— Похоже, машина горотдела? — говорит Алик.
Через минуту машина останавливается возле нас. В ней Джахир — начальник шестого отделения. С ним еще четверо сотрудников.
— Все в порядке? Раненых нет? — здороваясь с нами, спрашивают афганцы.
— Все нормально, — отвечает за всех Поликарпович.
— Вы правильно сделали, что не поехали в город, а свернули к ооновскому городку, — говорит Джахир. — В Дехходже основная засада была. Видимо, душманы специально вас «эрэсами» «загоняли» в город. Там бы и накрыли…
Афганцы продолжали о чем-то разговаривать с ребятами. Я отошел в сторонку, задумался: «Вот тебе и безопасный план — прорываться в город! Если бы Поликарпович не свернул с дороги, сидели бы сейчас у «духов» в «гостях»… От одной мысли мурашки по телу пробежали. Мистика какая-то. Словно «духи» вчерашний наш разговор подслушали.
Мистика? Может, и не мистика? Недаром у афганцев есть пословица: «В стене есть мыши, а у мышей — уши!»
— По машинам! — прервал мои размышления голос Поликарповича.
— Джахир! — позвал я афганца. — Передай Гаузу, чтобы собрал начальников отделений. Проведем совещание.
* * *
В кабинете Гауза собрались все начальники отделений. Поздоровавшись с афганцами, я выслушал доклад каждого из них.
Информация о готовящейся засаде была, но уж очень скудная.
— Почему не доложили? — спрашиваю Гауза.
— Вы же сами требуете тщательно проверять информацию, прежде чем докладывать.
Это называется — наступить на собственные грабли. Действительно, я требовал от начальника отдела и его подчиненных тщательной проверки и перепроверки информации, особенно той, которую мы передавали на реализацию в бригаду и спецназ.
— Ты прав, — сказал я, — но впредь о подобной информации докладывайте незамедлительно. Все свободны. Джахир, задержись, пожалуйста.
Через пару минут в кабинете остались только Гауз, Джахир и я.
— Хочу с вами обсудить один вопрос — только то, что скажу, должно остаться в этом кабинете. Руководству Управления доложим, когда сами определимся. Ясно? — Я посмотрел на афганских товарищей.
— Ясно, — кивнул Гауз.
— Ясно, — ответил Джахир.
— Последнее время информации по «духам» много. Информация неплохая, а где реализация? Где наши активные действия? — спрашиваю я.
— Мало, — соглашается Гауз.
— Да не мало, а крохи.
— Так оперативный батальон есть, — возражает он. — Для чего его создавали? Чтобы реализовывать агентурную информацию.
— Оперативный батальон — это «отдельная глава» книги. Нам самим надо активнее работать. Так сказать, по горячим следам.
— Самим? Отдел еле-еле на шестьдесят процентов укомплектован. А действующие сотрудники? Половина из них не имеет опыта оперативной работы. Сами же знаете.
— Знаю, знаю! Не горячись, — охлаждаю Гауза. — Поэтому и предлагаю создать боевую нештатную группу в количестве десяти человек, не больше. Желательно из офицеров и сержантов. Руководителем предлагаю Джахира. Что скажете?
— Надо подумать, — отвечает Джахир.
— Вот и подумайте! Завтра и обсудим. Посмотрите, кого из других отделов можно привлечь, — конечно, кроме пятого. У них и без нас работы хватает. Главное — пока никто ничего не должен знать: меньше знаешь — крепче спишь. — Видя удивленный взгляд афганцев, я добавил: — Поговорка такая есть, потом объясню.
Джахир ушел. Мы остались с Гаузом вдвоем.
— Слушай, при всех не стал говорить, тебе скажу. Не нравятся мне эти душманские «мероприятия». Вообще-то, раньше были засады?
— Всякое бывало, — отвечает Гауз, — но чтобы вот так, средь бела дня…
Действительно, со слов ребят, прямых террористических актов против нас, а также советников других ведомств до моего приезда практически не было. Обстрелы вилл, минирование дорог были и есть, но засады… Чем-то мы «духов» сильно огорчили.
— Думаю, душманы мстят за что-то, — предположил Гауз.
— Думку к делу не пришьешь. Поработайте с агентурой. Нужна достоверная информации. Меня не провожай. До завтра!
С этими словами я вышел из кабинета.
…Предположения Гауза о возможной мести подтвердились. За неделю до моего прибытия в Кандагар по нашей наводке спецназ завалил душманский караван, а с ним и американского советника. Планировалось взять его живым, но не получилось. В отместку американцы решили нас «пощипать». Каждое действие порождает противодействие. Диалектика…
Во дворе горотдела я наткнулся на сотрудника второго отделения Хамида. Хромая на правую ногу, он тащил какой-то ящик.
