Ознакомительная версия.
– Что? – я почти уже пообещала ему то, что он от меня просил – все дело в том особом тоне, которым я задала этот вопрос.
– …не могла бы сказать мне…
Я положила руку на его колено.
– Могла бы… Не бойся меня, и дочь свою не бойся. И все будет хорошо.
Он посмотрел на меня недоверчиво.
– Откуда ты знаешь, о чем я хочу спросить?
Я улыбнулась. Не знаю, видел ли он мою улыбку – мое лицо тоже было в тени, как и его. Но он должен был ее почувствовать.
– Не знаю, откуда… Иногда, наверное, не обязательно говорить словами… Ты, наверное, хочешь спросить, почему люди, которые любят друг друга, не могут жить всегда вместе, да?
Он молча кивнул. Если это был и не совсем тот вопрос, то почти тот, может быть, я просто сформулировала его по-другому. Я чувствовала, как он взволнован, и боялась, что он вот-вот расплачется. Не от жалости к себе, а чтобы снять свое внутреннее напряжение.
Конечно, он спрашивал меня о своей дочери. Сможет ли он надеяться… если он попросит ее… что она согласится жить с ним.
– Ты счастливый мужчина, – я положила ладонь на его руку, – потому что тебя любят три женщины. Да-да, твоя маленькая Света тоже стала женщиной. Маленькой женщиной… Но ты… Но тебе придется страдать… И с этим ничего не поделаешь…
Я потихоньку погладила его руку. Вот теперь мне было его почему-то жалко. По-настоящему – жалко. Глупый постаревший мальчишка, который не может никак разобраться, кого он любит больше – маму или Наташку из четвертого подъезда…
– Да, ты несчастный мужчина… Потому что тебя любят три женщины…
– Ты думаешь, Светка… Света меня любит?
Голос его дрожал. Надежда в нем боролась с отчаянием. Я поняла, почему мне его все-таки жалко. Он был живой человек. И страдания его были живые, непридуманные. Это были страдания из-за людей, а не из-за денег или собственной неудовлетворенности. Свою жизнь можно изменить, деньги можно заработать, но люди… Люди всегда заставляют страдать других людей.
– Знаешь… – я снова погладила его руку. – Твоя Светка любит тебя больше двух других… Просто… боится сказать об этом…
«Черт возьми! – в некоторой панике подумала я. – Со мною-то что творится?»
У меня у самой голос слегка подрагивал, а в горле собрался какой-то комок, который я никак не могла проглотить. Видно, я слишком уж хорошо вошла в образ придуманной мной героини.
Я отдернула руку, схватила свой рюкзак и выскочила из машины.
«Ну тебя к черту! – сказала я и сама не поняла – кому? – то ли этому запутавшемуся в своих женщинах мужчине, то ли выдуманной мной беглянке из дома, от которой я теперь никак не могла отделаться. – Я хочу остаться сама собой. Мне не нужны ничьи проблемы. Чужие проблемы! У меня своих – по горло!»
Я старалась разозлить себя, чтобы успокоиться, потому что губы мои почему-то подрагивали, а в глазах набухли слезы… Наверное, слишком много нервничать мне сегодня пришлось.
– Лена! – услышала я крик сзади. – Подожди! Куда же ты!
Я ускорила шаг. Но он догнал меня и схватил за руку. Мне пришлось остановиться.
– Куда ты? – повторил он. – Где же ты будешь ночевать?
Я пожала плечами. А действительно – куда я? Об этом я не думала, когда выскочила из машины…
– Нет, сейчас ты пойдешь со мной! – решительно заявил он. – Я познакомлю тебя со своей…
Он немного замялся.
– Со своей женщиной. Она все поймет. Она добрая, хорошая женщина…
«Так не говорят о женщинах, которых любят, – отметила я про себя. – Так говорят только о женщинах, с которыми живут…»
– …Можешь пока пожить у нее, пока с отцом у тебя не наладится…
«Ну, наконец-то, – облегченно вздохнула я. – Нашлось пристанище…»
Я уткнулась ему в грудь и разревелась. Он растерянно гладил меня по голове. Я плакала по-настоящему, нисколько не притворяясь. Просто оттого, что этот бесконечный день все-таки кончился, и для меня, несмотря ни на что, нашлось в Москве место. Я всегда верила, с детства, что Москва – она все-таки добрая…
– Ка-ак те-е-бя зо-вут? – спросила я его сквозь рыдания.
Он, кажется, совсем растерялся.
– Женя… Евгений… Дядя Женя… – забормотал он смущенно.
«Спасибо тебе, дядя Женя!» – думала я, пачкая расплывшейся тушью для глаз его рубашку.
