– Да оно везде так… – понимающе вздохнула Даша ради скорейшего установления контакта.
Лично от него, правда, явственно попахивало туалетной водой «Фаренгейт», не числившейся среди дешевых, да и сигареты на столе лежали вполне заграничные. Ну, у него, быть может, тесть богат или бабуля оставила в наследство пригоршню империалов. Или, что вероятнее, щедроты Беклемишева мимоходом пролились на это унылое заведение, вернее, на конкретных его аборигенов.
– Простите, а по имени-отчеству…
– Дарья Андреевна. Как вас зовут, я уже слышала.
– Дарья Андреевна… – произнес он так, словно усматривал в данном сочетании потаенный синдром некоего отклонения. – Вы позволите?
– Да ничего, я сама курю.
– Итак, Беклемишева… Вы ведь из-за нее приехали? Вас интересует точный диагноз?
– А его уже поставили?
– Возможно, я вас разочарую, но в нашей системе не всегда следует ожидать быстрых результатов. Поставить диагноз, Дарья Андреевна, – дело порой архитрудное. И требует долгого наблюдения, исследования…
– Меня устроят и примитивные истины, – сказала Даша. – Больна ли она, насколько серьезно больна, что ее могло привести в нынешнее состояние и когда нынешнее состояние сменится более-менее удовлетворительным, позволившим бы ее допросить, пусть мягко… – Она усмехнулась. – Архимягко, если уж мы с вами осваиваем лексику вождя…
– Понятно. Больна, безусловно. Тяжело больна. Полное отсутствие контакта, ориентировка во времени и пространстве практически отсутствует… Иными словами, замкнута на себя. По-моему, совершенно не представляет, где находится, – но в то же время ничуть этим не тяготится.
– То есть – не буйствует? На стены, простите за вульгарные термины профана, не лезет?
– Да, вот именно. В этом отношении с ней, слава богу, никаких хлопот – не протестует, не пытается что-то сломать, наружу не рвется, фиксировать на коечке ни разу не пришлось. Разумеется, ей давали приличные дозы соответствующих лекарств, но одним фармакологическим воздействием этого не объяснить.
– А чем еще это можно объяснить?
– Течением болезни, я полагаю. Крайне глубокий аутизм. Видите ли, обычно больные всеми силами стараются доказать, что они как раз здоровы, рвутся наружу, требуют свободы, встречи с самым главным начальством, с прокурором… Здесь мы ничего подобного не имеем. Глубокое погружение в себя – с одной стороны, это облегчает работу младшему персоналу, с другой же затягивает наши труды по установлению точного диагноза. Были, правда, поначалу хлопоты…
– Конкретно?
– Когда она начала приходить в себя после первого массированного купирования и было решено снять ее с вязок, она немножко… поскандалила. Требовала танков.
– Каких?
– Ну, знаете, этих, с гусеницами, башнями и пушками… – объяснил он невыносимо покровительственным тоном, словно растолковывал младенцу некие азы. Изобразил даже рукой волнообразное движение. – Танк как боевая машина… вот тут она, как вы точно изволили выразиться, немножко и лезла на стенки. К тому времени как раз приехал отец с нешуточной свитой, с ним и наше начальство из горздравотдела… – Он с явным неудовольствием пожевал губами, словно бы постарев на миг лет на десять. – Папочка у нее, надо вам сказать…
– Сталкивалась, – кратко сказала Даша.
– Ну, тогда понимаете.
– Сказал, что если это понадобится любимому чадушке, он сюда пригонит взвод настоящих танков и заставит ползать взад-вперед и вправо-влево?
– Примерно, – с вымученной улыбкой ушибленного реформами интеллигента кивнул психиатр. – В общем, через четверть часа люди из его свиты привезли целый мешок игрушечных танков. Я вам скажу откровенно: от моего мнения ничего и не зависело, все решало начальство. Впрочем, сам я не вижу ничего страшного в том, что ей дали игрушки. Единственное, что мы выторговали – чтобы танки ей дали по нашему выбору, те, которыми нельзя нанести себе увечье, без выступающих твердых частей. Его люди прямо здесь отпиливали стволы перочинными ножиками…
– И что? – с любопытством спросила Даша.
– Вы знаете, успокоилась. Целыми часами катает эти свои танки по полу – но боже упаси, если кто-то окажется у ее танка на пути, вот тогда-то начинается визг… А в остальном – нисколечко не буйствует. Но доискаться подробностей мы не можем. Ничего она не помнит…
– Может она симулировать?
– Сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. У нас уже побывал сам Прушанский – это, знаете ли, наше светило, чуть ли не все мы, местные, у него учились… Версию о симуляции он решительно отвергает.
