Когда через два часа его выпустили из больницы после оказания первой медицинской помощи, Фрост вернулся к зданию универмага, окруженного полицейскими кордонами, и долго стоял там. Просто стоял и смотрел. Молча. Неподвижно.
Уже в час ночи сержант полиции подошел к нему и спросил, почему он тут стоит. И тогда Фрост заговорил, его словно прорвало.
“Смерть близкого человека очень характерно влияет на нас, — подумал он, гася сигарету в пепельнице и снова поворачиваясь к иллюминатору. — В какой-то момент нам просто необходимо выговориться, излить душу, пусть даже совершенно постороннему человеку.
Наверное, таким образом мы сохраняем наш рассудок в относительном порядке, но интересно, что в такие минуты мы рассказываем чужим даже то, в чем далеко не всегда имеем смелость признаться и самим себе”.
У сержанта как раз был перерыв, и они с Фростом пошли в ночной бар. Полицейский заказал чашку кофе — его дежурство еще не закончилось, а Фрост удовлетворился бокалом пива.
Он достаточно знал себя, чтобы понимать: стоит ему начать пить по-настоящему, и он уже не остановится.
Капитан рассказывал случайному собеседнику о Бесс, о том, какой замечательной женщиной она была, об их намечавшейся свадьбе, о том, как они познакомились, вспомнил даже ее слова о фигурках на свадебном торте, из которых у одной на глазу должна была быть черная повязка.
Фросту немного полегчало, но все равно он чувствовал настоятельную потребность выпить чего-то более крепкого и уже было поддался искушению, когда вдруг заговорил сержант.
— Да, приятель, этих взрывов и бомбежек я уж насмотрелся. Я был еще совсем пацаном, когда фрицы бомбили город, и эти бомбы страшно визжали и грохали. Помню, я тогда спросил у своей матери — упокой, Господи, ее душу — почему фрицы это делают и заставляют людей так страдать. Гарри, — ответила она мне — если ты вдруг поймешь, почему кто-то так поступает, то берегись, это может для тебя плохо закончиться. Тогда я ни черта не понял из ее слов, но сейчас зато знаю, что она имела в виду. Ведь нормальный человек никогда не сможет понять, что движет этими проклятыми террористами, потому что они как бы и не люди. А если ты начнешь понимать их, то и сам станешь таким же, как они. Сейчас вот я смотрю на вас и вижу в вашем глазу, что вы не понимаете, просто не можете осознать, почему террористы подложили бомбу в универмаг и хотели убить невинных людей. И это хорошо, что вы не понимаете. Это поможет вам остаться человеком.
“А понимают ли это они сами, — подумал Фрост, — те, кто называет себя террористами?”
Затем он позвонил в Чикаго родителям Бесс и рассказал о случившемся. Капитан знал, что они будут винить в происшедшем его. И подумал отвлеченно, почему вокруг него всегда так много насилия и крови? Может, он каким-то образом притягивает смерть?
Следующие три недели Фрост провел в Лондоне. Он каждый день по нескольку раз наведывался в Скотланд-Ярд, ходил по барам и пивнушкам, где — как поговаривали — собирались люди из ИРА.
Но он все больше убеждался, что все это бесполезно, и ощущение собственного бессилия угнетающе действовало на него. Лондонская полиция даже не смогла установить, какая именно ячейка ИРА несет ответственность за взрыв. Если вообще ИРА была тут замешана.
Придя в отчаяние, Фрост даже подумывал отправиться в Ирландию — Северную или республиканскую — найти там кого-нибудь, связанного с ИРА, и убить в знак возмездия. Но тогда он вовремя вспомнил мудрые слова английского сержанта и передумал. Ведь такой поступок справедливо поставил бы его самого в один ряд с террористами.
Фрост связался со всеми, кто занимался проблемами терроризма и мог бы хоть как-то ему помочь: с агентом службы безопасности Египта Шарифом Абдусалемом, со старым знакомым из израильской “Моссад” Ицхаком Нифковичем, с приятелем, который работал в ЦРУ. Все, что он просил, — это хоть какой-нибудь след, хоть самая маленькая зацепка. Тогда капитан смог бы найти виновных в смерти Бесс и отомстить им. И это было бы уже совершенно другое дело. Око за око, зуб за зуб.
Фрост закрыл глаз, чувствуя, что ему стало тяжело дышать. В следующий миг он понял, что сейчас заплачет, и страшным усилием воли подавил в себе это желание. Он не имел права раскисать.
Фрост стоял в туалетной кабинке, находившейся в хвостовой части самолета, и протирал лицо холодной водой. Черная повязка с глаза была снята и пустая глазница выглядела довольно уродливо. Впрочем, это никогда не смущало Бесс.
