Лицо Чиуна оставалось суровым.
– Тебя учили не тонуть в воде.
– Я сказал «чуть не утонул». Меня окружили акулы.
– Ты сильнее акулы. Ты опаснее акулы. Ни одна акула не может победить того, кого я учил мудрости из солнечного источника Синанджу.
– Благодарю за все похвалы, но я действительно был на грани гибели.
– Мудрость, которую я расточал на тебя, привела тебя домой живым, – сказал Чиун, выходя и резко закрывая дверь, как бы ставя точку.
– На самом деле, боюсь, я бы не выбрался, если бы не вспомнил Фрейю, – откровенно признался Римо.
Чиун с нескрываемым интересом вздернул подбородок.
– Я вспомнил, что у меня есть дочь и что я хочу увидеть ее снова. И тогда я нашел в себе волю к жизни.
Чиун не проронил ни слова.
– Сожалею, что сорвал задание, – тихо сказал Римо. Он механически крутил кистями рук.
Чиун молчал, лицо его не шевельнулось, карие глаза были непроницаемы.
– А что мы потеряли? – спросил Римо.
– Честь. Но мы ее вернем. Ты лично этим займешься.
И Чиун беззвучно мелькнул мимо Римо, как серое привидение.
Открыв дверь, Римо просунул голову в выложенный кирпичом угол погреба. Там ничего не было, если не считать вывешенных рядами кедровых полок.
Пожав плечами, Римо закрыл дверь и последовал за мастером Синанджу вверх по лестнице. Догнав его, он пристроился рядом.
– Старая леди сказала, что ты в рыбном погребе. Но я никакой рыбы не вижу.
– Это потому, что там ее нет.
– Рад это слышать. Сегодня у меня есть настроение полакомиться утятиной.
– Это хорошо, потому что сегодня на ужин утка. И каждый вечер в обозримом будущем – тоже.
– Это больше, чем мне хотелось бы.
Они дошли до верха лестницы.
– Потому что нет рыбы, – сказал Чиун, не став развивать эту мысль.
Они ели на кухне, устроившись на низких табуретах. Рис был белый и липкий, приготовленный именно так, как любил Римо, и подавался в бамбуковых чашках. В золотисто-оранжевом соусе лежала утка.
Когда шаркающая по кухне бессловесная экономка передала Чиуну миску супа из рыбьих голов, Римо удивился.
– Кажется, ты говорил, что рыбы нет? – спросил Римо.
– Рыбы нет. Для тебя.
– А для тебя есть?
– Я не проваливал задания, – сухо ответил Чиун.
– Обычно мы ели одно и то же.
– Отныне и до тех пор, пока не будет отомщена честь Дома, твой рацион ограничен утятиной. Ты будешь есть жареную утку, пареную утку, вареную утку и холодные утиные объедки. В основном ты будешь есть холодную утятину. Более того, ты будешь есть ее с удовольствием.
– Я с этим смирюсь, но мне это не нравится, – возразил Римо, прокалывая коричневую корочку утки серебряной палочкой. – А что это за экономка у нас появилась?
– Это решение я принял сегодня.
– Она из Южной Кореи, а не из Северной.
Чиун с любопытством посмотрел на Римо.
– Очень неплохо, Римо. Как ты узнал? По глазам? По форме головы?
– Нет, по тому факту, что она не сожрала все в буфете.
Чиун нахмурился.
– Южане обычно становятся прекрасными слугами, хоть у них и низкий характер. Я бы не позволил себе сделать северянина слугой. Но поскольку она кореянка, хотя и не нашей крови, она вполне терпима.
– Да, но могут возникнуть проблемы с безопасностью.
– Ее английский весьма несовершенен.
– Я заметил, – сухо ответил Римо.
– А я устал готовить для тебя и убирать после тебя.
– Я делаю свою часть работы.
– Но только не сегодня. Сегодня ты потерял целое судно и его ценный груз.
– Да, кстати, – спросил Римо, – что означает «Инго Панго»?
– Ты понимаешь по-корейски.
– Я не все слова знаю.
– «Инго» ты знаешь.
– Что-то знакомое.
– «Кум» ты знаешь.
– Конечно. Это означает золото.
Чиун поднял палочку.
– А вот это «инго».
– Теперь я вспомнил. «Инго» – это серебро.
Мастер Синанджу наколол палочкой кусок рыбы у себя в тарелке.
– А вот это «панго».
– Рыба?
– Не «рыба». У рыб есть названия. У каждой рыбы есть свой вкус, свое строение и даже своя родословная. Речная рыба отличается от океанской. Тихоокеанская рыба лучше атлантической рыбы.
– С каких это пор?
– Этот суп приготовлен из голов тихоокеанской рыбы.
Римо наклонился над тарелкой и пристально посмотрел на рыбью голову. Голова смотрела на него.
