Шатов посмотрел в окно. На огороженном участке луга продолжали бегать дети, азартно взмахивая палками.
– Долгонько у них идут занятия… – заметил Шатов.
– У третьего класса? Полтора часа.
– Но они бегали еще, когда мы…
– Это уже другой класс. Так что, идем на практикум?
– Если вы настаиваете…
– Пожалуй, настаиваю, – решительно сказал Дмитрий Петрович. – Нам на третий этаж и в самый конец коридора.
Оживился дедушка. Как азартно блестят глаза! Такое чувство, что это он создал школу, или, как минимум, ее придумал и теперь хвастается перед заезжим гостем.
Помещение, куда Дмитрий Петрович привел Шатова, напоминало классическое помещение для демонстраций хирургических операций. Стеклянная палатка посреди комнаты позволяла наблюдать, что происходит на операционном столе в комнате этажом ниже.
– Здравствуйте, Евгений Сергеевич! – радостно сказала Светлана, быстро подошла и чмокнула Шатова в щеку.
– Привет, – сказал Шатов.
Подружки, которые стояли вокруг стеклянной пирамиды и оглянулись на Шатова, сейчас, судя по всему, должны были жестоко завидовать Светлане.
– Зашли посмотреть? – громко спросила Светлана и оглянулась на подруг.
– И тебя решил повидать, – подыграл Шатов.
– Вы же в клуб придете? – Светлана, видимо, успела рассказать об этом всем и теперь хотела подтверждения.
– Как обещал, после одиннадцати, – тоже громко ответил Шатов.
Пусть девушке будет приятно. Чем она будет счастливее, тем больше шансов будет получить у нее информацию. Только нужно вовремя остановиться. Помнить, что я – женат. И что Светлане – всего семнадцать. Хотя она думает, что ей уже семнадцать.
– Привезли, – сказал кто-то от обзорного окна, и школьники забыли о Шатове.
Даже Светлана подошла ко всем, успев погладить Шатова по щеке.
– Прошу к окну, – шепнул Дмитрий Петрович, подталкивая Шатова. – Сейчас будет самое интересное.
Комната внизу была ярко освещена и блистала кафелем. Пол и потолок были выложены ослепительно-белой плиткой. Посреди комнаты стоял операционный стол, и двое молодых ребят, сверстников Светланы, с каталки перекладывали на него что-то, укрытое белой простыней.
Шатов оглянулся на Дмитрия Петровича:
– Это что, человек?
– А вы как хотели? Вскрытие должно быть вскрытием. Обычная процедура.
– И они… – Шатов посмотрел на ребят и девчонок, обступивших окно.
– Все по очереди. Насколько я знаю – Светлана уже работала с тремя, а что? – Дмитрий Петрович чуть улыбнулся. – Я ведь спрашивал, как у вас с желудком?
– Я не думал, что вы имели ввиду вскрытие.
– Ага, начинают, – сказал Дмитрий Петрович.
Двое парней внизу убрали в сторону простыню, открывая женское обнаженное тело.
– Откуда вы берете трупы? – тихо спросил Шатов, борясь с первым приступом тошноты.
– Некоторые привозят, некоторые – местные, – негромко, как во время спектакля или концерта ответил Дмитрий Петрович.
– Что значит местные?
Парни быстро закрепили тело на столе ремнями, тщательно затянув пряжки.
– Что значит местные? – повторил свой вопрос Шатов, не отрывая взгляда от тела.
Сколько ей? До тридцати. И, похоже, что умерла недавно. Такое впечатление, что она спит. Во всяком случае, Шатов не заметил мертвенной желтизны на коже.
– Местные – это значит, что умер или погиб кто-то из местных жителей, – сказал Дмитрий Петрович, – и семья разрешила перед кремацией провести вскрытие. Не безвозмездно, естественно.
– Это что, бывает так часто?
– Не слишком часто, но бывает.
Один из парней внизу подкатил к столику тележку с инструментами.
Шатов сглотнул и поежился. Ему доводилось видеть трупы раньше. Одного человека он даже убил сам. Но привыкнуть к виду мертвых тел он так и не смог.
И было в этом теле что-то, что притягивало к себе взгляд Шатова. Было что-то неправильное во всем этом, что-то такое, что придавало всему происходящему оттенок нереальности. Школьники, производящие на уроке анатомии вскрытие человеческого тела, сами по себе несколько шокировали, но было и еще что-то…
Покойнице раздвинули челюсти и вставили что-то, похожее на кляп. Пока один из парней возился с этим, второй взял со столика шприц и точным уверенным движением ввел иглу в руку трупу.
Шатов потер лоб. Нет. Нет, все нормально, насколько это может быть нормально на вскрытии мертвого тела. Мертвого тела незнакомой женщины.
