы туристов, он это понял за десять минут. Тем страшнее было видеть признаки того, что в городе – беда.
Первый признак беды – машины. Они стояли везде, некоторые брошенные как попало, некоторые на кирпичах вместо шин, некоторые разгромленные, разграбленные, даже сожженные. Он видел такое в Ираке в самом начале – при Саддаме цены на бензин были на порядок ниже, чем на газировку, и потому иракцы ввозили старые машины и ездили на них. А когда пришли американцы, они начали экономические реформы, и цены на бензин моментально поднялись до уровня среднего по странам Залива, только денег у иракцев не было, и потому машины встали на прикол, а через несколько месяцев началось восстание. Он наблюдал это, еще будучи не журналистом, а солдатом, и запомнил, что много стоящих и брошенных у тротуара машин при почти пустой дороге – это знак беды. На ходу машины тоже были, но немного.
Другие признаки беды тоже были. Грязь и вонь – не работают коммунальные службы. Пеньки, оставшиеся от деревьев, и буржуйки, кое-где торчащие из окон, – понятно. Торговля на улице – продавали вещи из дома.
Знак 14/88[51] на стене и рядом надпись «Путин х…!».
Да… так туристов точно не привлечешь.
Выйдя на более оживленную улицу, он заметил телевизор в витрине и собравшихся около нее людей. Лица собравшихся были злыми.
Он пошел дальше.
Наскальная живопись, много рекламы, на стенах, похоже, телефоны проституток – надпись «отдых» наверняка об этом. Что-то забелено и рядом – ПС. Правый сектор, вернее всего. Это местные тонтон-макуты[52]. Бандиты, которые ходят по улицам в форме и подчеркивают этим свою принадлежность к военизированной группировке под контролем властей. Еще один признак – что-то вроде длинной косы, притом что остальная часть головы выбривается наголо.
Чем ближе к Майдану, тем больше признаков контролируемой ненависти по отношению к России. ПТН ПНХ везде – эти надписи считаются разрешенными. Коврики в цвета российского флага и с лицом российского президента, в одном случае – даже на тротуаре специально выложили плиткой российский флаг, по цветам полностью совпадающий с флагом Словакии[53]. Это было неприятно, даже с учетом того, что он не был русским – ни в какой европейской стране этого не было. Еще бросался в глаза плакат с ползущими колорадскими жуками и надписью: «Не проходи мимо – УБЕЙ!» Таких плакатов было много. Еще один признак тоталитарного государства – обилие наглядной пропаганды.
Ознакомительная версия.