– Не узнаю, – сознался он.
– Это карп.
– «Инго Панго» означает «серебристый карп»?
– Да. Очень достойное имя для судна.
– Возможно. Никогда не любил карпа.
– Да, ты пожиратель акул.
– Это была необходимость, – буркнул Римо.
– Не в большей степени, чем ванна.
Римо посмотрел на мастера Синанджу.
– От тебя пахнет акулой, – напомнил ему Чиун.
– Это лучше, чем если бы от акулы пахло мной, – сострил Римо и улыбнулся сам, не дождавшись улыбки от мастера Синанджу.
Было так приятно чувствовать себя живым, что даже утка ему понравилась, хоть и была слишком жирная.
Хотя внешне доктор Харолд В. Смит чем-то напоминал гибрид стареющего банкира и гробовщика, бывали дни, когда он походил на мумию банкира. Сегодня был один из таких дней.
Зима абсолютно не сказывалась на его внешнем виде. Он уже давно перешагнул свой пенсионный рубеж, а волосы его посерели. Именно посерели, а не побелели. Белый ореол мог бы оказаться Харолду В. Смиту к лицу. Скрасил бы непроглядную серость его личности.
Серыми были его волосы, его глаза, столь же серой была манера поведения и даже кожа была серой – следствие порока сердца. В детстве он был голубоглазым, как любой новорожденный ребенок или котенок.
Это вскоре прошло. Глаза естественным образом стали серыми. Лечение йодистым серебром сделало серой кожу. Как будто, иногда думала его мать.
Какая-то серая туча украла голубой цвет ее милого Харолда.
Никто не знает точно, какие силы определяют судьбу человека. Возможно, человек с таким бесцветным именем, как Харолд В. Смит, был обречен судьбой на такую же бесцветную профессию. Но его природная склонность к серому цвету и хамелеонская способность полностью вливаться в любые социальные условия, вероятно, определили течение его жизни. Ни один человек по имени Харолд В. Смит никогда не заводил шумный роман с кинозвездой, не преодолевал звуковой барьер, не исполнял музыку, которую кто-нибудь хотел бы слушать.
Неизбежной судьбой Харолда В. Смита из вермонтских Смитов стал бы семейный издательский бизнес, и Смит развивал бы его медленно, осторожно, компетентно, но уж никак не искрометно, если бы не Пёрл-Харбор. Харолд В. Смит пошел добровольцем. Смиты не дожидаются призыва. Смиты во время войны служат своей стране.
Серьезные достоинства Харолда В. Смита были рано замечены, и в конце войны он оказался в Европе, где работал в Бюро стратегических служб. После войны это открыло ему дорогу к службе во вновь созданном Центральном разведывательном управлении. Смит подходил ЦРУ идеально. В эпоху «холодной войны» управление стало гигантской бюрократической машиной. Там Смит изучил работу с компьютерами и заработал себе репутацию и кличку Серый Призрак.
В конце концов Харолд В. Смит ушел бы из ЦРУ за выслугой лет, если бы не молодой Президент из одного с ним поколения, который видел, как любимая им страна входит в штопор неуправляемого хаоса. Президент создал одно простое понятие – КЮРЕ. Организация без сотрудников, не комиссия по мандату или санкции конгресса, но последняя сила для удержания государственного корабля от переворота, пока американский эксперимент не затонул на мелях диктатуры.
Президент связался со сверхкомпетентным Харолдом В. Смитом и предложил ему взять на себя ответственность за спасение нации от катастрофы. Смит откликнулся на этот призыв так же, как двадцать лет назад откликнулся на Пёрл-Харбор. Он не уклонился от гражданского долга. Так он понимал это – как долг. Он не рвался к высокому посту.
Все это было давно. Много президентов, много заданий и много зим тому назад. А Смит поседел за своим письменным столом в санатории «Фолкрофт», который был прикрытием для КЮРЕ. Отставки он не увидит За этим столом ему суждено умереть. Из КЮРЕ в отставку не уходят. И нет конца заданиям и кризисам.
И вот сейчас, в зиму своей жизни, под свинцовым небом, чья серость подчеркивала серость самого Смита, он сидел за своим столом у компьютерного терминала, с которого Харолд В. Смит следил за страной, защищать которую он присягал.
Он вызвал простую базу данных – «Флаги мира». Порой самые глубокие тайны можно разгадать с помощью самых простых средств.
Римо описал ему субмарину с нарисованным на рубке белым флагом, обрамляющим голубой «флер-де-лис».
Смит уже посмотрел в базе данных, что значит «флер-де-лис». Это по-французски означало «цветок лилии». Здесь он нашел некоторую путаницу. Поскольку на самом деле цветок, изображенный на «флер-де-лис», был цветком ириса, считалось, что изначально ирис называли лилией. Отсюда и путаница.