Фрост плеснул еще немного воды и подумал, как это несправедливо, что мужчина с развитым чувством самолюбия не может себе позволить хоть иногда заплакать. Затем он насухо вытер лицо бумажным полотенцем и вновь закрепил на голове черную повязку.
Фрост оглядел себя в зеркале. Ему не давала покоя мысль, почему в нем клокочет такая ненависть к неизвестному террористу: то ли он жаждет мести потому, что этот фанатик отобрал жизнь Бесс, то ли потому, что он вырвал Бесс из его, Фроста, жизни.
Капитан взглянул на “Ролекс”, украшавший его левое запястье. Что ж, по крайней мере, Бесс умерла с его обручальным кольцом на пальце. Хотя, конечно, это слабое утешение.
Фрост вспомнил умирающего старика во Вьетнаме, который дал ему кольцо. Может, эта штука всем приносит несчастье?
Кто-то постучал в дверь туалета, и капитан раздраженно повернул голову. Потом протянул руку и откинул щеколду. На пороге стояла несколько встревоженная стюардесса.
— С вами все в порядке, сэр?
— Да, все нормально. Немного поташнивает, но сейчас пройдет.
— Я могу вам предложить…
— Не стоит, — улыбнулся Фрост. — Уже все хорошо.
Он прошел мимо девушки и двинулся по салону к своему креслу. Сел и вновь уставился в иллюминатор.
Неделю назад он вернулся в Соединенные Штаты из Лондона. Все это время Фрост провел во Флориде в гостях у своего старого друга Лью Вильсона. Наконец он решил, что его нервная система пришла в норму и теперь можно вернуться в родное Чикаго, в не очень современную квартирку, которую он занимал на Саут-Бенд.
Фрост вспомнил, как рассказывал Бесс об этом жилище и обещал, что ей не придется долго там пробыть. Деньги есть, и молодожены вполне могли бы подыскать себе что-то поприличнее.
Тогда, вернувшись в пустую пыльную квартиру, где был старый черно-белый телевизор, несколько стульев и большая фотография Бесс на стене, Фрост понял, что не высидит здесь долго. Он ре шил выйти и выпить чего-нибудь. Правда, в буфете стояла бутылка виски, но капитан не мог оставаться один в четырех стенах. К тому же, если покупать виски у стойки бара и платить за каждый стаканчик, то напиток выпивается более медленно. По крайней мере, это правило действовало в отношении Фроста, и он давно взял его на вооружение.
В баре за утлом он неожиданно столкнулся с Клодией Миниш, секретаршей Эндрью Дикона, владельца частного сыскного бюро.
Фрост знал, что Клодия Миниш не очень его любит, но сейчас она вдруг бросилась к нему, обхватила руками за шею и принялась тискать так, словно только что встретилась со своим давно пропавшим без вести родным братом. Клодия затащила его в отдельную кабинку у стены, усадила на стул, села сама и прошептала, с трудом переводя дыхание:
— Где тебя, черт возьми, носило?
— Да так, — ответил Фрост, — по разным местам.
— Мистер Дикон пытался связаться с тобой еще две недели назад.
— Ну, я не думал, что ему понадоблюсь, а к тому же у меня не было настроения приниматься за работу. Но если для него это важно, я загляну завтра днем.
— Каким днем? Господи, ну почему именно сейчас тебе вдруг понадобилось исчезнуть?
— Слушай, — разозлился Фрост, — перестань пудрить мне мозги. Быстро выкладывай, что случилось.
— Мистер Дикон улетел в Лос-Анджелес, у него какая-то срочная работа. И секретная, он даже ничего не сказал мне. Мистер Дикон не мог связаться с тобой, а потому сам взялся за дело. Он объяснил мне, что не может доверять никому, кроме себя самого и тебя.
— Ну ладно, — сказал Фрост. — Цирк какой-то. Я зайду к Энди, когда он вернется.
— Да ты хоть газеты читаешь? — взорвалась Клодия Миниш. — Его подстрелили! Четыре дня назад его ранили на улице. Он только что покинул реанимационное отделение. Мы вообще думали, что он умрет. И ты теперь еще больше нужен ему. Первое, что мистер Дикон сказал, когда пришел в себя, было: “Найдите Фроста”. И вот я тебя нашла.
Вспоминая эту сцену в баре, Фрост вновь выглянул в иллюминатор. На небе начинали сгущаться молочно-белые облака. Капитан прикрыл глаз, откинулся на спинку кресла и вернулся к событиям того вечера.
Ему понадобилось еще двадцать минут, чтобы вытянуть из Клодии Миниш нужную информацию. Затем он отправился на телеграф и из телефонной будки связался с больницей, в которой лежал Дикон.
После долгих переговоров Фросту позволили обменяться несколькими словами с пациентом. Голос бывшего агента ФБР теперь звучал слабо и неуверенно. Дикон отказался обсуждать что-либо по телефону, упомянув только, что готов заплатить гонорар в тройном размере.
