Стало быть, они оказались в Мюнхене 24 февраля и скоро пробьет 19 часов.
– Не будем медлить! – сказал Гомель, нащупав револьвер во внутреннем кармане пиджака.
Элиас почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Неужели они увидят Гитлера снова, смогут наконец приблизиться к нему, встретиться на равных? Хотя его известность в националистических кругах Мюнхена уже была достаточно велика, он еще не стал «неприкосновенным» фюрером февраля 1933 года.
Хофбраухаус было легко найти: его тут знали все. Когда Элиас и Гомель пришли туда, в зале, рассчитанном на тысячу человек, набилось в два раза больше народу.
Они протолкались к самой эстраде. Но на трибуне оказался не Гитлер, а… доктор Дингфельдер. Он произносил вполне классическую националистическую речь, и публика довольно спокойно его слушала.
Похоже, сюда просочилось немало коммунистов. Гомель обратил на это внимание Элиаса. Но, пока глаза публики были прикованы к Дингфельдеру, Элиас невольно повернул голову в сторону, словно ее притянул к себе мощный магнит. И всего в нескольких сантиметрах от себя заметил в темноте силуэт сумрачного человека в напряженной позе. Это был Адольф Гитлер.
Элиас оцепенел. Он впервые видел Гитлера – Гитлера-человека – так близко. И почувствовал в нем подлинную страсть. Некую смущавшую сознание крайнюю форму искренности. И почувствовал, что в этот миг Гитлер еще не имел никакого представления о том, чем станет. Он был всецело и фанатично предан Германии, но при этом, видя его, Элиас, далекий от всякого упрощенчества, понял: сам Гитлер уверен, что действует во имя Добра.
Все это он ощутил в Гитлере-человеке. Это действительно было человеческое существо, но с совершенно извращенными представлениями, которому, как капитану, обманутому своими навигационными приборами, было суждено спровоцировать самую беспримерную катастрофу в истории человечества.
«Немногие творят зло, полагая, что они творят зло», – подумал Элиас.
Если бы Гомель увидел Гитлера в этот момент, он бы наверняка выстрелил. Но у Элиаса перехватило горло. Его глаза были прикованы к профилю будущего фюрера. Гитлер слушал Дингфельдера, был поглощен его речью, всецело проникшись идеей немецкого величия, которое нации предстояло восстановить.
Оратора проводили шумной овацией. И Элиас увидел, как Гитлер встал, невозмутимо прошел перед ним и поднялся к трибуне.
Толпа еще не утихла, когда Гитлер предстал перед ней. Он не говорил ни слова, наблюдая за аудиторией выжидающим и холодным взглядом. Скрестил руки и сделал вид, будто просматривает свои заметки, затем снова вперил в толпу леденящие глаза.
Та уже стихла, но Гитлер по-прежнему безмолвствовал, словно хотел посеять в умах что-то вроде страха. А решив наконец после долгого молчания, что пришло время, заговорил, сначала вполне спокойно.
Он говорил о Германии, о войне 1914 года. Об украденной победе. Атмосфера в зале быстро накалилась. Фразы становились все более агрессивными. Они не имели ничего общего с благопристойной речью предыдущего оратора. Его слова, словно поднимающийся прилив, все больше и больше захватывали слушателей. Главное, он говорил на простонародном немецком, понятном всем. Его выражения были резкими, как удары ножом. Он яростно клеймил Версальский договор, этот диктат, навязанный союзниками и унижавший немецкий народ. Те, кто его подписал, были трусами, предателями нации. И он набросился на евреев, на спекулянтов, и его слова рассекали воздух, как бич кожу раба.
– Повесить их! – рычала толпа.
Под хор несмолкающих выкриков он подробно изложил свою программу из двадцати пяти пунктов: воссоздание великой объединенной Германии, отмена Версальского договора, лишение немецкого гражданства евреев, высылка инородцев, конфискация всех «доходов с войны», доля работников в прибылях предприятий, создание великой национальной армии, изъятие прессы из рук иностранцев или евреев…
Публика ликовала. Гитлер заключил:
– У нас только один девиз: «Борьба!» Ничто не отвратит нас от этой цели!
43
Когда Гитлер закончил речь, зал дрожал от торжествующих криков.
Гомель пробился к Элиасу сквозь толпу и схватил его за руку.
– Надо выбраться отсюда, – шепнул адвокат Элиасу, показав на выход.
Площадь возле здания была пустынна. Оба затаились и стали ждать, молча слушая свои колотившиеся сердца. Пока ничего не происходило.
Потом из зала кучками посыпались сторонники националистов, опьяненные пивом и словами. Поглощенные своими разговорами, они проходили мимо Элиаса и Гомеля, не обращая на них внимания.
Вдруг появилась более плотная группа. Гитлер среди окружавших его угрюмых людей был до странности легко узнаваем.
Гомель выхватил револьвер и держал его наготове, обмотав полой пиджака. Элиас сжимал рукоятку отцовского «Люгера», не вынимая его из кармана пальто.
– Сейчас! – процедил Гомель сквозь зубы.
Молодой Адольф Гитлер с группой сопровождающих прошел по тротуару и пересек улицу совсем рядом с ними.
Гомель сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к цели, но, когда он уже собирался выстрелить, на них налетел какой-то человек с криком: Achtung! [11]
Толкнув Гомеля, он выбил револьвер из его руки. Упала на тротуар и священная Книга. Началось столпотворение. Гитлер попятился. На них посыпались удары, но проникшие в толпу коммунисты не замедлили вмешаться, что еще больше усугубило свалку.
Улица превратилась в арену ужасного побоища. Элиас сумел выскользнуть из рук нападавших и попытался прийти в себя. Заметив на мостовой светящуюся Книгу, он бросился к ней и уже наклонился, чтобы поднять…
Но тут поймал на себе пристальный взгляд человека, который спешил убраться подальше от бушевавшей драки. Это был Гитлер.
Элиас стиснул рукоятку пистолета и выпрямился. Пора было покончить с этим! Гитлер вскрикнул. Грянул выстрел.
Старик приближался к своей жертве, лежавшей на земле. Сторонники крайних правых похолодели от ужаса. Их вожак только что упал.
Элиас успел подойти к Гитлеру. Поскольку тот еще дышал, он приставил ствол оружия к его черепу и закрыл глаза.
Раздался второй выстрел. Адольф Гитлер покинул наконец этот мир. В 1920 году, на сей раз по-настоящему.
44
Наконец Ти-Том очнулся. Он лежал, свернувшись калачиком, в Зале Книги, в Браунау.
Ему вспомнилось все. Он возблагодарил небо за то, что вернулся. И подумал об Элиасе, которого оставил в самый разгар свинцовой бури.
Только теперь он ощутил боль в ноге: на бедре была открытая ранка и оттуда сочилась кровь.
Он с трудом встал, заметив, что один из томов Книги открыт. Мальчик резко захлопнул его, словно чтобы прервать дурной сон или, быть может, чтобы помешать преследователям добраться до него. И еще раз окинул взглядом величественный Зал Книги.
Потом поднялся наверх, чтобы сделать что-нибудь со своей раненой ногой. Выйдя из голубой комнаты, он направился по старой лестнице в ванную, где промыл и забинтовал рану. И вдруг услышал звук разбитого стекла.
Он выглянул в вестибюль, но не заметил ничего подозрительного.
Тогда Ти-Том прошел в кухню, и там, на застекленной двери, заметил чью-то тень. Его сердце екнуло. Он был в доме не один…
45
После выстрела на Элиаса обрушился шквал ударов и ругательств, но он не потерял сознания. Раздались свистки полицейских, рукопашная схватка разжала свои тиски, по крайней мере настолько, чтобы в нескольких метрах Элиас смог увидеть израненное тело Гомеля.
Ему удалось доползти до него. Гомель умирал. Он получил два ножевых ранения в грудь. Они не сказали друг другу ни слова и только обменялись взглядом, полным взаимной глубокой признательности.
И Гомель, прежде чем закрыть глаза, понял, что довел свою миссию до конца и теперь мог спокойно уйти.