«Или адрес, по которому следует пересылать корреспонденцию», — подумал Мендес.
— Когда мистер Балленкоа отсюда съехал? — спросил он.
— Не знаю. В конце апреля я на шесть недель слетала домой, в Австралию. Когда я вернулась, его уже здесь не было.
— У вас есть предположения насчет того, куда он мог съехать?
— Ни малейшего. Я его знать не хотела, да и он не рвался со мной откровенничать. Как только он сюда перебрался, я без обиняков заявила, что если он будет досаждать мне, то я хорошенько врежу этим топорищем прямо по его коленным чашечкам… Мерзкий онанист…
— Что он ответил, когда вы ему это сказали? — спросил Хикс.
— Ничего. Ни слова. Он смотрел так, словно меня перед ним не было, а потом пошел по своим делам. Я росла в буше. Мой отец был шахтером. Грубые люди они, шахтеры. В детстве я встречала много таких вот людей без души, как этот мой сосед. Нельзя поворачиваться к ним спиной. Пойдешь с таким вот в кусты, и больше никто тебя живой не увидит.
— Мистер Балленкоа жил здесь один? — спросил Мендес.
— Я никого не видела входящим или выходящим из его дома — ни друга, ни подружки. Думаю, он по характеру одиночка. Я права?
— А на какой машине он ездил?
— На белом автофургоне… бледном, как молоко… без окон…
— Этот дом принадлежит ему или он его снимает? — задал вопрос Мендес.
— Снимает. Я позвонила владельцу дома и сказала все, что я об этом думаю. Какой уважающий себя человек сдаст дом педофилу? Тут ведь рукой до школы подать. Я позвонила в полицию и все им рассказала, но там мне ответили, что официально ему обвинений не предъявляли, поэтому у них связаны руки.
— У вас есть номер телефона владельца дома? — спросил Хикс.
— Карла Эддарда? Я его называю Владетельным Ничтожеством, — презрительно произнесла Мейвис Витейкер. — Пойдемте ко мне. Я дам вам номер.
Дом женщины по стилю почти не отличался от покинутого жилища Балленкоа, вот только ее дворик содержался в идеальном порядке и повсюду виднелись плоды садоводческого искусства Мейвис. Дом окружала низкая черная чугунная ограда. За ней росли кусты белоснежных айсберговых роз. Клумбы с цветами тянулись вдоль тротуаров и вокруг всего дома.
Колокольчик звякнул, когда женщина распахнула перед ними калитку. На входной двери и окнах — решетки. Что касается собственной безопасности, то миссис Витейкер не полагалась на волю случая. А если бы нарушитель попытался преодолеть первую линию обороны, то в дело вступило бы старое доброе топорище из гикори.
Дом оказался идеально чистым. В воздухе витал лимонный запах мебельной полироли. Внутреннее убранство состояло из старой мебели, украшенной вязаными салфеточками. Полочки ломились от сувениров. Диван, обитый шотландкой в стиле семидесятых, и стул, явно купленный на распродаже. Два больших полосатых кота сидели на подоконнике у распахнутого окна, греясь на солнышке.
— Он записан в адресной книге, — сказала Мейвис, подходя к маленькому письменному столу, стоявшему в столовой. — Я записала его под именем Владетельное Ничтожество. Даже имени его вслух произносить не хочу.
Пожилая женщина положила топорище на обеденный стол, затем, повернувшись к письменному столику, подняла адресную книгу, лежавшую у телефона.
— Сразу предупреждаю: он грубиян. Никакого уважения к людям, за исключением его банкира. Я его спросила: «А что, если этот извращенец заберется однажды ночью ко мне и нападет?» Этот хам ответил, что такая старая сука, как я, может только мечтать о том, чтобы на нее напал извращенец. Никаких шансов! Можете представить?
— Просто возмутительно, — заявил Хикс. — У некоторых людей совсем плохо с воспитанием.
— И не говорите, — сказала пожилая женщина, поправляя очки. — Я ответила, что он может поцеловать мою старую морщинистую попу. Короче говоря, Владетельное Ничтожество и есть Владетельное Ничтожество.
Мендес записал номер телефона и имя его владельца в блокнотик, страницы которого соединялись пластмассовой спиралью.
