– Ну, огонь мы усилили, и заговоренность ихняя кончилась. Начали падать, как миленькие, то один, то другой. Тут мы по приказу поднялись в атаку, и на плечах боевиков ворвались в село.
– Взяли?
– Конечно, взяли.
– А как тебя ранило?
– Да в самый последний момент, язви его в душу! – от досады солдат сплюнул. – Бой уже, почитай, кончился, боевики, кому удалось, улепетнули, там тропинки сразу в горы уводили, село стояло у их подножья. А мы – кого положили, кого в плен взяли, в подвал крепкий заперли.
Дома в том селе, я вам доложу, один в один, богатые, и подвалы при них здоровущие.
А население нас встречало – вы не поверите, ребята, с дорогой душой, чуть не хлебом-солью. Боевики, говорят, нас грабили почем зря. Потом из-за них нас каждую ночь русские самолеты бомбили. А выгнать их мы, сами понимаете, не в силах…
Вышли к нам старики, просят: только, ради Аллаха, не уходите, они опять придут – спалят нас.
И тут одиночный выстрел с какого-то чердака – и прямо мне в руку. Оказывается, какой-то пацаненок, его отец недавно погиб на той самой войне…Вот такая история, – закончил он, смущенный всеобщим вниманием. – А главное, в чем мне крепко не повезло: как-то он так, паразит, умудрился стрельнуть, что у меня получился какой-то тройной излом, в одном месте пуля в кусочки кость раздробила…Промышлять зверя больше не смогу.
– Не волнуйся, Петрушкин, поправим тебе руку, будет лучше старой, – заверил Крашенинников.
– И стрелять смогу?
– Лучше прежнего.
– Считай, парень, тебе еще повезло, легко отделался, – заметил Матейченков. – Эти обкуренные – они как роботы. Лезут и лезут. Как одержимые. Мне приходилось наблюдать их в деле. А в плен к ним попадешься – пощады не жди: на мелкие кусочки разрежут.
Разговаривали долго, до самого ужина. Разговор получился открытым, откровенным.
Еще несколько человек по просьбе слушателей рассказали историю своего ранения. Персонал поглядывал на старшего хирурга, но тот не спешил прекращать разговор: он посчитал, что такой разговор хорошо способствует терапии. До этой встречи каждый раненый вел себя замкнуто, не хотел толком ничего рассказывать о себе: то ли боялся, то ли смущался.
Известно ведь – своей бедой поделишься, легче станет.
Бывали и совсем нелепые, можно сказать – обидные ранения. Таков был рассказ солдатика, сидевшего в углу, за книжным стеллажом.
– Я до этой самой войны служил в Кантемировской дивизии, – начал он свой рассказ по просьбе соседей.
– Сколько прослужил? – спросил Матейченков.
– Ровно два годочка, день в день. Ну, тут прослышал – записываются добровольцы в Чечню. Я и записался. С детства хотел в настоящей войне поучаствовать. Выяснить, как говорится, на что способен. Да и дружки мои лучшие сразу записались. Что же мне-то, в тылу отсиживаться? Место солдата – на фронте, так я рассудил. В тылу штаны просиживать – каждый мастак.
Ну, прибыли мы воинским эшелоном в Чечню. Осень стоит золотая, в садах яблок да прочих фруктов полно, солнышко яркое. Благодать! Даже не верится, что здесь война идет, кровь льется.
Нам вышло назначение в район Грозного, километров в пятнадцати от ихней столицы. А там уже шла линия фронта неподалеку. Ребята говорили – нас на самый опасный участок бросили.
– Вот и хорошо, – говорю.
– Чему, дурень, радуешься? – спрашивает приятель.
– Покажем себя, как следует. Всыплем боевикам как следует.
– Ишь, раздухарился!
– Всыплем, не сомневайся. На то мы и кантемировцы!
А сам уже готовлюсь к бою, дух возвеселился. Оружие приготовил, проверил, смазал тщательно – все чин-чинарем. Ну, не знаю, где там бой, где противник – это дело начальства. А пока нам вышел приказ – позицию огневую готовить.
Роем землю, окапываем орудия, окопы полного профиля готовим – все, как учили. Пушки расположили, начали таскать к ним из контейнеровоза боеприпасы. А снаряды у нас в ящиках – ребята знают – по 80 килограмм. Не так чтобы очень уж тяжелые, но и не пушинка.
Таскаем эти ящики, и все в спешке, все бегом. Офицеры подгоняют – каждая минутка дорога. Тут боевики начали нас обстреливать осколочными минами. Палят – спасу нет, но мы продолжаем свою работу. Вообще я войну понимаю как работу. Столько земли перелопатишь, столько тяжестей перетаскаешь, столько по горам полазаешь – на гражданке и не снилось!