…Через час я уже сидела за столом на кухне небольшой двухкомнатной квартиры где-то в Ховрине и пила очень вкусный чай с чудесным клубничным вареньем. Ира… или Ирина… – я еще не решила, как ее называть, суетилась у плиты, что-то там сооружая на скорую руку. Потому что на вопрос, голодна ли, я, вдруг почувствовав ужасный аппетит и сообразив, что ничего за весь день не ела, ответила честно. Я знала, что в чужой обстановке можно адаптироваться, только чувствуя себя совершенно свободно, не зажимаясь и скрывая как можно меньше…
Дядя Женя, которого я теперь до конца своих дней так и буду называть дядей Женей, сменил рубашку, быстренько выпил чашку чая и уехал. Причем куда-то он очень торопился. Мы с Ириной остались вдвоем и начали приглядываться, принюхиваться, притираться друг к другу.
Когда мы только вошли, она встретила нас, особенно меня, удивленным, недоумевающим взглядом. Но дядя Женя уединился с ней на кухне и о чем-то вполголоса, но взволнованно разговаривал.
Я в это время стояла в коридоре, прислушиваясь к голосам и думая, что рановато я обрадовалась… Сейчас меня выставят обратно на улицу, и я побреду по этому совершенно непонятному для меня Ховрину куда глаза глядят. Признаюсь, было страшновато. Я не слышала, что они говорили, но голос Ирины был, пожалуй, слишком резковат, чтобы обманывать себя насчет радушия хозяйки квартиры. Правда, как потом я выяснила, ее недоверие к рассказу дяди Жени вызвало пятнышко помады, которое осталось у него на рубашке, когда я расплакалась у него на груди.
Но минуты через три они вышли, и Ирина, как ни в чем не бывало, воскликнула:
– Ой, что же ты стоишь, деточка? Проходи пока в комнату, я сейчас чайку поставлю…
Дядя Женя посмотрел на нее, как на дуру, и опять уединился с ней на кухне.
На этот раз я подслушивать не стала, а прошла, как мне и предложили, в комнату и тут же уселась на широкое мягкое кресло перед телевизором. Телевизор меня не интересовал, но я вдруг почувствовала такую усталость, словно весь путь от Арбатова до Москвы проделала пешком. Причем не по асфальту, а по шпалам.
Не знаю, что уж он там ей на кухне наговорил, но еще минут через пять она почти вбежала в комнату, где я сидела, и почти в упор уставилась на меня. С минуту она меня разглядывала.
– Мы, значит, уже взросленькие? – спросила она, и я подумала, что пора надевать свои кроссовки. – И давно мы по Москве мотаемся?
Я тяжело, устало вздохнула и стала медленно подниматься с кресла.
– Нет-нет, милочка, ты уж сиди, – остановила она меня. – Сейчас я только мужика своего выпровожу. Ему сегодня тут делать нечего. А мы с тобой еще поболтаем. Найдется, о чем…
Выглядела она лет на сорок, хотя скорее всего ей было не меньше пятидесяти, но по какому-то внутреннему состоянию ей, похоже, уже перевалило за шестьдесят. От нее почему-то непобедимо несло старухой. Я про особый психологический запах, который просто преследует меня, когда я общаюсь с каким-то человеком. От Ирины исходил запах шестидесятилетней старухи.
Двери в комнату и в кухню она оставила открытыми, я слышала, как она наливает дяде Жене чай. Ей почему-то не захотелось, чтобы мы пили чай вместе. Поэтому я дожидалась своей очереди.
Помня об обещании «поболтать», я встала и принялась рассматривать книги, стоящие на книжных полках, занимавших немалую часть стены. Я не сомневалась, что «поболтать» выльется в самый настоящий допрос с пристрастием. Что Ирочка чрезвычайно ревнива, я уже поняла. Мне хотелось хоть немного подготовиться к предстоящему допросу.
Подбор книг, которые человек читает, очень много говорит о нем. Не жизненные реалии, конечно, можно узнать, рассматривая домашнюю библиотеку, но составить представление, пусть самое общее, о том, что за человек ее хозяин. Вряд ли кто будет с этим спорить. Это не мое открытие.
На книжных полках в комнате Ирины меня поразило обилие любовных романов. Как я поняла, пристрастие к такого рода чтению у нее было давнее, поскольку издания встречались еще советского времени, восьмидесятых-семидесятых годов. А уж книжек последних годов в пестрых обложках выстроился не один ряд. Ого! Вот это да! Я взяла в руки дореволюционное издание романа Ричардсона. И тут же в памяти всплыли строчки: «Она любила Ричардсона не потому, чтобы прочла, не потому, что Грандисона она Ловласу предпочла…»… Не помню, что там дальше… Но Ирина-то, похоже, прочла. И наверное, внимательно. Не зря же разыскала эту книжку где-то на букинистическом прилавке.
Ну что ж! Любовный роман, героиней которого я еще совсем недавно мечтала себя почувствовать? Вот и предоставился удобный случай. С большим удовольствием. Люблю пофантазировать…
Ознакомительная версия.