Незнакомой. Совершенно незнакомой.
Это только показалось, прошептал Шатов. Ему только показалось, что он знает эту женщину. Примерещилось. Кляп исказил черты ее лица. Он просто ошибся. Это не могла быть продавщица из магазина. Не могла. Это не может быть она.
– Пошел отсюда! Что ты хулиганишь! Милицию позову! – взорвалось в ушах у Шатова.
Неправда, это не она. Не она. Та сейчас торгует в своем магазине на площади. На раскаленной площади, с памятником посредине.
Шатов попытался вздохнуть и чуть не захлебнулся воздухом. Все медленно поплыло перед глазами.
Стоять. Стоять и не падать. Это не может быть продавщица. Это просто чье-то тело. Чье-то мертвое тело, с одеревеневшими мышцами…
Стоп. Шатов оглянулся. Все, словно зачарованные смотрели вниз, на тело. Дмитрий Петрович так увлекся, что навалился плечом на Шатова сзади. Они не заметили, что тело еще не окоченело? Кисть руки свободно свешивается со стола, и кляп они вставили легко. Она умерла совсем недавно. Совсем…
Умерла?
Скальпель легко коснулся кожи под грудью и провел тонкую красную линию. Красным по белому. Линия стала расползаться, потекла кровь.
Потекла кровь. Ярко-алая живая кровь. Потекла.
Шатов прижался лицом к стеклу.
Еще один надрез. И снова кровь. Она залила грудь, живот и беззвучно падала на белый кафель пола.
И тут тело напряглось. Ремни стягивали его крепко, ничто не могло шевельнуться, но Шатов увидел, как дрогнули мышцы. По всему телу. Ноги и руки. Вздулись вены.
Еще надрез, теперь перпендикулярный первым двум. Резкое движение – широкий лоскут кожи был отодвинут, открывая прямоугольную рану.
Шатов не отрываясь смотрел на руку, впившуюся в край стола. Она жива.
Эта мысль застыла в мозгу Шатова. Она жива.
Один из парней отдвинулся в сторону, и Шатов увидел широко открытые глаза. И ему показалось, что глаза эти его узнали.
И словно прорвало плотину.
– Стойте! – Шатов кулаком ударил в стекло. – Стойте! Она жива.
– Успокойтесь, Евгений Сергеевич, – кто-то попытался оттащить Шатова от окна, но тот отшвырнул человека в сторону и ударил в стекло изо всей силы.
– Прекратите!
Стекло даже не вздрогнуло.
– Она жива! – Шатов ударился в стекло всем телом.
Снизу на Шатова взглянули два спокойных парня, один что-то сказал второму и снова наклонился над телом.
– Стой, стой, стой! – стекло было прочным.
Кто-то снова попытался оттащить Шатова. Дмитрий Петрович? Шатов наотмашь ударил его куда-то в лицо.
Разбить стекло.
Скальпель надрезал мышцы, открывая ребра.
Разбить стекло.
Шатов схватил стоящий неподалеку стул. Металлический, тяжелый стул. Вращающийся, на массивной опоре.
Удар.
Стекло лопнуло и осыпалось вниз крупными сверкающими ломтями.
Стул отлетел в сторону.
– Остановитесь, сволочи! – крикнул Шатов. – Стойте!
Осколки не задели ни жертву, ни убийц.
Скальпель снова двинулся вдоль тела, располосовывая плоть.
– Прекрати, ублюдок! – Шатов ухватился рукой за раму и прыгнул вниз.
До пола было метра четыре. Битое стекло хрустнуло под кроссовками, Шатов удержался на ногах.
Запах крови. Он слишком хорошо помнит этот запах. Запах крови чужой и своей. Они пахнут одинаково приторно.
Один из убийц шагнул навстречу к Шатову, Шатов попытался оттолкнуть его, но не смог. Парень легко уклонился в сторону, зацепил Шатова за плечо и рванул на себя.
Удар пришелся в живот. Шатов вскрикнул, но на ногах устоял. Второй удар пришелся куда-то в район печени, но снова не точно, Шатов всем телом припечатал противника к стене и обернулся к операционному столу.
Скальпель поднялся вверх, на его кончике дрогнула капля крови и отразился свет лампы.
– Нет! – выкрикнул Шатов и рванулся, не обращая внимания на треск рвущейся рубахи.
Скальпель не торопясь опустился вниз.
Шатов прыгнул.
Медленно. Очень медленно.
Блик от лампы на скальпеле порхнул над горлом женщины. Раз. И еще раз. И еще раз.
Шатов ударил убийцу двумя руками в спину, отшвырнул от стола. Скальпель, медленно вращаясь и разбрасывая в стороны алые капли, отлетел к стене, беззвучно ударился о нее и упал на пол.