— Что с ногой? — спрашиваю его по-персидски. По-русски он знал несколько слов: «хорошо», «как дела?», «спасибо».
— Два дня назад «подарок» от душманов получил.
— В ногу?
— Нет. Вот сюда, — показывает на точку ниже спины.
— Как же это тебя угораздило?
По закону «Пуштунвали»[31] афганцу получить в бою пулю в спину равносильно самоубийству. Убитого в спину не выносят с поля боя, не хоронят. Невеста, провожая любимого на войну, обычно советует: «Лучше приходи домой окровавленным, чем невредимым, но трусом», а получив известие о смерти в бою любимого человека, первым делом молит бога, чтобы он не был убит в спину и на него не пала тень подозрения в трусости.
— Как угораздило? — повторяю свой вопрос.
— Сидели в засаде. Душманы нас обнаружили и побежали. Мы — за ними, и вот… — Он развел руками.
«Как же надо было бежать за «духом», чтобы в попу пулю схлопотать?» — подумал я.
Что-то не о том подумал. Хамид сотрудник толковый, смелый… Оказывается, «духи», отступая, швырнули гранату. Одного сотрудника горотдела — насмерть. Хамид успел увернуться, но неудачно.
— Сильно болит? — спрашиваю его.
Кивает:
— Ни сидеть, ни спать не могу.
— Чего в госпиталь не сходишь?
— Был… Все равно болит…
Звоню Тахиру, спрашиваю:
— Занят?
— Говори, что хотел?
— Сможем сегодня Хамида в госпиталь определить?
— Что у него?
— В пятую точку ранение получил. — Предвосхищая вопрос Тахира, говорю: — Был он в афганском госпитале. Вроде подлечили, но выглядит паршиво.
— Хорошо, забирай с собой. С госпиталем договоримся.
Приехав на базу, высадили Стаса на вилле, с Тахиром поехали в госпиталь. В операционном отделении — тишина. Вымерли все, что ли? Даже непривычно… Заглянули в реанимацию. Раненых нет, только медсестра Анюта расставляла в шкафу какие-то пузырьки.
— Привет, Анюта. Вижу, ты сегодня без работы, — улыбается Тахир.
— Типун тебе на язык — час назад очередного тяжелораненого в Ташкент отправили. Хоть немного передохнуть. Вы-то чего пожаловали?
— Анюта, почему в отделении посторонние? — раздается у нас за спиной чей-то голос.
— А что я? Они меня, Виктор Иванович, спрашивали? — оправдывается Анюта, показывая нам кулак.
Не обращая внимания на объяснения медсестры, врач устало обращается к нам:
— Раненого привезли? Только операционную разгребли… Умеешь ты, Тахир, «халяву» подкинуть. Давайте своего афганца.
Тахир подозвал Хамида.
— Пойдешь со мной, — сказал хирург афганцу, а вы, — обратился к нам, — на улице подождите, нечего по отделению болтаться. Не хватало мне за вас от Евдокимовича нагоняй получить.
— Евдокимович — наш человек, — смеется Тахир.
— Это он для вас — ваш человек. А для меня — товарищ полковник, начальник медицинской части госпиталя, — он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Ну, а серьезно, — идите во двор. Анюта, пойдем, поможешь мне.
Виктор Иванович пошел в операционную, афганец поковылял за ним. Было видно, что на кандагарской дороге его сильно растрясло.
Анюта, пробегая мимо нас, вновь погрозила кулачком: «Подкинули работу. Вы у меня еще получите». Мы дружно подняли руки вверх: «С нас бакшиш!»
Сели с Тахиром на лавочку возле операционного отделения, закурили.
— Тахир! Ты Виктора Ивановича давно знаешь?
— Почти два года. Это он с виду суровый. Будешь суровым, — в задумчивости произнес он, — когда сутками от операционного стола не отходишь. Когда бойцам руки и ноги приходится кромсать… Когда на твоих руках умирают пацаны, а ты бессилен им помочь…
Я слушал Тахира и думал: «Это сколько же нужно иметь моральных и физических сил, чтобы каждый день чужую боль и страдания через себя пропускать? Не дай бог такую судьбу, как у них».
Низкий поклон врачам за верность совести и долгу!
— Ну-ка, подвиньтесь. Закурить найдется?
За размышлениями мы и не заметили, как подошли хирург с Хамидом. Виктор Иванович устало сел, закурил предложенную Тахиром «Яву». Глубоко затянулся.