— Он сказал, что не его дело следить за Балленкоа. Пусть этим занимается полиция.
— А полиция здесь часто появляется? — спросил Мендес.
— Сначала они часто заезжали, но потом, когда извращенец пригрозил подать на них в суд, прекратили. Им все равно, если он убьет юную леди из средней школы или эксцентричную старую соседку. Боже упаси! Надо же, он собирался подать в суд на город! Плохо, что в наши дни у преступников больше прав, чем у законопослушных граждан.
— Но, насколько нам известно, тут мистер Балленкоа никогда не попадал в неприятности. Или у вас другие сведения? — спросил Хикс.
Старуха нахмурилась, явно раздосадованная.
— Ну… не знаю… Возможно, он и затевал что-то еще до того, как я улетела в Австралию.
— С чего вы решили?
— За неделю до моего отъезда возле его дома останавливалась незнакомая машина, — сказала Мейвис Витейкер. — Мне это не понравилось. Один день машина стояла у бордюра на противоположной стороне улицы, как раз напротив дома. Я подошла к ней и спросила у мужчины за рулем, что он здесь делает.
— И что он ответил?
— Мужчина сказал, что работает на полицию.
Мендес обменялся взглядом с напарником. Согласно тому, что рассказал им детектив Нери, местная полиция за Балленкоа не следит. По его же сведениям, Роланд Балленкоа до сих пор живет в доме по соседству с Мейвис Витейкер.
— Он показывал вам свой жетон? — спросил Хикс.
— Не жетон. Он показал мне удостоверение личности.
— И что там было написано?
— Не знаю, — призналась пожилая женщина. — У меня с собой не было очков. Я решила, что все в порядке, иначе он бы не стал показывать мне свои документы. Или я не права?
— Вы случаем не записали номер его автомобиля? — спросил Мендес.
— Конечно, записала. — Отодвинув в сторону адресную книгу, Мейвис Витейкер взялась за откидной блокнот. — Я записала номер машины, как только ее увидела. Это часть обязанностей члена добровольческой охраны. Когда появляется незнакомая машина, я сразу же записываю ее номер вот сюда…
Старуха пролистывала страницы в поисках нужной. Наверху каждой страницы мелким паучьим почерком была выведена дата. Ниже следовали записи с точным обозначением времени дня.
— А, вот! — воскликнула Мейвис и вслух прочитала автомобильный номер.
Мендес переписал его в свой блокнот.
Полицейские поблагодарили Мейвис Витейкер за ее бдительность и потраченное время, а потом вышли из дома.
— Почему Нери скрыл от нас то, что они следили за Балленкоа? — спросил Мендес, пока они шли к полицейской машине. — Я же ему все выложил…
— Если бы он знал, то обязательно сказал бы, — ответил Хикс. — Ему не понравилось, что мы считаем его полным чмом.
— Мне тоже так кажется.
Забравшись в машину, они некоторое время молча сидели, обдумывая то, что им удалось выяснить.
— Тот тип не полицейский, — заведя автомобиль, изрек Мендес. — Давай найдем телефон-автомат.
12
Краем глаза Лия видела, как ее мама заходит в кухню. Она ничего не сказала и, наклонив голову, поставила еду на стол. Сваренные вкрутую яйца… апельсиновый сок… блюдо с нарезанной ломтиками дыней…
Ее мама выглядела просто ужасно. Лия знала почему…
У нее самой глаза были красными от слез. Когда девочка проснулась сегодня утром, ей пришлось довольно долго прижимать холодную влажную ткань к векам, прежде чем спуститься вниз. Если мама делала то же самое, то ей эта процедура не очень-то помогла.
Лия помнила те времена, когда Лорен была красивой. Она могла бы стать моделью или актрисой. У нее были такие же голубые глаза и темные блестящие волосы, как у женщин в рекламе шампуня. Теперь в ее волосах серебрилась седина, в уголках глаз и рта лучились морщины, а бледная кожа казалась помятой. Когда она потянулась к чашке с кофе, ее рука задрожала.
— Мама! Сока хочешь?
— Нет, — не глядя дочери в глаза, ответила Лорен.
— Хочешь яйцо?