…Тащу я очередной ящик, а он неудобный, зараза, – и чувствую, жук впился мне в руку. Прокусил чуть не насквозь. Откуда тут жук взялся? – мелькнула мысль. А это никакой не жук, а осколок мины чеченской. Рука сама собой разжалась, а ящик – мне на ногу как шлепнется, да еще острым углом!..
Ну, рана в руку оказалась пустяковая – даже кость не задета, только сухожилие осколок перехватил… А вот стопа превратилась в сплошную кашу…
Все посмотрели на его толсто забинтованную до колена ногу, похожую на бревно.
– Сгоряча ногу до лодыжки думали отхватить – Игоря Руслановича тогда не было на дежурстве, после суточного дежурства отдыхал, – продолжал солдат свой невеселый рассказ. – Насилу я отбился, сказал, лучше голову отрежьте. Ну, куда мне без ноги? Чем буду на гражданке на педали нажимать?.. А тут вышел Игорь Русланович, посмотрел меня и сказал: – Не дрейфь, солдат, ногу твою спасем!..
Крашенинников откликнулся:
– Спасем. Не сомневайся.
– Потом, правда, осложнения начались. Вроде гангрена. Но Игорь Русланович меня отстоял. Низкий поклон ему за это, – закончил солдат свое повествование.
– Будь моя воля, я бы всех этих боевиков велела перестрелять, – заявила пожилая врачиха в очках с бифокальными стеклами. – Еще в первую чеченскую войну насмотрелась на зверства, которые они творят. И все с ними цацкаются, переговоры проводят. Говорят, новый представитель президента в Чечню приехал…
– Есть такие слухи, – не сморгнув, подтвердил Куликовский.
– Может, хоть он наведет порядок.
– Будем надеяться.
– К нему-то, конечно, не пробиться, – продолжала врачиха. – но если бы можно, я бы просьбу свою ему лично передала.
– Может, я его увижу, – произнес Константин Борисович. – Письмо, что ли, хотите ему передать?
– Зачем письмо? Можно и в устной форме.
– Так что ему передать?
– Жаль, конечно, что во время бомбежек гибнут мирные люди, чеченцы. Нехорошо это. Неправильно.
– Как же быть? – спросил Матейченков.
Врачиха перевела на него взгляд:
– А очень просто! Всех мирных жителей вывезти, эшелонами.
– Как это Сталин сделал?
– Да нет, не в ссылку. Мирные чеченцы – хорошие люди, и к нам, русским, да и к другим национальностям, в принципе хорошо относятся… – От волнения очки у нее все время сползали на нос, и врачиха нервным жестом их поправляла. – Просто на время вывезти их куда-нибудь, например, в соседние республики, а боевиков, эту нечисть, уничтожить после этого. Выморить, как клопов. Разбомбить, чтобы и духу от них не осталось. Я, честно говоря, удивляюсь, почему этого не сделали еще в первую чеченскую войну. Тогда бы всех этих новых страданий и потерь сегодня не было.
– А так чеченцы сами по себе никогда не успокоятся, – поддержала ее стоявшая рядом медсестра. – Я коренная жительница Краснодара, тут и родилась, и могу подтвердить: никогда от чеченцев непокоя не было: большинство народа – мирные, а кучка бандитов все время воду мутит…
Матейченков бросил:
– Глас народа – глас божий.
– Вот вы, Константин Борисович, были большой начальник, – снова обратилась врачиха в очках к генерал-лейтенанту Куликовскому. – Всеми нашими войсками в Чечне командовали. Так ведь?
– Так.
– Может, хоть вы мне объясните: почему с чеченцами не поступили решительно. Пожалели?
– Как вы советуете?
– Да при чем тут я, – махнула она рукой. – У нас все так говорят. Весь народ. Спросите на улице у любого.
– Видите ли, Ирина Павловна, это разговор долгий. И он может завезти нас далеко. А если сказать коротко, надо мной еще есть и были начальники. И политическое руководство страны. Они и решают, как нужно в данной ситуации поступить.
– А вы?
– А я исполнитель.
– Разговор серьезный, – вмешался Матейченков, подводя черту под готовой разгореться дискуссией. – Но в принципе, думаю, в рассуждениях уважаемого доктора есть рациональное зерно.
С терроризмом, как и с любым злом, нельзя бороться абстрактно. Эту истину генерал Матейченков постиг давно.
В этой борьбе требовалось напряжение всех сил.
Что касается собственно Чечни, здесь были задействованы людские резервы и оружие практических всех силовых ведомств. Проблема, по мнению Матейченкова, состояла в двух вещах. Первое – координация, правильное взаимодействие этих сил. Их разобщенность могла приводить – и, к сожалению, иногда приводила к осложнениям и потерям, которых можно было бы избежать. Суть дела неплохо выразил когда-то фронтовой поэт еще во времена Великой отечественной войны. Выразил одной-единственной строкой:
