— Я бы с ними поехал… — предложил свои услуги подполковник Изжогин.
— С последним рейсом, — согласился Устюжанин, — чтобы на месте за детьми посмотреть. Мало ли… Мы не знаем, что там за хозяева. Займитесь погрузкой детей. Вы тяжелый и устойчивый. На вас ветер не так, как на других, влияет. А потом смените у примуса старшего прапорщика. Поите оставшихся детей чаем, пусть греются. И сами погрейтесь.
Последний аргумент для полицейского подполковника оказался решающим. Его голос уже слегка дрожал от холода.
Боевая машина пехоты уже развернулась и встала задом к траншее. Вместе с дождем в траншею стало заносить запах топливной гари. Устюжанин хотел уже было выбраться из траншеи, но Логвинов сам, видимо, сообразил и заглушил двигатель. Кормовые двери открылись, и старший лейтенант приготовился к приему детей.
А Николай Иванович уже подготовил первую группу. Выводил самых маленьких, самых неустойчивых к низкой температуре.
— Пятнадцать человек, — сказал ему Устюжанин.
— Я слышал. Пятнадцать человек.
Виталий Владиславович, решив сам наблюдать за погрузкой, забрался на свой сук, заменивший командиру наблюдательный пункт, и вдруг увидел, что у старшего лейтенанта Логвинова по лбу стекает кровь. Видимо, сильно ударился головой о БМП, когда его свалило ветром.
— Перевязку сделай, не пугай детей! — крикнул он, когда старлей оказался рядом. — Иван Иваныч детей посадит.
Тот согласно кивнул и забрался в машину. Старший прапорщик Шевченко уже вылезал наружу, следом за ним и подполковник Изжогин, непоколебимый под ветром со своим более чем центнером веса. Рядовой Воронов занял место на ящике, чтобы подсаживать детей и передавать их с рук на руки старшему прапорщику…
Махди оставил тубу гранатомета прислоненной к скале, взял у кого-то из рук автомат, поскольку его автомат остался во взорвавшейся машине, и побежал. «Краповый», перед тем как скрыться за холмом, оглянулся через плечо, увидел бегущего за ним Махди, молодого, сильного и здорового, и попытался ковылять быстрее. Но он был обречен, Чингис не сомневался в этом, даже считал милосердным добить такого раненого, чтобы не заставлять того пережить весь ужас медленной гибели в подступающем урагане.
Махди понадобилось чуть больше минуты, чтобы добежать до вершины холма, дать очередь в кого-то, оставшегося в кабине незагоревшегося грузовика. Наверное, там кто-то шевелился. Чингис мысленно похвалил Махди за осторожность. Оставлять врага за спиной, пусть раненого, пусть увечного, было нельзя, тот вполне мог в спину выстрелить. А Махди, взобравшись на вершину, остановился, осмотрелся и, резко скаканув вперед, скрылся из поля зрения. Еще минута прошла, и прозвучал выстрел. Одиночный и громкий. Стреляли явно не из автомата. У автоматных выстрелов треск сухой и не такой раскатистый. Кроме того, Махди, как все бойцы отряда Чингиса, стрелял бы не одиночным выстрелом, а очередью. И, что очень важно, ответной автоматной очереди не раздалось. Чингис сразу понял, что Махди по неопытности попал в беду. Должно быть, у «крапового» было еще какое-то оружие с собой. Махди на себя понадеялся, на свое умение выстрелить первым. Но на самого быстрого стрелка всегда найдется более быстрый, пусть даже и раненый. Скорее всего, Махди не захотел стрелять издалека, решил подойти, чтобы разрядить в грудь «крапового» полный магазин, и нарвался на встречный выстрел. Хотя по звуку определить, что это за оружие, было трудно. Чингис вообще подумал бы, что стреляли из охотничьего ружья, но «краповые» охотничьих ружей не носят. Впрочем, ломать себе голову не стоило, следовало просто сходить туда и посмотреть. И не повторить ошибку молодого парня. Жалко Махди, хорошим он был гранатометчиком, но Чингис не несет ответственности за жизнь того, кто сам свою грудь под пули подставляет.
Амир подошел к группе своих бойцов, таскающих камни. Теперь, когда две машины перестали существовать, все быстро переключились на первую кучу и стали закрывать проход в расщелину, где уже укрылись три машины.
— Базарган! — позвал Чингис двоюродного брата Махди, угрюмого и взрывного по характеру парня, легко впадающего в гнев и ярость. — Махди пошел догонять раненого. Был только один выстрел. Жалко Махди. Сходи, Базарган, сам посмотри.
Базарган бросил камень, подошел, глянул в сторону грузовика и хотел было сразу кинуться в ту сторону.
— Автомат… — напомнил Чингис. — И осторожно. Раненый отстреливается.
