жесткая линия бровей, прозрачно-зеленые, глубоко запавшие глаза, слишком высокий лоб и слишком широкий рот. Но эти несовершенства каким-то образом складываются в приятную картину, как будто кто-то сверил их, подобрал, расставил идеальным образом... И все же лицо полностью настоящее, живое и человеческое — мимика не оставляет сомнений в этом.
Ты видел ее фото раньше, она никогда не скрывала своего лица, похожего на лица ее отца и матери, старших братьев и младшей сестры. Но вживую впечатление гораздо сильнее.
Она — превосходный клон, чьи черты выверены лучшими генетиками. Живое наследие семьи Эккарт.
Амелия.
...И что гораздо важнее — она держит в руке твои таблетки!
Ты бросаешься к ней безотчетно и бессмысленно, все еще плохо соображая после искусственного сна, и Скорпион бьет тебя под дых. Чьи-то руки хватают сзади — пока ты пялился на главу Аркадийского Креста, в комнату прошли Рут и Бо.
— Я дала тебе пять минут заочно, — холодным тоном говорит Амелия Эккарт. — Исключительно из-за того, что Аркадийский Крест уважает право на месть.
Что ж, хоть с этим ты не ошибся.
— Но теперь это время сократилось до двух минут. Ты не похож на наркомана, но это, — она подкидывает банку в воздух и ловит, — явно вгоняет тебя в трепет. Я также помню, что ты сказал в баре. Что ты «лучше»...
Она уходит ненадолго и возвращается с твоим шлемом и мечом, бросает их на пол.
Это дерьмо. Не может быть хуже. Да, ты подозревал, что так и случится, что она вытащит твои вещи и обо всем догадается, но сейчас, вживую, это все еще заставляет тебя злиться.
— Так насколько лучше? — спрашивает он. — На столько, на сколько Джинн лучше какого-то там «хорошего парня» Вика? Или ты скажешь, что это не твое?
Она была в подвале и слышала твой голос, пусть и из бочки. Врать — бессмысленно.
И твое время истекает.
— Кто тебя нанял, Джинн? — голос становится еще жестче. — Сброд как ты и пальцем не пошевелит бесплатно.
Словно почувствовав злость Амелии, Рут и Бо крепче сжимают руки на твоих плечах, а Скорпион поднимает винтовку на уровень твоей груди.
— Это особое дело. Кристина и я, мы действительно были друзьями, — ты переводишь взгляд на банку с таблетками. — А это... Я не врал тебе ни в чем. Я — лучше. И я могу помочь, если ты сражаешься с Триадой.
Вот и все. С тем же успехом ты можешь просто выстрелить себе в висок.
— Я Восьмерка, — говоришь ты то, что никогда и никому не говорил. — Я бывший шпион.
Амелия не спешит отдавать тебе таблетки, вертит банку в руке и хмурится, снова и снова окидывая тебя взглядом. Ты выравниваешь дыхание, успокаиваешься, оцениваешь обстановку.
Руки на твоих плечах держат крепко. Избавиться сразу и от Рут, и от Бо, не выйдет. Ты вертишь головой, бросаешь на них быстрые взгляды. Кто сильнее? Кто опаснее?
Рут — высокая и крепкая, в экипировке и движениях читается армейская выучка. Смуглая кожа неправдоподобно гладкая, на лбу под черными кудрями нет и намека на морщины, хотя ее род деятельности не назовешь спокойным. На постоянную клиентку салонов косметической пластики она похожа меньше всего, так что ты можешь поспорить, что это лицо укреплено полимерами или металлом. Рукава ее белой рубашки закатаны до плеча, и картина повторяется — искусственная кожа, ни шрама, ни родинок, ни волос, только гладкое синтетическое покрытие. Но ее мышцы напряжены, и благодаря этому ты все-таки замечаешь разницу — с внутренней стороны руки кожа немного выпирает, отмечая границу мода и человеческого тела. Черт его знает, что она прячет в своих руках, но при выборе между ней и Бо ты предпочтешь вырубить ее в первую очередь. И, вероятно, это будет гораздо сложнее.
Бо — он гораздо проще. Он просто... огромный. Огромный, толстый, с кулаками, которые могут легко проломить человеческий череп. Но вряд ли он использует моды. По крайней мере, ты не видишь ничего подозрительного.
Скорпион, ты уже знаешь, сидит на стимуляторах. И у него винтовка.
Моды, кулаки, винтовка. В пору разыгрывать, кого ты сегодня убьешь, на пальцах.
Рут опаснее всего, но выстрел — всего быстрее.
Ты заметно расслабляешься и даже нетерпеливо притоптываешь — хватит раздумывать, Амелия, пора решать!
Ее молчание раздражает. И совсем немного — пугает. В действиях Джинна нет следов, указавших бы на сотрудничество с кем-либо, ты старался соблюдать нейтралитет. И обычный человек наверняка спросил бы о том, почему ты, Восьмерка, шарахаешься по Аркадии без привязи, не работаешь ни на одну из корпораций. Он спросил бы, как ты обошел собственный протокол, если бы знал о нем.
Он спросил бы, как именно действуют эти таблетки.
Но Амелию интересует другое. После мучительно долгой паузы, она говорит медленно и тяжело:
— Почему ты стал Джинном? Ты свободен. Ты мог бы вести спокойную жизнь обывателя. Почему ты вообще остался в Аркадии?
Свобода — больное место. Амелия говорит так, как будто все знает, но эти данные засекречены, в отличие от информации о защитном протоколе Восьмерок. Это... не так уж и невероятно. У Аркадийского Креста много источников, слухи о гениально провернутых операциях не возникают на пустом месте. После разоблачения государственных агентов все знают, что к этим агентам нельзя лезть в мозги — или можно, если хочешь убить их быстро и очень болезненно. Но в тайне остается другой протокол — главным образом потому, что он выгоден корпорациям, завербовавшим большинство Восьмерок.
В бытность свою шпионом ты мог похвастаться определенной свободой действий, но вот факт — все шпионы должны оставаться верны государству; все шпионы должны возвращаться домой. Второй протокол, нарушающий права человека так же, как первый, это то, что кроется в твоих лобных долях, — непреодолимая мотивация донести любые важные сведения до кураторов, вернуться и радостно махать хвостом, в восторге от выполнения своего гражданского долга.
Корпоративные агенты предлагали Восьмеркам избавиться от этого — неудивительно, что многие согласились. По факту, они лишь поменяли хозяев, но ты понимаешь эту эйфорию — мысль о том, что теперь ты полностью сам по себе.
Ты был достаточно отчаян, чтобы искать другой вариант. И достаточно везуч, чтобы его найти.
И Амелия сейчас вытаскивает из тебя вещи, которые ты не хочешь вспоминать.
В самом деле, это было бы легко —
