Ознакомительная версия.
– Они не придут, – прервала словоизлияния брата демоница.
– Как так не придут? А куда же они на фиг денутся?
– Роман убил их.
– Что? Какой Роман?
– Тот, кого они должны были убить. Он убил их всех в течение одной минуты. Я даже не успела ничего понять.
– Подожди, – тряхнул головой Кара, словно отмахиваясь от наваждения. – Давай по порядку. Кто кого убил?
– Перестань меня обнимать, брат, – попросила Шурпа, серьёзно взглянув на него.
Кара разомкнул объятия и, не понимая услышанного, сказал:
– У меня, кажется, что-то с ушами. Такое ощущение, что ты говоришь одни слова, а я слышу другие – противоположные по смыслу.
– Ты слышишь те слова, которые слышишь, брат. Человек Роман убил четырнадцать твоих непобедимых воинов. При этом учти, что я только и успела два раза вдохнуть и два раза выдохнуть. Понимаешь? Ты понимаешь, о чём я говорю, великий Кара – Сокрушитель Индры и прочих богов? Мы шли по тропе в ущелье. Был поворот. Мы вышли к факелу, воткнутому в скалу – и оказались на освещённом месте. Я поняла, что это – ловушка, крикнула, чтобы погасили факел. Вокруг все стали падать. Факел погас. Был короткий шум: кто-то дрался. Я увидела, как стало светло – в течение нескольких мгновений наступило утро. Ко мне подошёл этот человек. Роман. Он был один. Все наши лежали на земле. Они были мертвы.
– Так, – тяжело проронил Кара и глубоко шумно вдохнул. – Ничего, сейчас всё станет на свои места. – Помолчав, он спросил: – Что ещё?
– Ещё? – из глаз Шурпы брызнули слёзы, её затрясло: – Ещё он сказал, что не воюет с женщинами и отпускает меня.
– Бред, – произнёс великий хан.
– Он – не человек, он – машина, созданная убивать!
Шурпа упала на колени и стала говорить. Она говорила горячо и убеждённо. Чувствовалось, что она знает цену своим словам:
– Я вижу, Кара, что ты хочешь идти туда. Не говори, что это не так! Я с детства знаю тебя: ты всегда был моим любимым братом! Даже Рави я не люблю так, как тебя! Но послушай женщину: что-то изменилось в мире. Я печёнкой чувствую… что-то произошло… этот Роман… Неделю назад я просила тебя дать мне воинов, чтобы убить его. Но сегодня я умоляю тебя на коленях: никогда не ходи туда, брат! Этот человек – не человек и не бог. Он – Судьба, брат! Он – Зеркало! Понимаешь?! Если ты придёшь к нему с мечом – ты погибнешь от меча. Но если ты придёшь к нему с добром – он станет тебе лучшим другом и покровителем!
– Ты сошла с ума, сестра! – Кара стал чернее угля, добытого в Донецком каменноугольном бассейне. – Великий хан Кара не нуждается в покровителях и ему дела нет до способностей какого-то отдельно взятого лучника. У меня под рукой – четырнадцать тысяч могучих воинов! Через месяц за перевалом растает снег – и мы выступим в поход. Мы уничтожим этого Романа и всех людей, которые живут по ту сторону хребта. А теперь мы будем готовиться к походу – и ты увидишь, Шурпанакха, как умеют воевать непобедимые ракшасы!
– Это ты сошёл с ума, брат, – безвольно пробормотала Шурпа. Тут она обмякла и равнодушно проговорила: – Впрочем, поступай, как знаешь.
– Я убью этого человека! – твёрдо сказал Кара.
Из чёрной тучи вылетела молния. Длинно, оглушительно и раскатисто по небу прокатился гром. Хлынул страшной силы ливень. Забежавшие под крышу Кара, Шурпа и слуги, посмотрев друг на друга, увидели лица, покрытые частыми красными полосами: из тучи на землю лилась кровь.
В пустое небо посмотрел —
и не увидел в нём печали.
В рассвета розовом костре
печаль расплавилась свечами
под взором Матери моей.
Зорь сумерки – Её бровей
изгиб. Счастливая случайность
в очарованье чрезвычайном,
что не могло не зазвучать,
внутри Бессмертьем прорастая.
Неуловимая, простая,
во мне Покой рождает Мать.
И, сбросив страха скорлупу,
я птицей в Синеву взлетаю
и облаком в пространстве таю…
Пыльцой на Млечную Тропу
Небес, сияя, оседаю
под Материнскую Стопу.
Мать серебристыми следами
меня рассыплет на Пути
Ей ведомом. Лишь так пройти
возможно Путь. Мать созидает
меня и – Чистотой рождает,
Той Чистотой, Что мир простит…
Я буду Сын, Свидетель, Воин
и флейтой Кришны зазвучу.