Что до Даши, ее такие аргументы не убеждали ничуть – даже медицинские светила в наше время положили зубы на полку и порой способны в обмен на бумажки с водяными знаками поступиться принципами. Однако высказывать здесь сию еретическую мысль не представлялось возможным…
– Наркотики просматриваются? – спросила она.
– Нет. «Дорожек» где бы то ни было на теле не зафиксировано. Вообще следов недавних уколов нет. В крови мы тоже ничего не нашли…
– Это еще ни о чем не говорит, верно?
– Верно, – согласился он. – Но даже если она и принимала наркотики, медицинскими средствами это определить, увы, невозможно. Родители категорически утверждают, что ничего подобного не замечали. Это опять-таки ни о чем не говорит. Как показывает практика, родители такие вещи замечают в последнюю очередь, если замечают вообще… Однако поймите меня правильно…
– Понимаю, кажется, – сказала Даша. – А могла она в таком состоянии… в том состоянии, в каком ее обнаружили, убить человека? Застрелить, если конкретнее?
– Свободно, – сказал он, кивая. – И застрелить, и зарезать, и сбросить с балкона – прецедентов хватает… Убить – и даже не понять, что натворила. – Он подобрался. – Но это, понятно, чисто теоретически, без привязки к данному случаю…
– Помилуйте, я и не пытаюсь… – сказала Даша с честной, открытой улыбкой. – Э т о ведь может наступить внезапно?
– Безусловно. Человек просыпается утром – и начинается. При том, что его поведение в предшествующий день не давало никаких оснований… Порой срыв наступает, что называется, как гром с ясного неба, средь бела дня. Человеческий мозг, Дарья Андреевна, – одна грандиозная загадка. Скажу вам по секрету – мы не знаем, что там творится. Имеем дело лишь со «входом» и «выходом», но что происходит в самом «черном ящике» – тайна сия велика есть. Забавы с лекарствами ничего не проясняют. Известно лишь: если дать пациенту зеленую таблетку – следует ждать реакции по варианту «А», а применение белой микстурки повлечет за собой реакцию по варианту «Б». И неизвестно, что внутри. Еще Корсаков…
– Простите, – мягко прервала Даша, почувствовав, что разговор плавно сползает в теоретические бездны. – Но с тем же успехом могли и сработать некие внешние факторы?
– Ну разумеется! Особо сильные переживания, стресс, вызванный внешними факторами взрыв неконтролируемых эмоций. Давление на психику со стороны третьего лица, унижения, издевательства, – он глянул на Дашу словно бы виновато. – Извините, вы намерены углубляться в детали, связанные с личностью того человека…
Даша молча кивнула с неподвижным лицом.
– Ее не насиловали, – сказал врач. – Никаких следов сексуального контакта, в какой бы то ни было форме. Но издевались над ней старательно и изощренно – прижигали сигаретой, били плеткой, все это вполне могло вызвать у благополучной, изнеженной девочки нешуточный срыв…
– Она вам так ничего и не сказала?
Врач досадливо поморщился:
– Я же сказал: полный отрыв от реальности. Даже на отца с матерью практически не реагирует. Что с ней было, не помнит, где она была, не помнит, где она находится, не представляет. Когда ей сказали, что она находится в больнице, ни малейшей вспышки интереса или протеста не последовало. Впрочем… – он тяжко вздохнул. – Кое-что она все-таки говорит. Чтобы не преграждали дорогу ее танкам, потому что это форменным образом гнусно, мерзко и недопустимо – преграждать дорогу ее танкам. И вообще, она – Наполеон.
– Который?
– Я тоже поинтересовался… Просто Наполеон. Абстрактный такой Наполеон. В детали не вдается. Честно признаюсь, Дарья Андреевна, я впервые в жизни вижу Наполеона – вопреки массе анекдотов о сумасшедших домах. Здесь есть своя цикличность – Наполеон вышел из моды еще до нашего с вами рождения, за время моей работы бывали и Чингисханы, и Брежневы, и Горбачевы, недавно, как водится, поступила парочка Жириновских, Лебедь – еще не выяснили, генерал или его брат – и даже наш губернатор. Бюджетник, знаете ли, поплыл рассудком после хронических задержек зарплаты, целыми днями сидит и издает губернаторские указы о немедленной выплате пенсий и зарплат, со смертной казнью для ослушников. Накипело у человека. Одно время чуть ли не шеренгами шли последние императоры и Берии, в зависимости от того, кого на данный момент в прессе разоблачали или восхваляли, но вот Наполеон, тем более у студентки, особо не интересовавшейся военным делом и военной историей… Теряюсь, право.