Базарган побежал сначала к своей машине за оружием, а вскоре уже был почти на вершине холма. Уж Базарган-то за родственника рассчитается, решил Чингис, и снова стал рассматривать небо. Ураган подходил уже вплотную, и даже было впечатление, что сложить две горки и прикрыть обе расщелины они не успели бы. Тогда все пять машин остались бы без защиты. Значит, не бывает худа без добра. Чингис следил за Базарганом, боровшимся с порывами ветра, и при этом чувствовал, что «Чингисхан» не может быть врагом. Он сам не знал, откуда пришла эта уверенность, но она была твердой и заставляла амира улыбаться навстречу ветру. Улыбаться, как доброму и сильному союзнику, как помощнику, близкому по духу. Ему даже хотелось раскинуть руки, встать лицом к потоку воздуха и вбирать, вбирать в себя его силу. Но он не делал этого только по той причине, что бойцы отряда могли не понять его. Бойцы уверены в том, что их амир — человек в здравом рассудке, что он всегда рассчитывает на свое собственное умение в организации любой акции, в проведении любой операции, а не на помощь природных сил.
Базарган достиг вершины холма и остановился, рассматривая что-то впереди. Потом поднял к плечу автомат и двинулся дальше с поднятым оружием, готовый к стрельбе. Он скрылся за вершиной, и Чингис стал считать секунды до автоматной очереди. И она прозвучала. Короткая, в три патрона. Классическая армейская автоматная очередь. Обычно прицельная очередь всегда бывает именно такой длины. Только иногда спецназовцы стреляют очередью в два патрона, некоторые предпочитают даже одиночные выстрелы. Но если Базарган дал прицельную очередь, значит, вот-вот должна прозвучать очередь вторая, длинная, с выпуском всего запаса магазина в грудь убитому противнику. Чингис ждал именно такой очереди. И она прозвучала. Значит, все в порядке, Базарган со своим делом справился и сейчас вернется.
Чингис отвернулся, прикидывая на глаз, сколько времени понадобится его бойцам для завершения работы. В принципе, они сделали практически все. Осталось только последние штрихи нанести, то есть уложить наверху самые тяжелые камни, которые ветром не сдвинет, и укрепить горку. Через пять минут уже закончат.
Амир обернулся, надеясь увидеть Базаргана спускающимся с холма, но, к его удивлению, бойца на склоне не было. Отчего-то опять стало беспокойно, хотя длинная очередь, фирменный знак отряда Чингиса, казалось бы, должна была успокоить амира. Минуты шли, а Базарган не появлялся. Другие бойцы закончили строительство горки, прикрывающей расщелину от ветра, и к амиру подошел Джумали, чья машина уже догорала неподалеку.
— Базарган пропал, — посетовал Чингис. — Всем вооружиться. Пойдем искать.
Бойцы бегом побежали за автоматами. Те, кто без оружия оказался, попытались что-то вытащить из обгоревших машин, но это не удалось. Машину Джумали разнесло на куски, а во второй машине все сгорело, и в пожаре отстрелялись все боеприпасы. В наличии осталось только то, что было в карманах «разгрузок», но магазины без автоматов бесполезны. Оставалось только на пистолеты надеяться. Сам Джумали снял с пояса деревянную кобуру своего АПС [12] и приладил ее к рукоятке пистолета. В крайнем случае «стечкин» позволял вести и автоматический огонь.
Чингис пошел первым. Он и раньше хотел пойти, но не стал рисковать, легко уговорив себя дождаться, пока бойцы вооружатся, и сейчас, двинувшись первым, был уверен, что его догонят и обгонят. Но на вершину холма они поднялись не сразу. Ветер все усиливался, и идти против такого ветра было откровенно трудно, приходилось применять усилия, и, рассекая воздушную волну, толкать тело вперед. Иногда по лицу больно били редкие капли дождя. Это был, конечно, еще не дождь. Он только еще приближался издалека, как бывает при всяком настоящем урагане, но отдельные торопливые капли от дождевых туч, стремительно несущихся с востока, отрывались, опережая события, но никакой угрозы не несли.
Отряд остановился около грузовика. Хотя бойцы и были только что заняты тяжелым физическим трудом и даже дыхание перевести не успели, а подъем в гору против такого мощного ветра еще больше его сбил, они все же наблюдали за действиями амира и видели, что он сначала Махди послал за гору, потом послал в помощь ему Базаргана, и ни тот, ни другой не вернулись. И звуки выстрелов, конечно же, до всех долетали. Следовательно, бойцы знали, что по ту сторону холма их может ждать пуля. Они все были людьми неробкими и пули не боялись, но даже Чингис, который так часто говорил о своем презрении к смерти, понимал, как трудно бывает человеку перебороть себя и первым подняться в атаку, чтобы повести за собой остальных. Первому, кто переступает определенную черту, обычно достается пуля. И потому перед тем, как перевалить холм, все хотели хотя бы дыхание перевести и подготовиться. Это была не трусость, человеку всегда требуется момент, когда он может свою решительность собрать в кулак. Только безрассудные или слишком отчаянные бросаются вперед, не подумав. Чингис никого не подгонял, да и грузовик осмотреть хотелось, и людей, что вокруг грузовика валялись. Махди очень удачно выстрелил, показал высокий класс гранатометчика. «Краповые» надеялись, что борта грузовика смогут хотя бы в какой-то мере защитить их от пуль и осколков, но Махди дождался, когда грузовик начнет подниматься на холм, и выстрелил так, что осколки не просто внутрь кузова полетели, они еще и от бортов рикошетили, дополнительно поражая тех, кто находился внутри.