И, став распятия достоин,
с Креста взирая, всех прощу,
увидев Матери Марии
в очах Любовь и Тишину.
А в Воскресение взгляну
в глаза Отца, в глаза родные.
Как в зеркало я в Них взгляну —
и отражу в Них Тишину.
Чтоб сын мой в Небо посмотрел —
и не увидел в Нём печали…
22. А чтоб понять мою печаль, в пустое небо посмотри
Виман упал с неба прямо перед хижиной.
Смеркалось – и братья-охотники были уже дома.
Гата сел на камень, настороженно глядя на выскочившую из кабины Шурпу.
Несмотря на то, что виман не издаёт звуков в полёте и при посадке, все трое обитателей хижины как по команде вышли изнутри, словно заранее почувствовали прилёт гостьи.
Шурпа подошла к Светлане, встала перед ней на колени и сказала:
– Мать Изначальная, позволь мне говорить с твоим супругом.
Света бросилась к ней, схватила за руки и стала говорить:
– Встань! Что ты! Зайди в дом, поужинай с нами!
– Мне не хватит духа долго пребывать в твоём присутствии, Ади Шакти. Рядом с тобой я сгораю, меня трясёт, как последний осенний лист на продувном ветру. И хоть за четыреста лет я разучилась лить слёзы, внутри меня всё плачет. Я прошу у тебя прощения за все мои ошибки.
– Я не понимаю, почему ты со мной так говоришь, южная красавица, – серьёзно сказала Света, – но если тебе нужно моё прощение – оно уже у тебя.
– Спасибо, Мать. И ещё: позволь мне говорить с твоим мужем. Наедине мне легче будет сказать то, что я должна сказать.
– Да, ты можешь говорить. Бог – с тобой, – Светлана ушла в хижину и увела ничего не понимающего Алексея.
Оставшись наедине с Романом, Шурпа сказала:
– Мне трудно говорить.
– Я не стану перебивать тебя, – произнёс Роман.
– Я стала причиной недобрых событий. Я не хотела этого. Я не спала – но мне приснился сон. Вся моя семья – все, кроме Виктора, лежат поверженные у твоих ног. В обеих твоих руках длинные мечи, обагрённые кровью моих братьев. И над всем этим – огромная, как небо, твоя жена. Она наблюдает на пиршество смерти со стороны, спокойная и незатронутая. Ни один волос не упал с её головы.
Теперь я знаю, кто вы. Знаю, что вы придёте на юг. Сердце женщины не обманешь! И я прошу тебя, Господи, когда ты будешь уничтожать наши обезумевшие от греха города, пощади тех, у кого осталась хотя бы искра света внутри! Знай, что среди ракшасов не все окончательно потеряны. Дай шанс сдавшимся на милость твою!
Кара и Душман готовятся выступить против тебя. У них четырнадцать тысяч воинов. Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты уничтожишь их! Такое не под силу даже Индре, правителю небес, которого повергли мои братья. Только Вышний Господь способен свергнуть Равану. Ведь, ни боги, ни ракшасы, ни якши, ни гандхарвы не могут победить моего брата. И вот Ты перехитрил его, придя в облике человека!
Я отправляюсь в Ланку и буду просить Императора сдаться на твою милость. Скорее всего меня сочтут сумасшедшей и отправят с глаз долой на дальние атоллы. Оно и к лучшему. Я не увижу этого кровопролития. А там, на краю света, я сотворю алтарь в твою честь – и буду молиться Изначальной и Тебе, о, Открывший мне глаза. Прощай! И прости меня.
Шурпа развернулась на негнущихся ногах; стараясь казаться невозмутимой, красиво запрыгнула в кабину вимана, на котором красной помадой от руки была перечёркнута надпись «666», а сверху сделана новая: «999»; – и виман взмыл в воздух с места.
Сидя в кабине, Шурпа напевала себе под нос песню «Прощай и ничего не обещай» из репертуара Льва Лещенко и вообще вела себя мужественно. И только после того, как в стекло кабины постучался Гата, держащий в клюве здоровенный «Чупа-чупс» – подарок от Светички, которой Рома передал некоторые незначительные подробности речи неожиданной гостьи, бравая лётчица в голос разревелась, забрызгав лобовое стекло горючими слезами. Но противопожарная система вимана сработала надёжно – и слёзы удалось вовремя погасить.
О, Женщины!
23. Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши…
Когда снег растаял, пришедшие навестить Романа и его спутников отшельники обнаружили, что в хижине уже никто не живёт. Расспросы не привели ни к каким результатам: вновь прибывшие москвичи, в одночасье ставшие кумирами местных обитателей, как в воду канули. Так что расспрашивать было просто некого. В самой хижине пришедшие в гости мудрецы обнаружили берестяную грамоту, на которой ясным доходчивым санскритским языком было написано: «анна-пурна-пралайя-махат-мьям-ом, шанти, шанти, шанти».
Ознакомительная версия.
