Кашшур повернул голову в мою сторону:
— У тебя есть свидетели того, что убитый являлся корзинщиком?
— Он сам мне об этом сказал!
— К сожалению, спросить его мы уже не сможем.
Я ткнул пальцем в Ариду:
— А откуда он знает, что Бел-Адад был писцом?
Верховный жрец перевел взгляд на свидетеля и вопросительно поднял брови.
— Мне об этом сказали, — спокойно ответил Ариду.
— Кто тебе об этом сказал? — поинтересовался Кашшур.
Ариду внимательно посмотрел на совет жрецов и, после одобрительного кивка Верховного жреца, ответил то, от чего я чуть не рухнул со скамьи:
— Вы.
— Совет жрецов поведал тебе сведения о храмовом писце Бел-Ададе?
— Да, господин.
Я сидел, будто огретый по темечку обухом топора, ошарашено наблюдая за происходящим.
— Изволь объяснить, — потребовал Кашшур.
— Да, Ваша Лучезарность, — Ариду кашлянул в кулак. — Около двух недель назад я получил от верховного совета Эсагилы задание тайно присматривать за писцом Бел-Ададом.
— Ты состоишь на службе Храма Мардука?
— Да, господин, имею такую честь.
— Тебе сообщили причину слежки?
— Нет, Ваша Лучезарность, не сообщили.
— Что тебе удалось узнать?
— Писец Бел-Адад заказал постройку хижины у этого человека, — тут Ариду кивком указал на меня, — а также нередко общался с местными жителями и передавал им деньги.
— Деньги?
— Да, господин.
— Ты можешь назвать точную сумму передаваемых средств?
Ариду покачал головой:
— Нет, господин Кашшур. Опасаясь быть замеченным, я старался держаться подальше от храмового писца. Могу лишь утверждать, что речь шла о горсти серебряных сиклей.
— Сможешь привести пример передачи денег Бел-Ададом другим лицам?
— Да, Ваша Лучезарность. Я своими глазами видел, как храмовый писец передает деньги пекарю Габра-Лабру, живущему недалеко от Западных ворот.
— Тот самый пекарь, которого задержали за оскорбление Его Величества Самсу-дитану?
— Да, господин.
— Когда это произошло?
— На следующий день, после того, как царский сборщик налогов забрал у пекарей девять десятых их заработка за месяц.
Кашшур сделал очередную запись в табличке. Я же продолжал следить за происходящим с ничего не понимающим видом.
«Выходит, Бел-Адад и вправду был писцом. Тогда нет ничего удивительного в том, что он заплатил мне целых шесть сиклей серебра за работу. Для храмового писца это сущая мелочь. Но что он делал в бедняцком пригороде, шакалы меня подери?».
— Ариду, — обратился к свидетелю Кашшур.
— Да, господин?
— Имеешь ли ты еще что-либо сказать?
— Нет, господин.
— Можешь идти, — разрешил Верховный жрец.
Отвесив низкий поклон, Ариду развернулся и быстрым шагом направился к выходу, вышел из зала.
— Пригласите следующего свидетеля.
Кровь перестала сочиться из носа, так что я смог принять нормальное положение и с интересом смотрел в сторону дверей. На этот раз в проеме показался воин в пластинчатом доспехе и шлеме-шишаке, но без оружия. Я сразу узнал этот холодный пронзительный взгляд голубых глаз. И эту ухоженную безукоризненную бороду — командир стражей, задержавших меня в то злосчастное утро.
Тот с точностью повторил церемонию приветствия предыдущего свидетеля, только поклон его был куда более скромным.
Последовал очередной вопрос от жреца:
— Назовите себя.
— Эмеку-Имбару, Ваша Лучезарность.
— Ваше положение?
— Командир отряда городской стражи из десяти человек.
— Где ваш дом, командир?
— Мой дом — Вавилон, — спокойно сказал тот.
Услышав такой ответ, Кашшур слегка приподнял левую бровь, однако продолжать допрос на эту тему не стал:
— Вы знаете обвиняемого?
— Знаю, досточтимый жрец, — командир даже не смотрел в мою сторону.
— Откуда вы знаете его?
— Он прибыл на место преступления, заявив, что построил дом для убитого.
— Он признался в убийстве?
— Нет. Лишь в том, что соорудил хижину.
— Обвиняемый сообщил вам, где находился в момент совершения преступления?
— Да, господин. По его же словам, он находился у себя дома.
— Доказательства своим словам обвиняемый предоставил?
— Нет, Ваша Лучезарность, не предоставил.
Верховный жрец кивнул и нанес очередные пометки в табличку:
— Как вы узнали о произошедшем?
— Утром мы несли службу на улицах западного пригорода, когда услышали шум и крики. Кто-то звал стражу. Мы поспешили на зов и обнаружили обрушившуюся хижину, а также толпу людей вокруг нее.
— Вам удалось установить время обрушения крыши?
— Нет. Никто из очевидцев не мог указать, когда произошло возможное преступление. Люди вышли из своих домов и увидели, что хижина уже развалилась. Сколько она простояла в таком состоянии — неизвестно.
Я напрягся.
«Значит, люди не слышали обвала дома! Тогда Сему мог сказать правду? Но откуда он знает про это? Как так получилось, что звук рухнувшей балки не всполошил всю округу, и соседи мирно проспали вплоть до рассвета и только тогда обнаружили следы? А самое главное… почему этот командир стражи утверждал, что хижина корзинщика обрушилась утром?».
Я не смог удержаться и задал вопрос:
— Господин, но ведь вы сами сказали мне — крыша жилища обрушилась утром! А сейчас говорите, что не знаете времени.
В зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Она была настолько тяжелой и гнетущей, что я отчетливо слышал дыхание каждого из присутствующих. И только дыхание Эмеку-Имбару оставалось ровным, не прерывающимся ни на миг. Его взгляд окатил меня, словно капли ледяного дождя.
Несколько секунд спустя он ответил, нарушая всеобщее молчание:
— Я не утверждал подобного.
Я чуть
